Alea jacta est (Жребий брошен)

       POV Ан­дрей Жда­нов.        — А во-вто­рых, с та­ким пла­ном толь­ко ку­личи­ки в пе­соч­ни­це ле­пить, а не на вы­боры пре­зиден­та ид­ти, — за­дирис­то ска­зала Ка­тя, и я оби­дел­ся.       Сам себе не могу объяснить почему, но обиделся я смертельно. То ли потому, что я для себя уже решил, что моя жена — это маленький ранимый цыпленок, и я буду покровительствовать ей, а она вдруг взяла, да меня самого в песочницу засунула, то ли потому, что я над этим проектом почти месяц работал, а она одним предложением перечеркнула мой труд, то ли потому, что сказано это было небрежным тоном и при постороннем. А может по совокупности причин, только я действительно обиделся и ляпнул:       — Екатерина Валерьевна, возможно, мой план и годится только для песочницы, я же не экономический гений, как некоторые, правда?       — Андрей, ты чего? Я не хотела тебя обидеть. Я хочу тебе помочь, понимаешь? Разве лучше было бы, если бы я промолчала, а ты проиграл бы выборы?       — Кто обиделся? Я? Ну, что ты, я с благодарностью принимаю твою помощь, Катенька. Надеюсь, и ты не будешь на меня в обиде за то, что я выбросил твои покупки и купил тебе то, что прилично надеть на женщину. Я хочу тебе помочь, понимаешь? Разве лучше было бы, если бы я промолчал, — повторил я слово в слово ее тираду, — а ты снова вырядилась бы, как…       — Как кто? Ну, договаривай, что же ты замолчал? Договаривай! Как пугало? — прошипела Катерина, и глаза ее запылали.       — Катя, ты чего? Я не хотел тебя обидеть, — снова процитировал я жену.       Мы смотрели друг на друга с таким запалом, что казалось сам воздух стал наэлектризованным. Не знаю, что было бы дальше, может мы пошли бы в рукопашную, как выяснилось у этого цыпленка, жмурящегося от страха, в момент злости просыпались отцовские воинственные гены, но нам на помощь пришел наш свидетель.       — Один-один! Ничья! — закричал он, как заправский рефери, — Ребята! Глядя на вас, я тоже хочу жениться.       — Почему это? — в один голос спросили мы с Катюхой, повернув головы к Кольке.       — А весело! Мне нравится. Приглашаешь друга и устраиваешь боксерский поединок, вместо того, чтобы выполнять супружеские обязанности.       — Коль, у меня для такого развития событий и невеста тебе есть, — рассмеявшись сказал я.       — Кира, что ли? — тут же поняла меня Катя. Я кивнул. — О, да, Колюня, с этой невестой не только первая брачная ночь, с ней вся жизнь на ринге тебе обеспечена. Осталось только уговорить ее выйти за тебя замуж.       Мы дружно захохотали, и инцидент был исчерпан. Как я думал… Жаль, что Катька оказалась зловредным цыпленком. А может, наоборот? Может, хорошо, что она оказалась такой злючкой? Кабы не это, так и все дальнейшие события могли бы разворачиваться по другому сценарию.       В тот, в первый вечер нашей совместной жизни, мы вообще пикировались по всякому ничтожному поводу, словно дети, проверяя границы терпения друг друга. Причем, правда, по мелочам! Там, где решались серьезные вопросы, мы с Катей были единодушны, и даже появлялось ощущение, что мы знакомы всю жизнь. Не просто знакомы, а дружим.       Вот например мы поссорились за комнату, я разместил ее в гостевой, там ей должно было быть удобно. А чего? Светлая комната с отдельным санузлом, с огромным окном в пол стены, чем плохо? Оказывается плохо!       — Не нужно отдавать мне лучшее, — и все тут!       — Катя, но это гостевая. Гос-те-ва-я! Я все равно там не живу! Понимаешь?       — Ты обманываешь. Зачем жить в худшей комнате, а гостям лучшую отдавать?       — Потому что я привык к своей спальне, я люблю свою спальню, я ее никому не отдам.       — Не может такого быть, — хоть кол на голове теши ей.       — Ну, вы придурки, — снова вмешался Колька, — а давайте вы оба будете жить на коврике в прихожей, а гостевую и спальню, я так и быть, возьму себе.       Или, как с последним пирожком… Жертвовали его друг другу, жертвовали, пока Николай не сумел нас помирить, незаметно сожрав предмет спора. Зато потом вместе шутливо колотили Зорькина.       К полуночи, оставив позади все распри, подколки, обиды и шуточки, мы принялись за работу. Мда… Катька была права, по сравнению с ее идеями, мой бизнес-проект годился только для песочницы. Стало совершенно ясно, что все нужно переделывать. И на все, про все у нас оставалось чуть больше суток.       Колька спал на ковре у камина, держа в руках мой исправленный бизнес-план. Мы не стали его будить.       — Пусть высыпается, — шепнула мне Катя. — Мы его завтра напряжем на обсчет нового плана.       — Ладно, — так же шепотом ответил я и, помолчав немного, решился. — Катя, помнишь, ты вчера пришла на собеседование?       — Помню. И чем оно закончилось, я тоже помню, — она хмыкнула.       — Я сейчас не шучу, Катюша. Ты не можешь себе представить, насколько серьезно я предлагаю тебе место моего зама, второго человека в компании. Твои идеи настолько интересны, оригинальны, а главное, осуществимы, что я не могу понять тех идиотов, которые не брали тебя на работу.       Тут она снова крепко зажмурилась, и я понял, что ей снова стало страшно, только не понял почему.       — Ты не готова занять такое высокое место? Боишься? — спросил я ее тихо-тихо.       — Нет! — помотала она головой, не открывая глаз.       — Тогда почему зажмурилась?       — Ты… ты заметил, что я закрываю глаза, когда страшно? — распахнув глазищи, выдохнула она почему-то севшим голосом. Я кивнул. — Какой же ты замечательный, в смысле все замечаешь. Я еще боюсь и хорошего тоже, ну, или когда хвалят. Понимаешь о чем я? — это было так трогательно и так… интимно, что я расчувствовался.       — Понимаю. Ты боишься всего, кроме работы, — сказал я и зачем-то добавил, — маленькая моя.       Она вспыхнула, резко встала со стула и ядовито заметила:       — Я не маленькая, и уж тем более не твоя. Второй человек в «Zimaletto», говоришь? Что же, мне это подходит. Я пошла спать. Рабочий день, как я понимаю, начинается в девять ноль-ноль, так что спать нам осталось чуть больше трех часов, — и, не оглядываясь, она ушла в свою комнату. В ту самую, в гостевую, которую мы с Колькой все-таки убедили ее занять.       А утром случилось такое, чего я вот уже полгода не могу осознать. Утром я пропал, окончательно и бесповоротно пропал. Только тогда я этого еще не понял...       Звонок будильника прозвенел, как ему и было положено в семь часов утра. Я, как и всегда проснулся, но решил поваляться еще минут пять и уснул, а когда я снова открыл глаза, на часах было без пятнадцати восемь. Наскоро почистив зубы, я пошел будить Катю. Постучал в ее комнату, ответа не было, и я решил войти, чтобы растормошить жену. На кровати Катюхи не было, стало ясно, что она уже проснулась и скорее всего сейчас в душе, я повернулся, чтобы уйти, но двери ее санузла распахнулись, я машинально обернулся на звук, и пропал.       Так бывает в картинной галерее не балующей шедеврами, когда заходишь в какой-то новый зал и не ждешь там ничего особо интересного, и вдруг видишь полотно какого-нибудь гениального художника, притягивающее взгляд с первой секунды, и ты уже не можешь пошевелиться, не можешь вздохнуть, не можешь отвести глаза, и только впитываешь в себя ощущения прикосновения к прекрасному.       В клубах пара сзади и солнечном луче падающем на ее лицо и фигуру, с замотанной полотенцем головой, стояла обнаженная богиня...