Alea jacta est (Жребий брошен)

      POV Катя Пушкарева.       День сегодня был сумасшедшим, но очень счастливым. Я устала, как собака, как будто не мне подбирали образ, а я сама вспахала огромное поле, причем в качестве лошади. Больше всего мне понравились стиль «сорванец» и «нью лук», хотя и «деловой» был весьма на высоте. Но самым замечательным мне казалось то, что Андрюша был прав — я действительно красивая, и только он, он один смог увидеть меня настоящую, причем в первый же день знакомства.       Не понимаю, почему раньше этого никто, кроме него не видел. Хотя вру, понимаю, конечно. Сan’t see the forest for the trees*. Я ведь тоже видела только свои брекеты, очки, косички и невозможно ужасную одежду. И даже не подозревала, что я ничуть не хуже той же Виктории, а уж то, что я ярче Киры, так это точно.       Андрей за моими превращениями не наблюдал. Закрылся в своей комнате и выходил только когда его звали посмотреть на новый образ. Юлиана ушла довольно быстро. Колька с Романом все время путались под ногами, смущая меня своими репликами, пока Марина не рявкнула на них и не загнала в кухню на ПМЖ. Сама же она со своей командой покинула квартиру Андрюши только около девяти часов вечера. Андрей, уставший и очень хмурый вышел, наконец, из своей комнаты, оставалось выпроводить дорогого гостя в лице Ромки.       А он все не уходил и не уходил. Все чего-то хохмил, осыпал меня комплиментами, пытался всех растормошить, не замечая нашей усталости. Его совершенно не волновало, что у нас еще была куча дел, нужно было сделать Андрею укол, наметить план работы назавтра, а самое главное, я надеялась, что мы с Андреем сможем, наконец, поговорить по душам, что если я смогла сегодня на всю улицу кричать: «Я себя люблю», то и Андрюше я смогу хотя бы прошептать, что у меня никого нет, кроме него, что я действительно люблю, но люблю именно его, и больше мне никто, совершенно никто не нужен. В конце концов, меня стали раздражать шуточки Романа, его бесцеремонное разглядывание меня с встряхиванием головы, причмокиванием и восхищенным взглядом, как будто он увидел какой-то диковинный экспонат в кунсткамере и сейчас все прикидывает, как бы его купить.       — Дорогие гости, вам хозяева не надоели? — спросила я Ромку и краем глаза увидела, как удивленно посмотрел на меня Андрей, мол, что это я раскомандовалась в его доме. Я тут же попыталась сгладить неловкость: — Андрею пора укол делать.       — Катенька, ты даже не представляешь себе, как надоел мне хозяин. А давай мы вместе его покинем? Хватит тебе хоронить себя в четырех стенах. Давай погуляем, посидим в клубе, отметим твое преображение, договорились?       — Не договорились. Мне нужно делать укол.       — А я сейчас вызову медсестру, она прекрасно справится и с уколом, и с массажем, и, как бонус, стриптиз твоему «благоверному» спляшет. Палыч, ты же не против профессионалов, правда?       — Я против, я категорически против, но решать только Кате.       — Катенька, ты только посмотри, какой эгоист наш фиктивный муж. Он против! — и продекламировал, глядя прямо в глаза Андрею:

 — Какое низкое коварство Полуживого забавлять, Ему подушки поправлять, Печально подносить лекарство, Вздыхать и думать про себя: Когда же черт возьмет тебя! **

