Alea jacta est (Жребий брошен)

      POV Андрей Жданов.       Ка­кой кайф был наб­лю­дать за Кать­ки­ной иг­рой и пол­ной прос­тра­ци­ей Ки­рюши, вам не пе­редать.       — Тварь! — рва­нулась к Ка­тень­ке Ки­ра, и мой цып­ле­нок так не вов­ре­мя заж­му­рил­ся.       До того момента, как моей бывшей невесте не пришло в голову, что она может исправить положение в рукопашном бою, я занимал место статиста на сцене. Сейчас наступил мой выход в главные герои, и мне очень жаль, что Катюша не видела, как я перехватил Кирину руку у самого ее лица и крепко сжал драчунье запястье. Так крепко, что она закричала, но уже не от злости, а от боли.       Вот она, «волшебная сила искусства»*, в этот момент я и сам поверил, что на мою любимую беременную жену пытаются напасть. Во мне проснулся отец и муж, самым близким которого угрожает реальная опасность. Хотите — верьте, хотите — нет, но сейчас мне кажется, что именно в это мгновение я и начал считать Катюху своей женой. Не какой-то там фиктивной-дефективной, а самой настоящей, выходящей по утрам из душа с полотенцем на голове, с голым, растущим каждый день, животом, в котором живет наша дочь, с молочно-белой налитой грудью, на которой лежит моя, а не чья-то чужая мужская рука.       Нет-нет, не думайте, что все так просто. В тот момент, да и гораздо позже, я этого еще не понимал, а если меня изредка и посещали такие мысли, то я им не верил, а случись поверить, так я тотчас же гнал бы их от себя.       — Пошла вон, дрянь, — взревел я, держа Киру за запястье и отодвинув Катю себе за спину.       — Это не я дрянь, а твоя шлюха! — истерически кричала Воропаева, пытаясь второй рукой дотянуться-таки до Катеньки.       В голове что-то перемкнуло, в висках отбойным молотком застучало: «шлюха… шлюха», и я даже не понял как и когда это произошло, но когда я опомнился, Кира держалась за щеку, Катя, скукожившись, все крепче сжимала глаза, а я орал, как резаный:       — В тебе хоть что-то человеческое осталось? А женское? Хоть капля женщины еще есть в твоем тщедушном тельце? Даже хищные звери не нападают на беременных, дрянь. Если что-то, не дай Бог, случится с ребенком, я тебя своими руками придушу. Поняла?       — Это ты меня довел! Ты! — кричала сквозь слезы моя бывшая и пригибалась от боли. — Променять меня на этого урода! Большего унижения и представить себе трудно!       И снова меня поразила Катюха, она вдруг выпрямилась, открыла глаза и опять начала играть королеву. Видно, когда ее пытаются оскорбить, то гордость побеждает страх. Это нужно было запомнить, чтобы не попасть под горячую руку.       — Фу, Андрюшенька. Просто, фу! Если бы я раньше могла хотя бы предположить, что у тебя такой плохой вкус, ни за что не вышла бы за тебя замуж. Знать, что моей предшественницей была вот эта плоскогрудая хамка и драчунья, это так унизительно, — Катя капризно надула губы.       А Кира… Кира словно задохнулась. Стояла, ловя воздух ртом и руками закрыв то место, где у женщин обычно бывает грудь. Ударила Катюха, конечно, не по правилам, ниже пояса, можно сказать, ударила, попала в самую болевую точку, в Кирюшин комплекс. Но кто сказал, что на ринге только одному боксеру можно вести себя не спортивно? Никто такого не говорил. Разве назвать малопривлекательную девушку уродом — это спортивное поведение? Так что все по-честному, вы нам — в глаз, мы вам — по мордасам.       — Я все Павлу Олеговичу расскажу! — Кирюша в слезах выскочила из кабинета, хлопнув дверью так, что стекло в нем не разбилось только чудом.       — Обязательно расскажи, глядишь, Андрюшу в угол и поставят, — усмехнулась Катюша Кире вслед. Но новые звуки заставили нас замолчать и прислушаться.       — Шлюха! — донеслось до нас с Катей уже из приемной.       — На себя посмотри, мразь!       — Я тебе устрою веселую жизнь! Останешься без работы.       — А это мы еще посмотрим! Попробуешь хоть пальцем пошевелить в мою сторону, я такую инфу в прессу солью, что ни на одной тусовке показаться не сможешь. И про Кирилла, и про то, как ты меня шпионкой быть заставляла, и про то, что тебя всю такую гламурную променяли на неформат, лишь бы избавиться от такого клеща, как ты, да еще в красках все распишу. Ясно?       Не знаю, стало ли что-нибудь ясно Кире, но нам с Катей, судя до звукам, доносящимся из приемной, стало абсолютно ясно, что за дверью президентского кабинета начался великий бой местного масштаба.       — Катька, не высовывайся, — крикнул я и бросился разнимать сцепившихся в клубок заклятых подруг. — Вы что здесь устроили? — заорал я, держа в разведенных в стороны руках тяжело дышащих Амазонок. — Хотите драться, ваше право. Но не в президентской приемной и не в рабочее время. Понятно? — они молчали и только с ненавистью поглядывали друг на друга. Пришлось встряхнуть и одну, и вторую. — Я спрашиваю, понятно?       — Я ее не трогала, — хмуро буркнула Вика.       — Я не буду разбираться кто прав, кто виноват. Еще один звук и уволю обеих.       — Ты не може… — начала Кира, но я ее перебил.       — Я могу тебя уволить, Кирюша, могу! Почитай устав.       Они вроде бы успокоились, и я отпустил обеих.       — И дайте нам с Катей уже поработать. Вика, где второй компьютер?       — Если эта ненормальная не бу…       — Вика! До твоего увольнения осталось полслова.       — Андрей Павлович, все будет готово через пятнадцать минут, — в Викусе проснулась вышколенная секретарша. — Особенно если мне не будут мешать.       — Вика!       — Простите, Андрей Павлович.       — Никогда тебе этого не прощу, никогда. Посмотрим, что ты запоешь после Совета директоров, Андрюшенька! Я сумею доказать, что твой брак фиктивный, — выплюнула свою угрозу Кирюша и покинула приемную.       — Андрюша, а как же мы? — очень тихо, почти одними губами, спросила Вика. — Мы еще есть?       — А нас, Викуся, по большому счету никогда и не было, — ответил я так же тихо. — Была ты, было твое желание отомстить, и был я с моим глупым азартом именно под носом у Киры и с ее лучшей подругой ей изменять, своеобразная месть за тот ад, который она мне устраивала. Меня это очень заводило, как заводило это и тебя. А теперь все. Я слишком уважаю и люблю свою жену, чтобы продолжать кувыркаться с тобой.       — А еще позавчера не уважал и не любил?       — А позавчера Катя еще не была моею женой, Викуся.       — Ты уволишь меня?       — Нет, если ты сумеешь сохранить наши отношения, как деловые и не станешь даже пытаться ко мне приставать. Я ведь прекрасно понимаю, что тебе нужна эта работа. И ты меня, как секретарша, очень устраиваешь. Но одна тучка на лбу Катюши и ты получаешь выходное пособие. И я не шучу.       — Ясно, Андрей Павлович, — уже нормальным голосом и по деловому сказала Вика. — Может, вы с Катериной Валерьевной пока выпьете кофе в буфете, а когда вернетесь, кабинет уже будет готов.       — И не забудь снять камеры.       — Какие камеры?       — Вика, ты собиралась продемонстрировать на моей свадьбе мои измены. Не пальцем же ты их записывать собиралась. Так что снимай. И не дай тебе Бог, чтобы я хоть одну, возвратясь, обнаружил. Учти, я приглашу специалиста.       Ну, конечно же, Катя на тот момент была всего лишь поводом, чтобы разорвать отношения с Клочковой. Мне совершенно не понравилось, что Виктория собиралась подставить меня на моей же свадьбе. От такой можно ожидать чего угодно. А мне нужно было, чтобы все думали, что брак у меня самый настоящий. Так что эту страницу пора было переворачивать, и я ее перевернул.