***
— Наташа! Наташа! — мальчишеский голос врезается в сон, и шпионка мгновенно открывает глаза, в темноте и не разобрать какой у них цвет, — это ведь правда, Наташа! Правда, — запыхавшийся, скорее от страха, чем от того, что пробежал всего с пару десятков метров, Том забирается на кровать. — Что случилось, Малыш? — Романофф, зевнув, смотрит на часы. Три часа ночи. Через часа четыре Пеппер вставать, но в голосе нет ни чуточку раздражения. «Может терпеть Старков у нее в крови», — мелькает в сонных мыслях, — Пойдем Томми, дадим Пепс поспать, — снова зевнув, рыжая поднимается и берёт мальчика на руки, — спи, я разберусь, — он цепляется за её футболку маленькими пальчиками, так что кажется, может порвать крепкую ткань без усилий. — Снова кошмары? — тяжело вздохнув, она шёпотом уточняет у мальчика. — Мне не сложно, — в противовес своим словам Поттс ложится обратно. — У меня завтра выходной, ещё высплюсь, — подмигивает Нат. Она вернулась с миссии всего несколько часов назад. Плечо ещё тянет ушибом, но она крепко держит всхлипывающего ребёнка, — а ты спи. Пеппер не нужно уговаривать. Она засыпает практически мгновенно. Теперь на управление компанией уходит намного больше сил и времени. Уход за детьми ложится только на неё, когда Романофф уходит в поле. Да и выпитый алкоголь и выматывающая истерика, всё-таки дают о себе знать. Наверное, понимание этого не даёт раздражению проявится: — Пойдем, маленький, — она целует светловолосую макушку и уносит Томми в детскую, — расскажешь, что случилось? — Папа… Папы… — снова всхлипы, — они ведь не проснутся, да? — Кто тебе такое сказал, — нахмурившись. — Микки, из школы… — Надрать бы задницу этому Микки, — буркнув, женщина укладывает Тома под одеяло, укутав. — Потому что он прав? — она и не заметила, что Джек, тоже не спит. Его как всегда по-взрослому серьёзные глаза поражают своей проникновенной синевой. Если бы не эти глаза, Наташа подумала бы, что говорит с Тони-ребёнком, каким-то волшебным образом оказавшимся здесь. — Нет, он не прав. — Это ты так говоришь, чтобы нас успокоить, — резко, грубо заявляет старший, Томми очень чутко реагирует на настроение брата и тут же, толком не выбравшись из одеяла залезает на колени к женщине, только чтобы прижаться к ней, чтобы почувствовать тепло, перемешанное с уверенностью в том, что права. Что ей виднее. — Это врачи так говорят, — пожав плечами, Наташа всё-таки обнимает Тома. — Врачи так говорят уже месяц, но ничего не меняется, — глаза цвета индиго наполняются слезами, мальчик цедит сквозь зубы, так, будто каждое слово может порезать его губы. — Никто не обещал, что это произойдет быстро. — На самом деле никто не обещал, что они придут в себя. Даже что хоть кто-то из них проснётся. Этого не обещал ни один врач, даже хвалёные из этого вашего ЩИТа, — уже кричит Джек, и по раскрасневшимся щеками таки стекают прозрачные слёзы. Наташа хочет ответить. Хочет возразить, но споры с Джеком такие. Такие. «Как с Тони», — окончательно понимает шпионка, — «никогда не знаешь, когда твои слова вывернут наизнанку и используют против тебя». Но разве не это она так любит в Тони. — Джек… — Нет! Хватит! — Том плачет, растирая и без того краснющие глаза кулачками, — Это всё равно не поможет! — Ты прав, — кивает Нат, пытаясь сдержать слёзы, улыбается натянуто. — Я тоже скучаю по ним, знаете? — обнимая младшего, она смотрит на темноволосого мальчика, — И Пеппер скучает. — Тогда почему мы не ездим к ним? — тихо. — А вы бы хотели? — с сомнением, какой-нибудь детский психолог наверняка заявит, что это плохая идея и только лишний стресс для юного организма. Да что уж, так, наверняка, и Пеппер заявит, прежде чем выгнать её спать в другую комнату. Но те два, почти синхронных, незамедлительных и решительных кивка, что она получает в ответ, лишают её дара речи. Комок в горле и вновь накатившие слезы. «И с каких пор стала такой сентиментальной?» — Вы сейчас ложитесь спать и не будите меня, как минимум до девяти, — стараясь говорить, как можно строже, заявляет Вдова. — И тогда мы поедем? — одновременно. — Сразу после завтрака, который съедите без лишних кривляний. — переглянувшись, мальчишки снова кивают, может быть не так решительно как до этого, уж кому как не им знать, что готовить Романофф совершенно не умеет, — ну или сами позавтракаете хлопьями, — сдаётся Нат и вновь укладывает Тома на подушку. — Спасибо, Наташа, — мальчик целует её в щеку, и сердце сжимается в спазме уже было забытой тоски. — Спи, Малыш, — нежно улыбается она и, уходя, оставляет дверь приоткрытой, мало ли что.***
