Alea jacta est (Жребий брошен)

      POV Андрей Жданов.       — Отец со­бира­ет­ся пе­редать тво­ей же­не часть ак­ций, и ввес­ти ее в Со­вет ди­рек­то­ров. Доб­ро по­жало­вать в семью, Ка­тень­ка, — последнее предложение было сказано так тепло, что даже у меня защипало глаза. И на душе заскребло чем-то очень шершавым. Я обманываю родителей, а они…       Это было неожиданно. Неожиданно и непонятно. И не только для меня. Катька, как всегда, зажмурилась, и поди пойми от чего. От страха? Так ей вроде ничего не угрожает. Она еще говорила, что когда ее хвалят, она тоже зажмуривается. Так никто ее не хвалил вроде бы. Наверное, просто расчувствовалась и сейчас сдерживает слезы. Надо будет потом спросить, интересно же.       Как всегда, в самое неподходящее время мне вдруг стало до безумия интересно, а во время секса Катя тоже зажмуривается? Или наоборот, глаза ее широко распахнуты? А может она, как большинство женщин, просто прикрывает глаза? И наверное, стонет. Или попискивает — от него всего можно ожидать, цыпленок же.       — Андре-е-е-ей!       — А!       — О чем замечтался, Андрюшенька? — мама смотрела на меня с улыбкой.       — Да ни о чем. А что?       — А то, что я разговариваю с тобой, а ты меня не слышишь! Куда летал?       — Неважно, я уже вернулся. Что ты говорила?       — Я говорила, что Катенька у тебя, и правда, умница. Пока ты предавался мечтам, она уже отыскала лучшую клинику, «Центр Женского Здоровья» на Кутузовском тридцать три. По отзывам мы с ней выбрали доктора и даже записались. Так что поехали.       Я в испуге взглянул на Катьку, но она мне подала знак, мол, не волнуйся, все в порядке. Как ей удалось так быстро и незаметно обработать матушку и направить по нужному адресу, не имею понятия, моя маман, вообще-то, не слишком легковерна.       До клиники мы добрались довольно быстро и незаметно, и пробок не было, и всю дорогу шутили, особенно мама была весела. Зато потом, когда Катя зашла в кабинет, табличка на двери которого гласила, что здесь принимает Зорькина И. П., мама мне устроила такую головомойку, что я готов был Катюху разорвать на клочки. Виновата она, а секир башка мне делают. Ну, посудите сами.       — Господи, Андрей, я и не подозревала, что ты такой мерзавец. Не понимаю… Видит Бог, не понимаю, как ты мог опуститься до такой гадости.       Решив, что мама, впервые оставшись со мной наедине после того, как узнала о моей женитьбе, начала унижать Катьку, я встал на дыбы.       — Это Катя-то гадость? Спасибо, мамуля. Большое тебе спасибо, что хотя бы в глаза Катюхе этого не сказала. Знаешь что? Эта девочка чище и лучше в тысячу раз всех твоих рафинированных Кир, матерящихся и устраивающих публичные сцены. Ясно! Нам не нужна ваша любовь, но уважать мою жену я заставлю и тебя, и папу, и всех.       — Андрей! Ты что же, решил, что это я о Катеньке сказала «гадость»?       — А о ком?       — Не о ком, а о чем! Да как ты посмел привести жену в компанию в таком виде? Ты что, ты наш террариум не знаешь? Бедная девочка, представляю сколько ей пришлось выслушать.       — Мам! — она меня не слышала.       — У тебя нет денег, чтобы ее прилично одеть? Или может, ты не знаешь ни одного стилиста в городе, чтобы причесать и накрасить девочку?       — Мамуля! — опять мимо кассы.       — Какой ужас! Ты хоть представляешь каким диссонансом смотрится это изысканное и дорогущее кольцо на ее пальчике с ее остальным обликом? Мерзавец! Мой сын мерзавец, какой ужас!       — Да помолчи же секунду, дай мне все тебе объяснить!       — А что ты можешь мне сказать, Андрюша? Что? Что ты прекрасно видишь ее потенциал и боишься, что когда лягушка сбросит шкуру, то ты от ревности будешь локти грызть? Весь в отца! Весь! Пашка мне тоже не очень-то давал развернуться, мол, блистаешь на сцене и хватит. До сорока лет пил мою кровь, все боялся, что меня уведут. И на спектакли никогда не ходил. Он видишь ли не мог видеть, как я целуюсь с другим. А зачем женился на актрисе? Я же сцену из-за него бросила! И ты такой же.       А вот это было для меня в новинку. Никогда даже не замечал, чтобы отец ревновал маму. Мама, бывало, могла приревновать папу к какой-нибудь модели, всегда, впрочем, безосновательно, но чтобы папа? Нужно будет его спросить, как ему удавалось не показывать ревность, у меня это не получается.       — Мам, я купил Кате одежду, и к стилисту тоже собирался ее отвести, но она же упрямая, как осел, и обидчивая, как ребенок. Виноват, конечно я, довольно грубо раскритиковал ее одежду, ну, она и заявила, что пойдет на работу в чем стоит, а если я ее стесняюсь, то не нужно было на ней жениться. И переубедить ее мне не удалось.       — Хочешь, я с Катей поговорю?       — Не надо, она уже поняла свою ошибку. И сама наревелась, и Милко с бланшем…       — Ты подрался с Милко? Какой ужас. Немедленно расскажи все по-порядку.       Что было делать? Пришлось рассказывать. Мама и ужасалась, и смеялась, и шутливо обещала меня отшлепать.       — Андрюшенька. Ты молодец, мальчик мой. Всегда за любимую женщину нужно вставать горой.       — То мерзавец, то молодец. Ох, мама, мама.       — Ну, извини, сыночка.       — Мам, а голоса Милко я, кажется, лишился. Знаешь, мне с тобой нужно поговорить о Совете директоров.       — Если нужно, давай поговорим.       Но поговорить нам так и не удалось. В это время Катюша, сияя как начищенный самовар, вышла из кабинета.       — У меня все в порядке. Срок девять недель, плод развивается нормально, — ну, актриса. Я и сам засиял, на секунду забыв, что это спектакль. — Вот справка, а это, — тут жена нежно погладила конвертик, — диск. Там видно, как бьется его сердечко.       — Его? Уже можно определить пол? — спросила мамуля.       — Я имела в виду его, в смысле ребенка.       — Катенька, справку я должна забрать. Паша на вечер вызвал юристов, нужно будет оформить на вас акции. И еще мне нужны ваши паспортные данные.       — Маргарита Рудольфовна, я не могу принять эти акции, — Катька сказала это так, что я сразу понял — ни уговаривать, ни убеждать смысла нет.       — Катя, это нужно, чтобы ввести вас в члены Совета директоров, иначе вы не сможете голосовать.       — А разве у Милко или у Ветрова есть акции?       — Нет, — попытался я объяснить, понимая всю бесперспективность затеи. — Но для того, чтобы войти в состав Совета директоров с правом голоса, нужно или иметь акции, или проработать в компании не менее трех лет. Вот, например, Урядов пока не имеет право голоса, хоть он и входит в состав Совета.       — Так же, как супруг/супруга не имеет право на получение акций, если со дня брака не прошло три года, — продолжила мама. — Или если… нет детей или беременности.       — Маргарита Рудольфовна, я не могу принять эти акции, — Катя зажмурилась, на ресничках появились слезинки.       — Мама, я поговорю с Катюшей наедине и мы вам позвоним. Хорошо?       — Ну, хорошо, только плакать не нужно, это маленькому вредно. Все, детишки, езжайте по своим делам, а я вызову такси и отправлюсь домой.       POV Катя Жданова.       Если бы я могла провалиться от стыда в тартарары, я сделала бы это не задумываясь…