Alea jacta est (Жребий брошен)

      POV Андрей Жданов.       — Есть! Есть! Есть! Андрей! Я у тебя гений! Недели отсрочки хватит? — кричала Катюха.       — Да!       — Тогда я знаю, что нужно делать!       — Очень интересно. И что?       — Сколько лет Воропаеву?       — Двадцать девять с копейками. А что?       — Ты не мог бы сделать мне одолжение и отвечать на мои вопросы, а не свои задавать?       — Мог бы, но не сделаю. Мне же интересно.       — Тогда я замолкаю и думай сам.       — Шантажистка! Я женился на шантажистке.       — Ага. Но на гениальной шантажистке. Представляешь, как тебе повезло? Ведь мог нарваться на рядовую шантажистку, а отхватил гениальную. Ты собираешься отвечать на мои вопросы?       — А я что, не отвечал?       — Жданов! — Катя шутливо стукнула меня по лбу. — Отвечай по-существу. Сашка служил?       — Где?       — Я убью тебя! Как много рифм ты знаешь к слову «где»? В армии, Жданов, в армии?       — Нет!       — Почему? Негоден к строевой?       — Годен, но откупился!       — Понятно. Ну, что же, это очень хорошо, пришла ему пора послужить, отдать, так сказать, долг Родине!       — Неделю?!       — А что ты хотел? Возраст-то непризывной!       — Значит его и забирать не должны, это незаконно. И потом, сейчас август, а призывают в сентябре–октябре. Поняла, салага?       — Конечно незаконно, и через неделю все обязательно разъяснится, и перед Сашенькой извинятся и к самому дому подвезут на ГАЗ-69, в народе именуемой козлом. А то, что призыва в августе нет, так это для призывников, а не для уклонистов, тем более если их дядя Слава разыскивает. Понял, салажонок?       — И кто у нас дядя Слава?       — Андрюша, а ты служил? — как-то очень вкрадчиво и с бесенятами в глазах спросила Катюха.       — Я? А что?       — А то, что сдается мне, что и тебе пора познакомиться с дядей Славой! Хочешь?       — Хочу, но не могу! Во-первых, я молодожен, во-вторых, мне нужно готовить план развития и Совет директоров.       Как хорошо, что мы уже приехали на подземную стоянку моего дома. Я выскочил из машины открыл Кате дверцу и, подхватив ее на руки, закружился вместе с ней.       — В-третьих мне нельзя в армию, потому что за моей ненормальной женушкой нужен глаз да глаз.       — Андрей, отпусти! Андрей! У меня слабый вестибулярный аппарат. Андрюша! — Катя смеялась и жмурилась. От страха?! От радости?       — Катька… Катька!.. Катенька! — я все кружился и кружился, пока не увидел, что она, и правда, побледнела.       Аккуратно, словно статуэтку тонкой керамики династии Тан, я поставил Катюшу на пол. Она пошатнулась и чуть не упала, видно у нее кружилась голова, я едва успел ее подхватить, но это было последнее, что я смог сделать — не дать ей упасть. Потому что в следующее мгновение я сам рухнул с обрыва в пропасть…       Это получилось как-то само собой… Вот она пошатнулась, вот упали ее очки… подхватил… два огромных доверчивых омута перед глазами… и вот я уже ее целую… а перед глазами утренняя картина — капельки влаги на белой груди.       POV Катя Жданова.       Помните, я как-то говорила, что у ме­ня на лбу круп­ны­ми бук­ва­ми на­писа­но: «Ду­ра»! А знаете почему? Потому что так оно и есть. Я дура, и от этого никуда не деться.       Разве умная влюбленная женщина могла бы своими руками, вернее ногами, поставить большую и жирную точку в отношениях в тот момент, когда ее впервые целует человек, которого она любит без памяти?       Все было так хорошо, все было так замечательно! Несмотря на пятиминутку это был самый счастливый день в моей жизни, да даже и там, на лобном месте конференц-зала я тоже была счастлива, потому что Андрей был на моей стороне, и защищал меня от всех. Он утешал меня, он смеялся со мной, он был таким добрым и чутким. Мы могли бы стать друзьями, мы даже любовниками могли бы стать… Хотя, почему любовниками, мы ведь женаты? А стали чужими людьми. Совсем чужими. Потому что у меня вместо мозгов нет даже соломы.       Ая-я-яй! Какая цаца! Поцеловали ее! Радуйся, что хоть кто-то на твои брекеты позарился.       Сама же млела и мечтала, аж умирала, как хотела, чтобы он меня поцеловал. Так хотела, что когда это случилось, я обо всем на свете забыла, я даже забыла, что он никогда не должен был узнать, что я люблю его, вот и начала отвечать на его поцелуй, да не просто отвечать, готова была ему тут же отдаться, хоть в гараже, хоть в машине, хоть в лифте, растеклась подтаявшим маслом. И надо было моей безмозглой голове поймать мысль, что я еще пожалею, если он узнает о моей любви к нему?       Ну, ладно, приплыла мысль (я сейчас не буду говорить о том, что мысль-то дебильная); ладно, решила справиться с возбуждением; ладно, хотела прекратить поцелуй — пока все адекватно. Так скажи: «нет», отстранись, оттолкни в конце концов… Андрей же не насильник какой-нибудь, и язык слов понимает, и язык жестов. Но я так на себя (да-да, именно на себя) разозлилась за то, что оказалась такой слабой, такой никчемной, такой готовой на все, что со всей силы ударила его коленом в пах.       