Alea jacta est (Жребий брошен)

      POV Андрей Жданов.       За то время, что Вика ехала ко мне домой, я должен был привести себя в порядок, чтобы не встречать ее в халате и не дать ей повода даже подумать, что я пригласил ее с какой-то другой целью, кроме разговора. Пришлось снова беспокоить спасительницу.       — Ирина Петровна, добрый день. Жданов беспокоит.       — Милый мой, я сейчас гинеколог, я сейчас не андролог. У меня прием теток, мужиков я сейчас не обслуживаю. Или ты опять насмотрелся порнухи и перевозбудился? Смотри, Андрюша, посажу тебя на «Фенитоин», вообще никогда не встанет, — она рассмеялась.       — Ирина Петровна, мне не до шуток. У меня проблема, ко мне сейчас должна заехать… деловая партнерша.       — Так… Я не поняла, тебе для либидо или от либидо препараты нужны?       — Ирина Петровна! — вскричал я. — Хватит хохмить, пожалуйста. Мне не до смеха.       — Что случилось, Андрей? Опять боль? — она сразу стала серьезной.       — Нет, не боль. Ко мне должен заехать человек, которого я никак не могу принимать в халате. Что мне делать?       — Принимай без халата. Уверяю тебя, любая… хм… деловая партнерша сразу сдастся без боя. Поверь мне, сынок, без халата у тебя сразу появится аргумент, что надо, — тут она и вовсе захохотала. — Правда, тебе нельзя, а это может сильно огорчить твою деловую. И я бы ее поняла. Такой облом любые переговоры может завести в тупик. Поэтому мы делаем следующее. Открой кофр.       — Открыл.       — Видишь стопку марлевых салфеток?       — Ага.       — Видишь бутылек с «Бензоином»?       — Вижу, Катюха же мне глаза пока не выколола.       — Вот и радуйся. Будешь смотреть на других баб, еще выколет. Не отвлекайся.       Затем Ирина рассказала мне, как выйти из щекотливой ситуации и суметь одеть хотя бы спортивные брюки, жаль только, что она забыла меня предупредить об одной маленькой, но весьма существенной детали. Впрочем, об этом позже.       К приходу Викуси я выглядел, как выглядел бы, например, папа, если бы к нему домой приехала секретарша: никаких официальных фрачных пар, но и не халат, конечно — строгий спортивный костюм «Аdidas», и на ногах, что характерно, не тапочки, а легкие кроссовки от той же фирмы. Чтобы даже намека на неформальность отношений быть не могло.       Виктория влетела в квартиру, принеся с собой жар летнего дня и своего разгоряченного тела, красивая, сияющая, горячая…       — Веsame mucho, * Андрюшенька! — попыталась прижаться ко мне бывшая любовница. — Я так и знала, что ты без меня не сможешь. Так и знала. Твоя Катенька, она очень хорошая, но она…       — Вика! — перебил я, разжимая ее руки, сцепленные у меня на шее, и отстраняясь. — Никогда даже думать не смей говорить о Катюше хоть что-нибудь негативное, одно твое слово в сторону Кати без должного уважения и тебя постигнет участь Киры. Ты будешь уволена. Это понятно?       — Понятно. Извини, я не хотела обидеть ни тебя, ни твою жену. Давай забудем о моей оплошности, Андрюша. Давай не будем терять время на мою оплошность. Я очень-очень постараюсь относится к Кате с дол…       — Ты можешь относиться к ней, как тебе заблагорассудится, это твое право, а вот демонстрировать свое негативное отношение ты не можешь.       — Хорошо! Хо-ро-шо! Я же уже извинилась. Андрюшенька, я так соскучилась по тебе! Давай оставим все разговоры на потом. Поцелуй меня. — она приблизила свое лицо к моему.       — Вика, присядь, пожалуйста. Нет, не на диван, в это кресло, — я отошел от нее на безопасное расстояние и сел в кресло напротив, чтобы у нее даже мысли о диване не возникало. — Боюсь, что ты неверно истолковала мое приглашение. Когда я сказал, что нам нужно поговорить, это означало только одно: нам действительно нужно поговорить.       — А я подумала…       — Викуся, послушай меня. Ты очень красивая, ты яркая, ты чувственная, ты прекрасна в постели…       — Тогда почему, Андрей, почему?       — Потому что я люблю Катю. Я правда люблю ее, понимаешь? И… прости, Викуся, но мне никто кроме нее не нужен.       — А ей? Между прочим, когда я уходила, Катерина Валерьевна с Романом в конференц-зале вели весьма приватный разговор и сидели обнявшись.       «Спокойно, Ипполит, спокойно»**, — приказал я себе. Об этом у меня еще будет время подумать. Сейчас нужно все выяснить.       — Значит, в конференц-зале ты тоже установила камеру?       — Не я, Андрей!       — А кто?       — Сашка.       — Понятно. Но об этом мы поговорим чуть позже. А сейчас я хочу довести до твоего сведения, что даже если Кате я перестану быть нужен, она все равно будет мне нужна. Так что давай оставим все, как есть в наших с тобой отношениях.       — Андрей, но нам ведь было так хорошо вместе. Ты вспомни, что между нами было.       — Между нами был договор, милая. И ты его, кстати, нарушила, развесив в кабинете камеры и не предупредив меня.       — Ты боишься, что…       — Я ничего не боюсь, Виктория Аркадьевна, — перешел я на официальный тон. — Вы говорили, что вам очень нужна эта работа, и если это действительно так, то давайте придерживаться отношений «начальник — подчиненный». Ничего другого я не потерплю.       Нет, все-таки секретарша мне досталась, что надо. Она мгновенно села в кресле прямо, вся подобралась, открыла блокнот и продемонстрировала готовность работать.       — Простите, Андрей Павлович.       — Вика, а зачем тебе так уж нужна эта работа? — спросил я и легкая тень будущей грозы легла на ее лицо.       — Мне очень нужны деньги, и вы это знаете.       — Давай попробуем разобраться в моих знаниях. Если я в чем-то ошибусь, поправь меня. И давай поговорим начистоту, пожалуйста. Без лжи и фальши. Без скрытых камер и жучков. Итак, твоя зарплата, поправь если ошибаюсь, около шестисот долларов в месяц. Так?       — Да.       — А зачем тебе эти деньги, если каждый месяц, работаешь ты или нет, на твой счет от компании «Zimaletto» поступает около четырех тысяч все тех же зеленых бумажек?       Сказать, что Клочкова изменилась в лице — это ничего не сказать. У нее даже губы сквозь помаду побелели, задрожали руки, а глаза мгновенно наполнились слезами.       — Откуда ты… Как ты узнал?       — Спроси еще, как я узнал, что ребенок брошен на произвол судьбы, что им никто, кроме няньки не занимается…       — А как ты все это узнал?       — Неважно! — ответил я несколько резче, чем собирался. Это была не моя тайна и о хаккерской программе доступа в личную информацию никто не должен был знать.       Я и так уже знал очень много. Я знал, как зовут мальчика, я знал его отчество и имя матери. Я даже знал, что он родился с небольшой патологией сердца, и очень любит шоколадные яйца «Киндер-сюрприз». Вот только отчество ребенка никак было не связать ни с одним известным мне мужчиной, близким к «Zimaletto». А уж причем тут Сашка, так и вовсе было загадкой.       — Вика, поверь мне, если будет необходимость, я сам докопаюсь до всего, сам. Но тогда и ты, и Сашка, и Кира, и Ветров пойдете под суд.       — За что? — спросила Виктория, но мне показалось, что она меня даже не слышит, настолько она была погружена куда-то вглубь себя.       — За кражу денег.       Наступило довольно долгое молчание.       — Андрей, у тебя есть, коньяк? — кажется, Вика принимала решение.       — Нет. Только виски.       — Можешь налить?       — Возьми в баре.       — Ты будешь?       — Нет, мне нельзя. Я принимаю антибиотики. А ты возьми на кухне что-нибудь закусить.       — Не нужно закуски. — Вика налила себе полный бокал, выпила залпом и поморщилась. — А лимоны у тебя есть?       — Да, в холодильнике.       Наконец, она вернулась, неся в одной руке бутылку «Balblair» (губа не дура) и бокал, а в другой блюдечко с нарезанным лимоном, села в кресло, положила ногу на ногу и налила себе еще виски в бокал. Это становилось несколько опасно, я прекрасно помню, что Викуся за стихия, когда она пьяна.       — Не переусердствуй.       — Ты просто не понимаешь, как мне трудно все рассказать.       — Я понимаю, Викуша. Понимаю. Самое трудное, начать. Хочешь я начну? — она кивнула. — Кем тебе приходится Наталья Фомина?       — Наташа была моей подругой. Моей настоящей подругой.       — Поэтому ты и бросила ее сына?       — Не смей со мной так говорить! Слышишь? Ты же не знаешь… Ты же ничего не знаешь… — она снова выпила и заплакала.       — Вика, а ты мне все расскажи. И я постараюсь вам обоим помочь. Мальчик-то точно ни в чем не виновен.       — Хорошо, — наконец решилась она. — Слушай.

