Alea jacta est (Жребий брошен)

      POV Катя Пушкарева.       — Ну что, кОшмар…       — Милко, вы снова? — перебила я Вукановича. — Вот увидите, как вам будет стыдно за вашу слепоту. Я пришла к вам с миром.       — Ты сОвсем не дАешь мне догОворить. Я хОтел сказать, что кОшмар продолжаЕтся. Кира сОвсем не хочЕт смЕриться…       — Смириться.       — Да, так. СмИриться с тем, что Андрей не Её. А с кАким мирОм ты прИшла?       — Помните, вы обещали написать обоснование необходимости вышивального станка. Вы написали?       — Конечно, мЕне же это нужнО. ТолькО по-английски, это ничЕго?       — Спасибо, что не по-сербски. Ничего страшного, я переведу, прочту вам, а вы подпишете. Так пойдет?       — Я мОгу чИтать по-русски сам.       — Тогда прочтете сами. Хорошо? — Милко кивнул. — И еще… у меня к вам одна просьба.       — О, БожЕнька! СкАзала, что прИшла с мирОм, а сАма только просИт и просИт. Что Еще? «Хочу быть влАдычицей мОрскою»? А разбитОе кОрыто не хочЕшь?       — Ну, если вам все равно из какой ткани вы шить будете, то я пошла.       — Как этО все рАвно? Как этО все рАвно? Э! Ты кУда пОшла?       — Не хочу сидеть у разбитого корыта.       — Все тАкие гордЫе, словА не скАжи. Что ты попрОсить хОтела?       — Мне от вас нужен перечень тканей по степени предпочтения.       — Как этО?       — Ну, допустим вы больше всего любите шить из нейлона…       Милко даже отпрянул от меня, замахал руками, перекрестился, как будто я ему на сон грядущий вместо «спокойной ночи» пожелала утром не проснуться.       — Я сказала «допустим». Вы же видите, какая я. Ничего ни в моде, ни в тканях не понимаю, только учусь разбираться. Вот мне и нужно, чтобы вы написали список. Например так:             1. Муар,             2. Крепдешин (натуральный)…       — А еслИ я нЕйлон вОобще не хОчу?       — Значит не упоминайте о нем.       — А зАчем тЕбе тАкой списОк?       — Для доработки плана развития. Я хочу заранее проверить цены и качества нужных вам тканей на мировом рынке. Если этот план Совет директоров примет и Андрей станет президентом, то вам самому придется выбирать из чего будет та или иная коллекция.       — ЭтО правдА? Ты мЕня не обманЫваешь? Я сам будУ выбЕрать?       — Конечно. Но… Хочу заранее договориться.       — Так я и знал. ЭтО лОвушка.       — ЛовУшка. Нет, это не ловушка. Послушайте меня и вы все поймете. Вот, допустим, вам нужен креп-жоржет. Что мы о нем знаем? Что это шелковая очень тонкая и прозрачная ткань, имеющая общие черты с шифоном и крепдешином. Но креп-жоржет плотнее и зернист на ощупь. Так?       — Так. Так! О! Каймак, чварцы и пршут! * ОткудА ты знаЕшь, что тАкое креп-жОржет?       — Милко, я пытаюсь учиться. Именно это отличает профессионалов, а в команде Андрея только профессионалы, от дилетантов. Так вот цены на креп-жоржет намного выше, чем на шифон или на крепдешин. Что вы предпочтете? Сделать два слоя юбки из шифона, что все равно дешевле, чем один слой креп-жоржета, или дать мне возможность найти ваш любимый креп, но не там, где вы указали, а там, где он дешевле?       — Я что? Я полУчаю деньги от постАвщиков? Милко нет разнИцы, где вы этО купаЕте, лишь бы этО былО то, что нужнО.       — Покупаете. — поправила я. — Значит, вам все равно — где, вам важно — что. Я правильно поняла?       — Ну, кОнечно!       — Ну, жук. Ох, и жук!       — Кто? Я? Жук? КАкой?       — Не вы, а Ветров. Милочко, вы хоть смотрели, что вы подписывали ему?       — ПочЕму мне смОтреть нужнО? Я не понИмаю в бумагАх.       — Потому что сегодня вы могли бы пойти под суд вместе.       — Под суд? Я? ЗАчем?       — Не зачем, а почему. Потому что любую финансовую бумагу прежде чем подписать, нужно изучить. Понимаете? Знаете какая картина открылась на сегодняшний день?       — Картина? КАкая картина?       — Все выглядит так, что это вы вводили в заблуждение Павла Олеговича и вместе с Ветровым брали откаты.       — Я? Я?! О, Jebi ga! ** Jebem ti krv! *** ПрОстите, но я ничЕго не брал, и в заблУждину никОго не ввОдил. Павел ОлегОвич, он же как otac… папа для мЕня.       — В заблуждение. Вы не волнуйтесь, Милко. Как раз сейчас над отчетом работает профессионал, большой профессионал из команды Андрея. Он обязательно докажет, что вы не виновны.       — Пусть дОкажет! А то как я смОгу твОрить? Нет! Пусть дОкажет! И мой голОс я отдАю Андрею.       — И вы не пожалеете. Даю слово. Милко, как мне найти кабинет финдиректора?       — ПОйдешь так, а там направО и направО, — он показал мне рукой направление движения.       — Спасибо. Подготовьте справку к послезавтра. И, пожалуйста, если вы хотите чтобы наш профессионал сумел докопаться до истины, не нужно, чтобы хоть кто-нибудь знал о нашем с вами разговоре. Ладно?       — ЛаднО. Я воОбще не видел тЕбя. Не говОрил с тОбой, не знаЮ ничЕго.       POV Роман Малиновский.       