      — Никуда я не пойду. Я устала, у нас еще куча дел, а стриптиз, если это так уж необходимо моему мужу…       — Фиктивному, — вставил Роман.       — А это тебя не касается! — я чувствовала, что начинаю злиться.       — Как это не касается?! Еще как касается. Одно дело, если моему другу делает уколы любящая беременная жена и совсем… совсем другое, если это жена фиктивная, которая к тому же сама же его и покалечила. А может, ты специ…       — А может, ты заткнешься? — рявкнул Андрей. — Ромка, давай на выход. Завтра за ребятами можешь не заезжать.       — Как это? И как они доберутся?       — Ты прости, Малина, но в Москве кризиса с такси не наблюдается. Так что встретитесь завтра у вертушки Потапкина в девять ноль-ноль. Не опаздывай и не забудь, что Катя на работе твоя начальница. Так что без фамильярности, если тебе не трудно.       — Как это не трудно? Очень даже трудно! Я не смогу без фамильярности с цветком души моей.       Они вели словесную дуэль все время, пока Андрюша выпроваживал Ромку, но я уже не слышала, о чем они говорили. В ушах набатом звучало: «сама же его и покалечила». Значит, Андрей все рассказал Малиновскому. Зачем? Об этом стоило подумать, как стоило подумать об уроках Юлианы, о своем преображении, о своей любви, и о своей линии поведения с «мужем». Зачем он все рассказал Роману? Зачем? Господи, стыдно-то как! Ладно, сейчас Ромка уйдет и я разберусь с этим треплом.       Стоп! Пушкарева, а разве ты сама не рассказала все Кольке? Рассказала! Вот и нечего обвинять Андрея, что он тоже все обсудил со своим другом. Он же не виноват, что это ты его покалечила, и что теперь тебе за это стыдно. Так что давай, включай голову, и прекращай совершать спонтанные поступки. Разберись вначале с собой, а уж потом с другими. Нечего ты ему сегодня устраивать не будешь. Ни головомоек, ни признаний в любви. Он заслужил хотя бы один вечер покоя.       — Ребята, тут одна пицца нетронутая осталась. Вы будете? — спросил Колька в надежде на наш отказ. И надежда его оправдалась.       — Я есть не хочу, — сразу сказала я.       — А я есть очень хочу, но пиццу не буду, так что можешь уконтрапупить ее сам.       — Ура! — Зорькин, уже переодетый в спортивный фирменный костюм, бросился на кухню. — Чайник поставить?       — Поставь, — ответили мы хором.       — Андрей, ты иди ложись. Я сейчас вымою руки и приду, чтобы тебя уколоть.       И пришла, и уколола, и даже уколола хорошо, по крайней мере, больно не сделала.       — А хочешь, я приготовлю тебе что-нибудь сама?       — Не нужно, Катюша, ты сегодня и так устала, иди отдыхать.       — Какое отдыхать? Нам еще столько обсудить надо, а ты отдыхать. А может, это ты устал?       — Я устал, и… Кать, ты можешь сделать мне еще один укол?       — Какой? — испугалась я.       — Обезболивающий.       — А таблетки?       — А таблетки не помогают.       — Хорошо, сейчас… Андрей, а что у тебя болит?       POV Андрей Жданов.       Маленькая, глупенькая девочка, что может у меня болеть? Сердце? Душа, которая знает, что я тебе не нужен; глаза, которые не могут на тебя насмотреться; губы, которые помнят вкус твоего поцелуя; все болит, все! Только от этой боли уколы вряд ли помогут. А вот снять физическую боль Катя могла, введя мне внутримышечно анальгетик, оставленный Ириной. Могла, но как ей сказать, что мужской гинеколог была права, запрещая мне секс в две ближайшие недели? Жаль что она ничего не выписала от возбуждения, мне бы сегодня это очень пригодилось.       С той самой секунды, когда я увидел Катьку-сорванца у меня была, прошу прощения, страшная, дикая, все нарастающая боль в паху. И ничего не помогало. Ни три таблетки анальгина, уже сожранные мною, ни холодная вода, ничего! Он стоял, как часовой на посту, опухая и все больше вызывая боль, и все что мне оставалось делать, это пытаться прятать его от целого табора непрошеных гостей, а теперь от нее, от Кати.       — Катя, позвони, пожалуйста, Ирине Петровне. Срочно! И дай мне трубку.       Она все поняла, моя маленькая, глупенькая девочка. Позвонила Ирине, дала мне трубку, заткнула уши руками и крепко зажмурилась.       — Я рядом постою. Если тетя Ира захочет мне что-то сказать, дерни меня за руку, ладно? Дерни, если понял.       Я тихонько дернул Катюшу за руку, и переключился на разговор. Как ни странно, мне совершенно не было стыдно во всем сознаваться Колькиной матери. А кому еще, если не врачу?       — Дай мне Катьку, через пять минут полегчает. — я дернул жену за руку. — Тебя!       — Да, тетя Ира!.. «Эулизин»?.. Сколько?.. Да… Да… Хорошо… Скачки артериального давления?.. Да… А у нас нет тонометра.       — Катя, у нас есть тонометр.       — У нас есть тонометр, — послушно повторил цыпленок. — Хорошо… А обезболивающие?.. Ну, что за ерунду вы говорите, — Катюша вдруг покраснела. — Ладно… Спасибо, тетя Ира.       Через пятнадцать минут мои муки закончились. Слава Богу, Ирине и Катюше!       — Тетя Ира сказала, чтобы я держалась от тебя подальше. Опять я виновата, да?       — Нет! Ни в чем ты не виновата, — решил я ее успокоить. — Просто я всегда так реагирую на… Юлиану, — быстро придумал я.       — На Юлиану?       — Ага!       — А у вас с ней что-то было?       — А это тебя не касается. Я же не спрашиваю, было ли у тебя что-нибудь с этим, с твоим.       — Извини, я не должна была…       — Извиняю. Кать, я бы сейчас что-нибудь съел. Можешь организовать?       — Могу, если Колька пиццу не доел.       — Кать, я больной, я не хочу пиццу. Сделай мне что-нибудь вкусненькое. Ну, пожалуйста.       — Пусть тебе Юлиана делает вкусненькое, — сказала моя мучительница, гордо вскинула голову и покинула комнату.       Так-так-так! А вот это уже было интересно! Она что, приревновала? А как же этот ее любимый? Или нет никакого любимого, или Катька извращенка — любит одного, а ревнует другого? Голову даю на отсечение, это была ревность, самая настоящая ревность. Вот это номер! Что, чем меньше женщину мы больше, тем больше меньше она нас? Ладненько, учтем. А пока в душ и спать. Голодным.       POV Катя Пушкарева.       А еще говорил, что любит меня. Хороша любовь, если так на Юлиану реагирует! Очень хотелось плакать, только я никак не могла понять почему. Если бы я была причиной боли Андрея, я бы уже ревела во всю, ругая себя за то, что снова я у него ассоциируюсь с болью. Значит, надо радоваться, что в этот раз виновница не я? Наверное, надо, но радоваться что-то не получалось. Банальная ревность мешала мне. И глупость! Ну, вот зачем я у него спросила было ли у них с Юлианой что-то? Дурища!       — Колька, пицца осталась?       — Откуда? Вы же оба не хотели ее, вот я и заморил червячка.       — Заморил червячка? Не слабо! И куда только в тебя столько жратвы влезает?       — В мозг! Все идет в мозг! Дай-ка мне свой план развития, я там одну штуку придумал.       — Возьми в кабинете. — Зорькин ушел, а я решила все же покормить Андрея. Юлиана ничего об этом не говорила, зато мама все время твердила, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Хорошо, что я купила готовое тесто.       Пока готовила пирожки, мне в голову прилетела гениальная мысль, и в комнату к мужу я уже шла не только с тарелкой пирожков, но и с идеей. Вроде как и накормлю, но и не это главное.       — Тук-тук-тук! Можно?       — Ммммм! Какой запах. Неужто решила сменить гнев на милость?       — Нет, не решила! Просто я очень добрая и мне всегда жалко голодных и больных. А еще я гений! Ты ешь, а я тебе расскажу, что я придумала.       — А еще ты скромная, — сказал Андрей, откусывая сразу пол пирожка. — Вкусно, — мурлыкнул Жданов. — Ну, говори, не томи.       — Андрюша, я не хочу, чтобы до Совета директоров кто-нибудь мог даже предположить, что я красивая. Я ведь красивая?       — Да. Как это? Почему не хочешь?       — Слушай…