Рассказ Виктории Клочковой…

      Мы с Наташкой дружили всегда. Сколько я себя помню, столько мы и дружили. Мама была против, папа был против, а мы дружили. И мне было совершенно наплевать, что ее мама работает обыкновенной воспитательницей в детском саду, а папа у нее и вовсе «космонавт, погибший при выполнении служебного долга». После школы Наташа два года проработала костюмершей в театре, я путешествовала, крутила романы, немного работала, а потом мы поступили в институт культуры, только вот мои предки посчитали этот ВУЗ для меня непрестижным и меня оттуда, правдами и неправдами, изъяли. Папа сказал, что у него есть связи в МГИМО и на следующий год он меня туда «поступит». Видишь ли, только там можно встретить перспективного мужа.       Короче, летом, после моего годичного дуракаваляния и окончания Наташкой первого курса, мы с подругой отправились в Москву. Знакомых москвичей у Наты не было вообще, а я знала только семью Воропаевых, вернее не всю семью. Я хорошо была знакома с Кирой и с дядей Юрой. Мы с Кирой в «Артеке» вместе были, а у папы были какие-то дела с Юрием, они можно сказать, даже дружили. Вот папа и созвонился с ним, и договорился, что я у них остановлюсь. О том, что я буду не одна, папа даже не подозревал. Но я решила, что если Наташку не примут, то мы вместе уйдем и что-нибудь придумаем. Есть ведь и не очень дорогие гостиницы.       Нас приняли на удивление хорошо. Правда. А потом завертелась вся эта история…       Я даже не заметила, как у Юрия Алексеевича завязался с Наташей роман. Ни как, ни когда. Но он завязался. Это была любовь, Андрюша. Настоящая любовь. И такая, что когда Наталья была на шестом месяце беременности, дядя Юра собрался развестись, оставить «Zimaletto» Сашке, Кире и Кристине, уехать в Питер и начать все сначала. Но этого не случилось, ему просто не хватило времени.       Наташа была на седьмом месяце, когда дядя Юра попросил ее приехать. Вроде бы никакой опасности не было, чувствовала она себя прекрасно, но я все равно поехала вместе с ней. Роды начались внезапно, когда мы уже практически въехали в черту города…       Вика надолго замолчала. Слишком надолго, мне даже захотелось ее поторопить, но этого не понадобилось.       Наташа скончалась в машине скорой помощи, успев меня попросить, чтобы мальчика назвали Юрочкой. Но даже этого мне не позволили. Даже этого, Андрей!       Вика заревела так, что у меня самого комок подступил к горлу. Я не знал, как ее утешить. Да и нужно ли было утешать? Я ведь понимал, что иногда человеку необходимо выплакаться. Как сказала Катюша: — Гос­по­ди, ну по­чему все муж­чи­ны та­кие чур­ба­ны бес­чувс­твен­ные? Не­уже­ли вам не­понят­но, что ес­ли сле­зы ду­шат, то их нуж­но вып­леснуть на­ружу, ина­че за­дох­нешь­ся? — и она была права. Выплакав все до капельки, Вика продолжила:       Юрий Алексеевич всего дважды увидел мальчика, даже признать его не успел… Как ты знаешь, они с Татьяной Егоровной погибли в ДТП. После их смерти выяснилось, что у каждого из них есть завещание. Кирина мама завещала всю свою недвижимость и деньги своим детям, и это естественно. Дядя Юра за несколько часов до смерти внес в завещание поправку, оставив ребенку Наташи двадцать пять процентов своих акций в «Zimaletto», и трехкомнатную квартиру, купленную на имя его матери, то есть Наташи. Завещание было и у Наташи. К тому времени она осталась без матери, и все, что у нее было, она завещала мне. Все, вместе с сыном, родившимся позднее.       — Вика, и почему…       — Помолчи, не перебивай. Я точно знаю обо всех завещаниях, сама держала их в руках. Но тогда… Похороны, страх за ребенка, ты и сам выяснил, что он родился с патологией. А когда пришло время забирать мальчика из больницы, то выяснилось, что никакого завещания якобы не было, что мне все приснилось. Адвокаты смотрели мне в глаза и врали с такими честными взглядами, что мне начало казаться, будто это я сошла с ума. Я устроила грандиозный скандал Сашке с Кирой, Кристина в тот момент была за границей. Я вообще не знаю, в курсе ли она, что у нее есть брат, или эти двое от нее тоже все скрыли. Когда читали завещание в первый раз, она была в Дании на очередной пластической операции. О чем я говорила? — голос у Вики уже слегка заплетался, но она все поливала и подливала виски в свой бокал.       — О скандале.       — Да… Я устроила скандал, кричала, что сделаю анализ ДНК, что посажу их за подделку завещания, в общем много всего. Но крики криками, скандалы скандалами, а ребенку необходимо было что-то есть, менять памперсы, где-то жить в конце концов. Но даже не это самое главное. Самое главное, что все суды и оспаривания могли занять годы, а мальчику нужна была срочная операция. Если не сделать ее до полугода, когда дефект можно исправить достаточно легко, то ребенок на всю жизнь остался бы…       — Вика, а папа знал об этом?       — Нет!       — Но почему ты к нему не обратилась?       — Я была не знакома с Павлом Олеговичем, понятия не имела чью сторону он примет и вообще… Понимаешь?       — Понимаю. Рассказывай.       — Короче, я пошла на сделку с дьяволами. Они оставляют квартиру за мальчиком, оплачивают операцию и платят алименты. А я в обмен на это закрываю свой рот на замок навсегда. И к ребенку даже не приближаюсь. — Вика заплакала. Не так как раньше, с надрывом, а тихонько и очень горько. — Я даже не знаю, как они его назвали.       — Митрофан. Мальчика зовут Митрофан, что значит найденыш, приблуда и так далее. А отчество у него — Иосифович, что в переводе: Бог подаст. Вот так-то, Викуся…