Alea jacta est (Жребий брошен)

      POV Катя Пушкарева.       Плакать хотелось ужасно. Вот прямо так, что слезы скопились в каждой клеточке и могли, кажется, брызнуть из всех пор кожи. Хорошо, что Андрей не стал меня останавливать, иначе я его бы еще и затопила в довершение к тому, что покалечила. Успела забежать к себе, а там уж дала волю слезам. Ревела, сколько хотелось, от души и всласть. Все выплакала, и то, что помчалась к Андрюше в комнату, обвинив его в бегстве, вместо того, чтобы секунду подумать, и то, что снова его ударила, и то, что так опозорилась, стояла перед ребятами почти голая.       Слава Богу, никто не мешал избавляться от негативной энергии, и уже минут через пятнадцать я почувствовала себя лучше. Умыла лицо, переоделась в пижаму (Вот только не надо мне говорить, что разгуливать в пижаме перед посторонними мужчинами неприлично. Прилично. Во всяком случае, намного приличнее, чем в этом коварном предательском халате), взяла кофр, оставленный тетей Ирой и постучала в спальню Андрея.       — Входи, Катюша. — «Катюша»! Я убила бы себя на его месте, а он «Катюша»… Не человек, а золото.       Андрей полулежал на кровати, на кофр в моей руке посмотрел с опаской, а когда я стала приближаться, так и вовсе запаниковал. Я видела, какой испуг был у него в глазах. Обижаться было не на что, я это заслужила.       — Ты не бойся, я умею делать уколы. И маму колола, когда у нее гипертонический криз был, и папу, когда бывали приступы. Они говорят, что у меня легкая рука, и что я колю не больно. Поворачивайся.       — Кать, а в ногу нельзя? Или в руку?       — Нельзя, — тяжело вздохнула я. — Ты что думаешь, что мне так уж хочется увидеть твою задницу? Вовсе нет, но тетя Ира ска…       — Ну, если тетя Ира сказала, то у меня нет выбора. Только ты учти, что та же тетя запретила мне надевать трусы, так что картина тебе откроется панорамная. Чур, в обморок не хлопаться и увечья мне не наносить. Договорились?       — Какие еще увечья?       — Откуда я знаю. Может ты решишь иглу сломать, когда она внутри будет, а может…       — Знаешь, что? Делай тогда себе укол сам. Понял? — глаза начали наполняться слезами. — Я понимаю, что у тебя со мной связаны только негативные ассоциации. Но я не хотела, чтобы тебе было больно, Андрей. Честное слово, не хотела.       — Я знаю. В этот раз ты не хотела.       — А в тот? Ты что же думаешь, что я хотела, чтобы так получилось?       — А нет?       — Нет! Ладно, я вначале уколю, а потом поговорим. Укол нужно делать ровно в десять. — я набрала препарат в шприц, приладила иглу и выпустила весь воздух. Мне казалось, что я это делаю красиво или, по крайней мере, профессионально. — Поворачивайся!       Все было хорошо, я была твердо настроена на выполнение процедуры. Мне даже казалось, что я смогу не реагировать на его… на его «прелести». Но я отбросила одеяло слишком резко, обнажив практически все. Когда я говорю все, я и имею ввиду все. Тут я смутилась, засуетилась и слишком поспешно ввела раствор. Знаете, бывают растворы, которые можно вводить как угодно, а бывают такие, которые нужно вливать в тело очень медленно. И тетя Ира меня предупредила, что укол в десять вечера из таких, но меня, почему-то, перемкнуло. Ну, вредитель, что тут скажешь.       — Аааа! — вскрикнул Андрей от боли, но увидев, что я сама испугалась, неожиданно запел:

Я увяз, как пчела в сиропе — И не выбраться мне уже. Тонкий шрам на любимой попе — Рваная рана в моей душе.*

