Alea jacta est (Жребий брошен)

      POV Катя Жданова.       Дура! Господи, ну, какая же я дура. Дура я, а наказываешь ты Андрея? Это несправедливо, Господи! Это так несправедливо, что у меня от осознания несправедливости происходящего даже слезы кончились.       Боженька, ты же добрый, я знаю что ты добрый. Ну, давай с тобой договоримся. Ты не станешь наказывать Андрея, а я за это никогда больше не буду есть сыр. Он, конечно же, виноват, но ведь он и не виноват. Ты можешь сказать, что он сам женился на дуре и ты будешь прав. Тысячу процентов прав. Но ведь на этой земле ничего не случается без твоего участия. Он сказал, что женится на первой встречной и женился. А зачем ты первой встречной послал ему меня, такую дуру? Значит, ты сам виноват во всём, Господи! А если ты виноват в этом сам, то ты и должен загладить свою вину. Ну, хорошо, хорошо, не вину — ошибку.       Я понимаю, я всё понимаю… Ты не можешь отыграть назад того, что уже случилось, но ты ведь можешь устроить так, что Совет директоров придётся перенести. Мне ведь нужно-то всего три-четыре дня, максимум, неделю. Скажи, ну что, тебе трудно сделать так, чтобы здание «Zimaletto» затопило, или чтобы Кира с Сашкой попали в аварию, в маленькую такую, совсем крошечную, без ущерба для здоровья, но их положили бы на обследование в больницу? Всего на несколько дней, мне и этого бы хватило.       Вот я всё тебе сейчас расскажу, и ты поймёшь, что если кого-то и наказывать, то только меня, а никак не Андрея. А я… я… А меня ты всё равно не сможешь наказать сильнее, чем я уже себя сама наказала. Завтра мы пойдем подавать на развод, если ты не поможешь отсрочить Совет директоров, я так решила. И больше я никогда не увижу Андрюшу — это будет самым страшным наказанием для меня, страшнее этого ты, Господи, все равно ничего не придумаешь. Хотя нет, есть кое-что и похуже — та память, которую я оставлю ему о себе. Пришла, нагадила где только можно и испарилась.       Ты готов слушать, Господи? Слушать и выносить справедливое решение? Тогда слушай…       — Доброе утро! — мы вошли в конференц-зал держась за руки, Андрей держал меня за руку и был чуть-чуть впереди, словно закрывал от всех своей могучей спиной.       — Почти двенадцать, хорошенькое утро! — буркнула Кира.       — Я в комментариях не нуждаюсь. Позвольте представить вам новую сотрудницу нашей компании. Екатерина Валерьевна Жданова. Вице-президент «Zimaletto», второй человек в табели о рангах, гениальный экономист, мой личный помощник, моя жена. Любить не обязательно, а вот тому, кто жаловать не будет, я голову оторву и не задумаюсь. Если есть какие-то вопросы, мы с Катюшей готовы на них ответить, если вопросов нет, на этом пятиминутку можно считать закрытой.       Сказать, что в помещении стало тихо — это ничего не сказать, казалось что нас всех одномоментно погрузили в вакуум, такая тяжелая, плотная, вязкая тишина начала закладывать мне уши.       — Что молчим? Кому молчим? Ошалели от встречи с прекрасным? — Кира отыгрывалась за плоскогрудую, и я успешно помогла ей в этом.       И тут раздался такой хохот, что даже гоготом это назвать было нельзя. Это было как… как взрыв шумовой гранаты, так же громко, страшно и безысходно. Я сразу зажмурилась и только крепче вцепилась в руку Андрея.       POV Андрей Жданов.       Смеялись все, кроме Ромки, который украдкой крутил пальцем у виска. Даже Урядов, начальник отдела кадров, подленький подхалим, прогибающийся под каждого, кто хоть на пол ступеньки выше и унижающий всякого, кто стоит пусть чуточку, но ниже его, и тот заржал. Но этот флюгер сразу просек, что сейчас начнется, вот быстренько и скрыл свой смех за гаденькой подобострастной улыбкой. Ветров, наш финансовый директор, так даже похрюкивал и повизгивал от смеха — ни дать, ни взять кастрированный для откармливания на убой хряк. Кира заливалась истерическим, издевательским, презрительным и звенящим хохотом. Но громче всех ржал наш недо… Недомужчина, недогений, недочеловек, недоделанный модельер и супер хам Милко не просто хохотал, он закатился громким раскатистым, каким-то сатанинским, бульканием.       Катя вцепилась в мою руку, и я готов был дать голову на отсечение, что она сейчас зажмурилась. Стало жалко ее до перехвата дыхания, но и разозлился я на нее ужасно. Хотела прийти в своем тряпье? Пришла! Чего теперь жмуриться и трястись? Теперь только высоко задирать голову нужно, да презрительно смотреть на смеющихся. А, черт с ней, пусть дрожит, может это и хорошо, зато сейчас все увидят, как муж рассчитывается за смех над его женой и больше уже никто не посмеет ее обидеть.       — Повеселились? — спросил я тоном, не предвещающим ничего хорошего.       Ветров словно наткнулся на невидимую стену, в кровь расшиб башку и заткнулся сразу. Это понятно, он поумнее Киры да Милко будет. А этих двоих еще нужно было заткнуть.       — Кирюша, а что тебя так развеселило? Что такой холодной, ревнивой, глупой пустышке, как ты, я предпочел живую, теплую умницу-девочку, умеющую не только любить, но и быть любимой? Или может тебе показалось смешным, что с нею я сразу захотел иметь ребенка, а тебя за все те годы, что ты пыталась меня заарканить, я так и не смог представить тебя матерью своих детей ни одного раза? А, Кирюша? Что молчим? Кому молчим? Ошалела от встречи с правдой?       С Кирой было покончено, я разобрался с ней всего парой предложений и она покинула конференц-зал вся в слезах. Это плохо, я знаю, что это плохо, но видит Бог, мне не было ее жалко даже ни на капелюшечку.       — Милко, а может, ты мне расскажешь, что у тебя вызвало такой приступ смеха?       — Я думАл, что ты шутИшь. Не можЕт же этОт монстОр, быть твОей жЕной на самОм деле. СкАжи, что ты пошУтил! Ну, Андрюша. СкАжи.       — Нет, Милко, я не пошутил, Катя действительно моя жена.       — Ой! То је страшно, као чудовиште*! ЭтОго не можЕт быть. Ты что? Ты был пьянЫй, кОгда жЕнился на этОм уродЕ? Я понЯл, Она тЕбя опОила зельЕм.       — У тебя есть минута на то, чтобы извиниться. Всего минута, Милко! — взревел я. Я не хотел срываться, честное слово, не хотел, но этот «недо» просто вывел меня из себя.       — Я? БудУ извИняться перЕд уродОм? НикО…       Мы так и не узнали, что он хотел сказать дальше, потому что через мгновение его левый глаз встретился с моим правым кулаком, и в дальнейшем мы слышали только дикие бабьи вопли.       — Что ты визжишь, как баба? Ты давай, рискни здоровьем, оскорби Катюшу еще раз. Давай, ну? Я всех предупредил… Всех! Оторву за Катю голову и дважды не подумаю. Ясно?       — Правильно, Андрей Павлович, правильно! За женщину, тем более за жену, всегда нужно вступаться, — угодливо поддакнул Урядов и вздрогнул, всему офису было хорошо известно, что его благоверная с ним не очень-то церемонится, не раз и не два приходил он на работу с бланшем под глазом или исцарапанным.       — Ты можЕшь мЕня уволИть, но работАть в компанИи, где втОрый челОвек пОхожа на БабУ Ягу…       Хорошо, что меня перехватил Ромка, я размозжил бы ему челюсть, а так только по касательной вмазал в зубы. Милко отскочил к двери и продолжил оттуда.       — Я вырЫвать хОчу, кОгда предстАвляю, как ты цЕлуешь эту стрАшилку.       Я дернулся изо всех сил, оставив в руке Романа рукав своей рубашки, но Ромка все же сумел придержать меня, поэтому пришлось добивать его словами.       — Милко, если бы ты себе мог представить, как меня тошнит, когда я даже не представляю, нет… если бы я представил, я бы блевал… Когда я только предполагаю, что ты подставляешь свой зад длинноносому, по-бабьи рыхлому уроду по имени Рональд. А уж представить, что два мужика могут целоваться, так это вообще тянет на блевотину года. Ты хотел уволиться? Звиздуй! Одним педрилой меньше в компании будет. Тоже мне, недоделанный гений!       Видит Бог, я не гомофоб, отнюдь нет. Я всегда считал и считаю, что любой человек имеет право любить кого он пожелает, если это, конечно, по обоюдному согласию. Но я не знал как еще мне достать до печенки этого гада, так больно, так бесчеловечно издевающегося над Катюхой.       — УволИться? Нет! ТЕперь не дОждешься! Я лучше проголОсую за СашЕньку на СОвете. Вот тОгда мы и глянЕм, кто втОрый челОвек, кто первОй, а кто педрилО.       И он благополучно, не считая наливающегося синяка под глазом и кровоточащей губы, скрылся за дверью.       — Ярослав, ты не хочешь мне рассказать, что так рассмешило тебя?       — Екатерина Валерьевна, простите, — тут же сообразил Ярик, — я вел себя недопустимо. И мне право же очень стыдно за это.       — Андрей Павлович, какой кабинет приготовить для…       — Пока ничего не нужно, мы будем сидеть в одном, — сказал я, схватил Катюху под руку и повел в пока еще наш кабинет, прекрасно понимая, что завтрашние выборы я уже проиграл. — Ромка, ты идешь?       — Иду.       — Ну, вот и все. На два голоса за меня стало меньше, — сказал я, устало прислонившись к стене.       — Погоди, Андрюха, не пессимизди! Давай-ка подумаем, вдруг еще можно что-то сделать.       Катя вырвала свою руку из моей и бросилась в кладовку, а через минуту оттуда раздались первые звуки рыданий…