Alea jacta est (Жребий брошен)

      POV Катя Жданова.       — Ромка, — услышала я из каморки, — спасибо тебе. Ты, прости. Я сейчас ее успокою, а потом мы поговорим. Ладно?       — Нет проблем, Андрюха. Хотя, о чем это я? Проблем выше крыши. Но я на твоей стороне. Иди, успокаивай ребенка, потом перетрем все проблемы. И это… потешная она у тебя.       — Да уж, обхохочешься.       Я заревела еще сильнее, не от того, что меня назвали ребенком, и не от того, что я «потешная», а от того, сколько горечи было в этом «обхохочешься». Я все испортила, все. Что я ему обещала? Что ес­ли на него по­несет­ся по­езд, я су­мею раз­бить стек­ло ма­шины и по­мочь ему выб­рать­ся. А вместо этого только заблокировала дверцы той машины.       Ой, дура я, дура! Андрей сам ради меня по магазинам ездил, да не по каким-нибудь там универмагам-ширпотребам, а по самым дорогим бутикам; сам мне одежду покупал, да все такое красивое. Он не хотел чтобы надо мной смеялись. Надо мной, не над ним! А я? Господи, что же я натворила?       — Кать! — постучал Андрюша о косяк двери. — Катенька! Отзовись, Катюша. Я могу войти?       POV Андрей Жданов.       Она не ответила, но рыдания стали тише, и я решился приоткрыть дверь. На полу, среди пыли, старых папок с документами и каких-то обрывков бумаг, подобрав колени к груди и уткнувшись в них лицом, сидела Катюша. Плечи ее мелко подрагивали, а вместо громких, еще секунду назад, рыданий, я услышал тоненькое попискивание, как будто она, помня, что я не переношу женских слез, пыталась выключить звук, но это у нее это плохо получалось. Маленький, испуганный, взъерошенный цыпленок с зияющей раной в груди.       — Катюша, ну, хватит, что случилось, то случилось. Заканчивай плакать. — ее плечи затряслись еще сильней. — Катя! — нулевая реакция. — Катенька! Давай поговорим. Слышишь? — и тут она взвыла.       Я опустился на пол рядом с ней, плюнув на брюки ценою в месячную зарплату работника среднего звена, попытался ее обнять, но она заревела еще безутешнее и громче.       — Кать, ну, пожалуйста. Ну, не нужно. Мы все исправим, все будет хорошо. Катя, ты меня слышишь? Катюша. Перестань плакать, девочка. Ну, вытри слезки. Катенька, я прошу тебя, детка.        Ничего не помогало, все становилось только хуже — слезы катились уже ручьем, а звук набирал обороты. Я вскочил на ноги, заметался по чулану, твердя про себя, что я не должен раздражаться на ее слезы, и психовать я тоже не должен. Твердил, твердил и дотвердился.       — Прекрати реветь! — заорал я так, что стекло в двери задребезжало. — Кто тебе виноват, что ты упрямая дура? Могла красиво одеться, я хотел по дороге завезти тебя в салон красоты, явилась бы на работу в нормальном виде и не получила бы этого унижения! Так нет, нам же дай повыпендриваться! Мы же самые умные! Мы же сами знаем, что нам делать! Причем, выпендриваться нам необходимо почему-то именно передо мной! Мы же только мне можем гордо заявить, что мы вся из себя «такая несуразная... угловатая такая... вся такая внезапная, такая противоречивая вся»*, и на работу мы пойдем в своем дерьме, а перед другими мы можем только зажмуриться и спрятать голову в песок, предоставив мне честь расплачиваться по самому крупному счету. Зато потом сидим в каморке Папы Карло и рыдаем! А это мне нужно рыдать. Мне! Это я сейчас проиграл выборы, не ты! И не я тебя должен утешать, а ты меня. Прекрати выть! — уж и вовсе взревел я. — Женился, блин, по расчету! Хреновый из меня расчетчик получился, сплошные минусы.       — Андрюшенька, миленький, родненький, — вскочил с пола цыпленок и бросился мне на шею. — Прости меня. Прости. Я так виновата перед тобой, так виновата. Это все моя обидчивость и упрямство. Хотя… Какое это теперь имеет значение? Это все неважно.       Я обхватил эту упрямую, такую умную и такую глупую девчонку за талию, прижал к себе и начал гладить по голове и плечам. Любой на моем месте сделал бы то же самое. Если женщина плачет, повиснув на шее мужчины, он автоматически станет ее утешать. Если он мужчина, конечно. А вот то, что в тот самый момент, когда Катюша прильнула ко мне, у меня бешено заколотилось сердце, вспотели ладони и стало совершенно не важно, что будет завтра на Совете директоров, главное, чтобы Катя успокоилась — это, конечно, уже было симптоматично и тревожно. Еще не хватало влюбиться в собственную фиктивную жену.       — А что важно, дурочка?       — Что ты потерял голоса, что завтра можешь проиграть выборы. Вот уж помогла, так помогла, — ее глаза снова заблестели, и я решил срочно переключить ее внимание.       — Кать, мне, правда, нужна твоя помощь. Все еще можно исправить, если у нас будет по-настоящему хороший и осуществимый бизнес-план. Если папа в него поверит, и если мы придумаем, как отсрочить Совет хотя бы дня на три.       — Всего-то? Ну, это проще простого. Очки у меня уже есть, волшебную палочку купим в Косом переулке у Олливандера, а заклинание я быстро выучу, я же не глупее Гермионы Грейнджер**. — Катя сквозь слезы улыбнулась, и это мне понравилось куда больше, чем ее рыдания. — Андрей, ты меня прощаешь?       — А ты будешь еще упрямиться?       — Буду, конечно буду. Такой уж я уродилась. Если обижаюсь, то начинаю упрямиться. Думаешь, что я сама не пыталась над собой работать, как-то меняться? Пробовала. Только у меня ничего не получалось. Я понимаю, что это от неуверенности в себе. Но что я могу с этим сделать?       — А давай попробуем с этим сделать что-нибудь вместе. Например, давай договоримся. Если что-то показалось тебе обидным, ты просто скажи мне об этом, и может быть, я сумею тебя переупрямить, доказав, что никто тебя обижать не собирался, или что ты все неправильно поняла.       — Андрей, отпусти меня.       — Пока не договоримся, не отпущу.       — Нам незачем договариваться.       — Вот как? И почему?       — Если ты не станешь президентом, мы завтра же разведемся, а если удастся отсрочить Совет, то максимум через неделю получим свидетельство.       — Какое свидетельство?       — О разводе. Какое же еще? Так что нам ни к чему никакие договоры.       — Господи! Как же ты мне надоела. Помнишь, что Жванецкий сказал? «По Дерибасовской гуляют постепенно», а ты все норовишь пустить коней в галоп. Давай вначале я стану президентом, другой вариант не рассматривается, а уж потом, если ты будешь себя хорошо вести, то мы, так и быть, разведемся. Ну что? Теперь договорились?       — Договорились, только отпусти.       — А если не отпущу, тогда как?       — А если президентом не станешь, тогда как? Я не могу бизнес-план без компьютера дорабатывать.       Через пару минут за моим столом, уткнувшись в экран и треща пулеметной очередью по клавиатуре, сидела уже совершенно другая женщина — деловая, собранная, фонтанирующая идеями и командующая мною, как генерал солдатами.       — Андрей, попроси Клочкову позвать Романа, пожалуйста.       — А сама не можешь нажать кнопку селекторной связи и попросить Вику пригласить Ромку?       — Я занята.       — Я тоже не чем-то там груши околачиваю, между прочим. Сама же отдала мне приказ изучить каталоги поставщиков оборудования и пометить необходимое для закупок.       — И поэтому у тебя нет времени нажать на кнопку?       — А у тебя их нет?       — Кого?       — Ни кнопки, ни времени?       Мне не трудно было отдать распоряжение Вике, но я прекрасно понимал, что после пятиминутки, Кате не хочется не только видеть кого-либо из сотрудников, но и говорить с кем-нибудь она будет опасаться. И еще я знал наверняка, что если это не переломить, она надолго останется запуганным, затравленным цыпленком.       — Андрей!       — Катерина Валерьевна! Вам нужен Роман Дмитриевич, вот вы его и вызывайте!       — Андрюша, ну, пож…       — Нет! И вообще. Это я твой начальник и муж, а не наоборот.       — Виктория, — Катя решительно нажала на кнопку, сверкнув на меня недобрым взглядом.       — Слушаю, Екатерина Валерьевна.       — Пригласите к нам, пожалуйста Романа Дмитриевича.       — Хорошо. Только…       — Что?       — Я вам для этого не нужна. Малиновский на тройке.       — Спасибо. Ну, Жданов! Я когда-нибудь тебя убью! Ты не мог мне сразу сказать?       — А ты не спрашивала. Кстати, а зачем тебе Ромка?       — А вот не скажу! — и показала мне язык. Ну, детский сад, честное слово.       — Катюша, а мы обедать сегодня пойдем?       — Некогда.       — Извини, дорогая, но от розетки я не подзаряжаюсь. Мне другое топливо требуется. Тоже мне жена называется, мужик голодный, а ей и дела мало.       — Виктория, — на сей раз Катя была смелее.       — Да.       — Зайдите, пожалуйста.       — Слушаю, — через секунду показалась в дверях Клочкова.       — Организуйте нам обед на троих, если не трудно. Я люблю рыбу и овощи. А Ан…       — Я знаю предпочтения Андрея Павловича, кто третий с вами обедать будет? Роман Дмитриевич?       — Совершенно верно.       — Хорошо, — Вика повернулась, чтобы уйти.       — Секундочку, я вас еще не отпускала. Не нужно в следующий раз меня перебивать, даже если вы знаете предпочтения Андрея Павловича. Его жена я! И заботиться о его питании отныне буду я.       — Извините. Что заказать Андрею Павловичу?       — Сегодня можете заказать то, что он предпочитает.       — Ну, ты даешь! — сказал я, когда Вика ушла. — Ты что, приревновала?       — И не думала! Но я не позволю ей подчеркивать мне степень вашей близости.       — Типо, что твое, то твое?       — Типо, да!       — Можно? — в дверях показался Ромка.       — Входите, Роман. Только скажите Виктории, что вам заказать на обед.       — Я уже сказал.       — Тогда присаживайтесь.       — Катя, давай на «ты». Я все же свидетелем был на вашем бракосочетании.       — Скорее уж на браковычитании, — хихикнула Катюша. — Давай на «ты». Мальчики, я готова предоставить вам примерный бизнес-план. Только я сейчас отправлю его Кольке, пусть он его вначале обсчитает, хотя бы приблизительно. А мы пообедаем, и я хочу с вами посоветоваться еще о парочке идей.       — Ладно. Только дайте мне еще пару минут, — сказал я и вышел в приемную. — Вика, пригласи на семнадцать ноль-ноль Виноградову...