А теперь скажите, что я не дура. Впрочем, можете молчать. Я сама знаю, что я дура! Да еще какая. Мало того, что ударила, когда Андрей упал, согнувшись пополам от боли, я еще умудрилась рассмеяться и сказать:       — Мы договаривались, что никаких поцелуев не будет. У меня есть любимый человек. Еще раз полезешь, не так получишь. Ясно?       Андрей отдышался, поднялся, поставил машину на сигнализацию и пошел к лифту не оглядываясь. Мне тогда почему-то казалось, что он сейчас обернется, извинится, я прощу его, и все будет как прежде. Мы снова будем друзьями. И будем смеяться вместе, и шутливо ссориться, и он будет за меня заступаться, а завтра сделает меня самой красивой, он же обещал. Неважно, что мы не успели поспорить. Он обещал, а значит, сделает.       Но Андрей не обернулся, не извинился и даже не позвал меня с собой, он просто вошел в лифт и уехал.       И только оставшись одна, я поняла, что я наделала. Это был не просто удар в пах… я ударила его по травмированному мною же месту, и это было больно, очень больно. Утром он даже не рассердился на меня, хотя ему было не менее больно. Потому что утром я сделала это не нарочно, а главное, сразу же посочувствовала и предложила помощь. Сейчас я повела себя, как последняя Кира. Мало того, что ударила раненого по ране, я еще, вместо оказания помощи, над ним поиздевалась. А потом ждала от него извинений, вместо того, чтобы извиниться самой. А за что он должен был извиняться? За что?       Как только я все осознала, первым желанием было бежать куда глаза глядят. Слава Богу, одумалась. Я дала Андрею слово помочь стать президентом, и я не могла все бросить на полпути. Нужно было только взять себя в руки, набраться сил, войти в лифт, подняться на этаж и позвонить в двери. А потом найти в себе мужество, чтобы извиниться, и принять, если он не захочет меня простить…       POV Андрей Жданов.       Кажется, я напрочь потерял ориентиры. Маленький взъерошенный цыпленок на поверку оказался большой злобной стервой, второй Кирой, даже хуже. Кира, по-крайней мере, не разыгрывала из себя добрую, ранимую и великодушную. И злопамятной Кирюша тоже не была. А самое главное, мне никогда не было так больно, чтобы она не вытворяла, как больно сейчас. Невыносимо больно.       Я ведь все понял в тот момент, когда коснулся Катиных губ. Все! С самого утра бежал от этого, с той самой секунды, как увидел теплую, живую, излучающую свет, обнаженную фигуру, а когда бросился с обрыва в омут, сумел признаться себе, что влюбился. Впервые в жизни влюбился. В маленького трогательного цыпленка, которого нет, да видно никогда и не было. Насмотрелся я за день на талантливую актерскую игру Пушкаревой Екатерины. И я ей своего цыпленка не прощу. Никогда не прощу.       — О, привет, — встретил меня Колька в прихожей. — А Катька где?       — Как много рифм ты знаешь к слову «где»? — спросил я Катиными словами и мне захотелось взвыть.       — Поссорились, что ли?       — Не знаю, по-моему разбежались.       — Класс! Андрей, ты не знаешь, это на рекорд книги Гиннеса не тянет, как самый короткий брак? Один результат я уже отправил на заявку, когда плод за сутки становится девятинедельным. Теперь еще один рекорд. Круто.       — Коля! Скажи, а это вы все такие?       — Какие такие? И кто все?       — Такие бесчувственные. Ты не видишь, что мне хреново? Обязательно надо тужиться, выдавливая из себя кондовый юмор?       — Да ладно тебе. Я даже уйти могу, если хочешь. Только скажи, где Катюха. Ей ведь некуда идти, понимаешь?       — Была в гараже, а сейчас… не знаю.       — Ага, и после этого мы бесчувственные. Ты слышишь меня? Ей идти некуда.       — Так беги в гараж, может она еще там. — Николай стал возиться с замком. — Коль, скажи, это ты Катин жених?       — Катин жених? Ты головой стукнулся? Это не я ее жених, это ты ее муж. Андрей, если она внизу, я могу привести ее к тебе?       — Делай, что хочешь, — пожал я плечами и пошел в кухню.       В эту секунду раздался звонок в двери, а Николай все никак не мог справиться с замком, пришлось отодвинуть Данилу-мастера и открыть самому.       — Андрей, прости, — бросился мне на грудь маленький взъерошенный цыпленок с горящими глазами, но я теперь знал цену и этим глазам, и этим рукам, обвивающим мою шею.       — Бог простит, — я разжал ее руки и пошел в ванную комнату. Больно было все. И раздеваться, и мыться, и даже натягивать трусы после душа.       POV Катя Пушкарева.       Господи, ему даже ходить было больно, я это видела! Что же я натворила-то?       Андрей вышел из душа и, не глядя ни на меня, ни на Кольку, прошел в кухню. Пока он мылся, я заварила чай и накрыла на стол, и теперь надеялась, что он хотя бы поест.       — Андрей, нам нужно поговорить, — сказала я, входя в кухню. Он ел, да только не то, что я приготовила. Достал из холодильника молоко и сейчас запивал им бутерброд, который настругал себе сам. — Я очень виновата перед тобой, но нужно доделать то, что мы начали. Или не нужно? Ты скажи, что мне делать? Если хочешь, чтобы я ушла, я уйду.       — Да, ты права, нам нужно поговорить…