Катька пропала. Ее нигде не было. Я искал ее по всему «Zimaletto», Колька ее не видел, Потапкин ее не видел, даже Машка Тропинкина не видела, чтобы она покидала этаж, но ее нигде не было, а времени уже прошло более, чем достаточно. Ну, посудите сами…       Мы с Андреем успели вытрясти из Ярика всю нужную нам информацию, затем Сергей Сергеевич успел под белы ручки выпроводить Ветрова из «Zimaletto», напоследок отобрав у него пропуск-бейджик и паспорт. Это было незаконно, но Борисыч сам предпочел, так сказать, процедуру добровольной выдачи паспорта, процедуре вызова красивых и крепких ребят из отдела по борьбе с экономическими преступлениями по его душу. После чего я успел еще немного поговорить с Палычем и тут в кабинет явилась Клочкова.       — Ромка, — она всегда меня так называла, когда никто не слышал, еще до своего замужества, когда у нас с ней случился очень бурный и очень краткий роман, — я не могу разыскать Катерину. Она меня просила дать ей знать, когда Ветров уйдет, сказала, что будет в кабинете финдира. Я позвонила, но этот, как его?       — Зорькин?       — Да, Зорькин. Он ее не видел. Она даже не заходила к нему.       — Ну, и к чему паника? У женсовета спроси.       — Ромка, я спрашивала, никто Катю не видел.       — В туалете смотрела?       — Малиновский! Я что не понимаю, что беременная может часами ругать унитаз? Смотрела конечно. Ее там тоже нет. И не было, женсовет там часами заседает.       Я чуть не спросил кто беременная и причем здесь беременная, да вовремя прикусил язык.       — Может она в бар пошла?       — Нет, ну ты нормальный? Я что туалет проверила, а бар обошла стороной.       — Вика, а может она у Милко? Хотя нет. Он ее на дух не переносит, да еще и Андрей ему фонарь за Катю поставил. Если бы она зашла туда, мы бы это уже услышали по воплям нашего гения.       — Ром, что-то мне не по себе. Понимаешь у Катерины был скандал с Кирой. Вернее у Киры с Катей.       — Когда они из кабинета вышли?       — Да! И я еще свои пять копеек вставила, сказала, что пусть Кирюша не мечтает, не станет ее Сашенька президентом.       — И что? Теперь ты боишься, что Кира съела Катю?       — Ромка, если бы ты знал Воропаеву так, как ее знаю я, твоя шутка не показалась бы тебе такой уж смешной.       — Вика, ты это о чем?       — Ни о чем, я слово дала молчать. И буду молчать, если только… — Клочкова действительно замолчала, задумалась.       — Если только что?       — Не важно. Пошли лучше Катерину искать.       — Вика, давай я двину к кабинету Киры, а ты все же сходи в мастерскую к Милко.       — К бывшему кабинету Киры, — как-то уж очень зло ухмыльнулась Клочкова.       Кати не было ни в кабинете Киры, ни в мастерской у Милко. Кати нигде не было! Тогда я начал заглядывать в каждый уголок этажа, в каждый кабинет, пока не уперся в запертую дверь конференц-зала. Я уже хотел бежать к Урядову за ключом, но вспомнил, что Андрей просил Катюшу замкнуть от «шпиёнов» эту лазейку в «штаб главнокомандующего». Значит, она там! А больше негде.       Я побежал в президентский кабинет, распахнул дверь в зал заседаний и замер…       Катюша сидела в кресле Андрея, забравшись в него с ногами, свернувшись калачиком, маленькая, хрупкая, очень трогательная. Она смотрела не мигая в одну точку, как изваяние, а из ее глаз непрерывной тоненькой струйкой текли слезы.       Меня затошнило, горячая волна жалости накрыла меня с головой. Так было только однажды, в далеком-далеком детстве, когда я увидел, как машина сбила какую-то бродячую собачку. Сбила не насмерть, собачка лежала на асфальте, тяжело дышала, не издавала ни звука, только из глаз ее катились слезы. Меня тогда вот так же затошнило и накрыло жалостью. Собаку спасли, это я помню точно. Маргарита Рудольфовна, увидев наши с Андрюхой лица, отнесла животное к ветеринару.       Вот и сейчас мне до дрожи в коленях захотелось взять Катю на руки и отнести ее к такому доктору, который мог бы ее вылечить и она перестала бы плакать.       — Катя! Катенька! Что случилось? Это Кира, да? Это она тебе что-то сказала? — отрицательное покачивание головой. — А что? Болит что-то? — я подошел и сел рядом.       — Нет.       — Кто-то тебя обидел?       — Нет!       — Господи! Да что с тобой? Как я могу помочь?       — Мне никто не может помочь, я такая дура…       Если до этой секунды Катя плакала молча, то сейчас она бросилась ко мне с ревом. Все ее маленькое тельце сотрясали рыдания сквозь которые я с трудом различал отдельные слова и фразы, складывающие в неутешительную для меня картину.       — Как стыдно… Андрей все понял, я знаю… Я хотела подслушать… Хотела… Стыдно… Почему?.. И все не так делаю… Почему, Ромка?       — Катенька, успокойся, ничего непоправимого не случилось, все живы.       — Почему? Почему?       — Что почему?       Она вдруг посмотрела на меня, попыталась сосредоточиться, но сорвалась и завыла, как раненный зверек.       — Я люблю его! Очень люблю! А сама… сама… сама…