      — Прости, прости. Очень больно, да?       — Ну, что ты? По сравнению с предыдущим, так даже приятно, — он усмехнулся, но как-то по доброму.       — А что это за песня?       — Как? Ты не знаешь этого хита? О-е-ей, какая ты еще маленькая. Попросишь Кольку, чтобы нашел тебе эту песню на YouTube.       — Хорошо. Андрей, я хотела тебе сказать…       — Подожди, Катюша. Вначале я кое-что тебе скажу.       — Ладно.       — Ты прости меня, Катя, я не имел права…       — Я прости? Это ты меня прости…       — Катя, не перебивай, дай я все скажу, а потом, если ты захочешь, то скажешь ты. Все, что захочешь, и я не буду тебя перебивать. Договорились?       — Договорились.       — Ты прости меня, я не должен был тебя целовать. Ты мне столько раз говорила, что любишь другого, а я почему-то… В общем, дурак я, Катя. Поддался моменту и получил поделом. Вот только… очень обидно стало, что ты от меня, как от насильника защищалась. Если бы ты просто меня оттолкнула, или всего лишь замотала головой, я сразу бы тебя отпустил…       — Андр…       — Подожди, я и сам собьюсь, не помогай. Катя, ты отвечала мне на поцелуй, я это помню. Отвечала так, что это можно было принять за приглашение пойти дальше, и я бы, будь на твоем месте другая женщина, я пошел бы с ней дальше после такого поцелуя. Не опускай голову и не красней. Я ни в чем не собираюсь тебя уличать. Так бывает даже против своей воли. И за это я тоже прошу у тебя прощения. Я хочу понять только одно.       — Что? — спросила я чуть слышно.       — Тебе, правда, было смешно, когда я корчился от боли на полу гаража?       А я-то думала, что подготовилась к разговору! Да ни черта я не была готова вот к этому, к тому, что это он начнет извиняться, к тому, что я увижу всю картину по-новому, его глазами, к тому, что услышу столько боли и недоумения в таком, казалось бы, простом вопросе. Нет, не все слезы я выплакала в своей комнате, не все. Оказалось, что их еще столько, что и Андрея потопить хватит.       — Катюша, ты не плачь, я же ни в чем тебя не обвиняю. Ты просто ответь мне на вопрос, чтобы я понял, как нам быть дальше. Не плачь, пожалуйста. Я ведь даже подойти к тебе, чтобы утешить не могу.       — Боишься? — спросила я сквозь слезы.       — Боюсь, — очень серьезно ответил он.       — Мне не было смешно. Я вообще не понимаю почему все так случилось, Андрюша. Не понимаю, почему я тебя ударила, не понимаю, почему смеялась. Знаешь, я ведь даже обиделась в тот момент, что ты ушел не оглядываясь и даже не извинился. Я ничего не понимаю! Почему я такая дура, Андрей?       — У меня есть ответ на твой вопрос, Катенька. Давай попробуем понять вместе. Только ты должна быть со мной предельно откровенна. Ты хочешь разобраться в себе?       — Да.       — Ты готова быть откровенна?       — Наверное. Если только…       — Если только, что?       — Если только это не будет слишком лично. Но я в любом случае готова попробовать.       — Хорошо. Катя, ответь мне честно, у тебя правда есть любимый человек?       — Да!       Я ответила, не задумываясь, имея ввиду самого Андрея. Но он-то этого не знал! Мне бы тут же добавить, что мол это ты, что я тебя люблю больше самой жизни, а я промолчала. Может, постеснялась, может, испугалась, что раскрою душу, а надо мной снова посмеются, как это уже было однажды. Не знаю! Знаю только, что я непроходимая идиотка, ведь я же видела, что Андрюша — это не Денис (так звали того, кто однажды сломал меня), почему же я промолчала? И еще я знаю, что откройся я ему тогда, все могло бы быть иначе…       На лицо Андрея опустилась тень, брови собрались у переносицы. Он нахмурился, подумал немного, видно принимая решение, потом едва заметно вздохнул и сказал:       — Тогда все понятно.       — Что понятно?       — Понятно, почему ты меня ударила.       — И почему?       — Ты была в смятении. Любишь одного, и отвечаешь на поцелуй другого. Не меня ты тогда била, а себя.       — Как это?       — А вот так! Тебя настолько поразило, что ты способна на такое коварство, что ты… не нарочно, нет… что ты одним ударом хотела убрать все, что мешает тебе быть правильной. И меня, с моими поцелуями, и себя, на них отвечающую. Тогда и твой смех понятен.       — И почему я смеялась?       — Ну, как же, это же очень просто. Ты не меня видела, корчащегося на полу, ты видела свою проблему, которую ты задавила в зародыше. Вот тебе и стало смешно, что проблема оказалась такой маленькой и слабой, а ты ее возвела в ранг проблемищ? Я понятно говорю.       — Да, понятно.       — Тогда давай мириться.       — Погоди. Андрей, а если бы я тебе сказала, что у меня нет любимого человека, как тогда бы ты смог объяснить мое поведение?       — А его нет? — мне даже показалось, что он спросил это с надеждой.       — Есть, — я решилась. — Эт…       — Тогда не будем строить гипотезы, — перебил он меня. — Ты прости меня за то, что я полез к тебе целоваться. Честное слово, больше такого не повторится. Я никогда больше не дам тебе повода для смятения.       — Это ты меня прости, Андрей, я вела себя, как последняя дура. А можно еще вопрос?       — Конечно можно. Сколько хочешь.       — Почему ты меня поцеловал?       — Никогда не слышал более дурацкого вопроса.       — И все же?       — Кать, давай не будем ковыряться в прошлом. Одно могу сказать точно, у меня не было намерения тебя обидеть.       — А посмеяться надо мной?       — Что? Посмеяться? Ты что, дура?       — Наверное. И все же!       — Катя! Я даю тебе торжественную клятву, что у меня и в мыслях не было смеяться над тобой. Веришь?       — Верю! Ну, что, друзья?       — Друзья, если хочешь. Катюша, а можно я задам тебе вопрос?       — Если хочешь узнать его имя, то…       — Да, мне хотелось бы знать, кто он. Я даже познакомиться бы с ним не отказался. Мне же интересно, кого моя жена любит.       — Андрюша, это очень личное, и я не хочу говорить об этом. По крайней мере пока.       — А Колька знает?       — Колька обо мне все знает.       — Значит, я тебе не такой близкий друг, как он.       — Конечно не такой, мы же выросли с Колей вместе. Все, дружок, хватит валяться. Приходи в кабинет, нам нужно поработать. — я пошла к двери.       — Хорошо, что Дружок, а не Полкан или Тузик, — услышала я бормотание Андрея…