Они появляются в реанимации Трискелиона почти сразу после окончания утреннего осмотра. Наташа не ведёт бровью, делая вид, что не замечает косых взглядов, которыми её провожают. Точнее не её, а мальчиков, которых она ведёт, держа за руки. Один точная копия Тони Старка, другой поразительно похож на Стива Роджерса. — Мисс Романофф! Вы же знаете правила посещения! — Они только хотят увидеть родителей. Мы не будем здесь сидеть часами, — ей не нравятся эти умоляющие нотки в своём голосе, но кажется лучше так, потому что суровый взгляд доктора теплеет. — Полчаса, не больше, — и уже собирается уходить. — У меня есть к вам пара вопросов, позволите? — Конечно, — видно, что мужчина не хочет этого, но просто не может ей отказать. «Субординация, беспощадная ты скотина…», — усмехается Вдова. Чем ближе они подходят к палатам, тем бледнее становятся дети, и Нат уже сомневается нужно ли было потакать их желанию увидеть отцов, но те упрямо идут вперёд и заходят в палату к Стиву. Томми, то ли смущается присутствия врача, то ли растерявшись, останавливается у двери, но Джек тянет его за руку. Роджерс возвышается на кровати как гора. Для него эта кровать явно не предназначена, но никто и не предполагал, что он когда-нибудь попадет в реанимацию. Завороженно Джек протягивает руку к кажется огромным пальцам: — Пап, это мы… — наверняка, видел такое в кино. К мальчикам подходит медсестра знакомится с детьми, рассказывая что-то, объясняя. — Итак, на каком мы этапе? — Наташа смотрит на друга лежащего под капельницей, такого бледного, аж синяки под глазами видно. — Если всё пройдет без эксцессов, то через два-три дня мы будем выводить Капитана Роджерса из искусственной комы. Из-за покрытия пули восстановление проходит даже медленнее, чем у обычного человека. Да и людей с этой сывороткой мне лечить не приходилось, — он говорит всё это украдкой, следит за тем, чтобы дети не услышали секретную информацию, не замечая, как светлеет взгляд Вдовы. Плевать, что у ГИДРЫ появилось оружие против суперсолдат. Плевать, что теперь она, кажется, в опасности. В принципе так же, как и Барнс. Плевать. — А Тони? — голос всё-таки немного дрожит от волнения, — Как он? — Тут всё сложнее. Он, — врач качает головой, — проводил на себе эксперименты. Не такие, как доктор Беннер, конечно, но только эти нанороботы в его крови, что стоят. — Но ведь благодаря им Старк цел, — цепкий взгляд замечает малейшие детали, малейшие изменения в поведении доктора. — Физически? Да. Позвоночник был сломан, — задумчиво, — я сам делал снимки, сам их расшифровывал. Такое не заживает бесследно. И уж тем более за три недели. Поверьте, перелом сросся так, что даже я, зная, где он, не могу увидеть след. Тело эти нанороботы восстанавливают просто гениально. — Вы бы поосторожнее с ними и с анализами его крови. Старк Индастриз готово подать в суд на Правительство за кражу интиллектуальной собственности. — Но мы же… — мужчина мнётся, пытаясь понять откуда кому-то может быть известно о засекреченных экспериментах. — Не поверю, что вы не пытались копировать технологию и руководство компании не поверит, — хмурится шпионка. — Мисс Романофф! За кого Вы, чёрт побери? — врач было повышает голос, но она крепко хватает его за локоть, одергивает. — Вернёмся к нашему разговору, но я Вас предупредила, — шёпот, проникновенный и жёсткий, ему невозможно сопротивляться. — Мистер Старк… — кивок, — всё ещё в коме и мы не знаем, что делать с этим. — А как же вся эта тема, что надо вести разговоры с теми, кто в коме? Пустите к нему мальчиков… — Сомневаюсь, что в данном случае это сработает. — А насколько руководство ЩИТа заинтересовано в работе Капитана Марвел? — вдруг меняя тему. — А Капитан Дэнверс-то тут причем? — Сделайте так, чтобы Тони проснулся и тогда вряд ли кто-то будет настаивать на лишении звания… — Вы шантажируете не того, — Нат жмёт плечами: — Я не шантажирую, я разговариваю. Отведите их к Тони, хотя бы на пять минут. Врач смотрит на неё не моргая, видимо думает что сможет переубедить или показать, что не сдаётся. Но нет, в итоге кивает медсестре и действительно ведёт детей в соседнюю палату. Женщина подходит к другу, лежащему на кровати: — Ну, что, ископаемое? Тяжеловато тут без тебя. Ты давай возвращайся, — усмешка, — без твоих моральных устоев Америка развалится, ведь.***
В палате Старка ощутимо холоднее и Наташа передёргивает плечами из-за пробежавшего по лопаткам холодку: — Вы его заморозить решили? — хмурится рыжая, оглядывая комнату. Стены толком и не видно за оборудованием стоящим по периметру, вокруг чего-то смахивающего больше на саркофаг фараона, чем на больничную койку. — Внутри барокамеры поддерживается определённая температура, — замечает врач, тихо, будто может разбудить гения. — Тони! — устало вздыхает женщина, наклонившись над стеклом, — какого чёрта ты спишь посреди дня? — конечно, гений не отвечает, его грудь равномерно поднимается и опускается, и Наташа надеется, что дело не в машинах окружающих замершее тело. Что он сам хочет дышать. [— Тони! Какого чёрта ты спишь посреди дня? — Романофф, как всегда бесцеремонна, но всё равно не может скрыть, за этой своей грубостью, волнение. Но ему не надо, чтобы она беспокоилась и уж тем более, чтобы она рассказала Пеппер об этом. — Всё в порядке, Нат, — стараясь улыбнуться, как можно более расслабленно, — просто возраст такой, знаешь. — Ты мне эти сказки не рассказывай, — дерзко вздернув острый подбородок, — спишь нормально? — Можешь запросить у Джарвиса все биометрические показатели, — без тени сомнения. Зная, что действительно такой отчёт покажет норму. Зная, что даже Джарвис не сможет просчитать, почему хозяина постоянно клонит в сон.] Маленькие ладошки прижаты к прохладному стеклу, будто пытаясь дотянуться до мужчины лежащего за ним. — Почему папа, как Белоснежка? — спрашивает Томми совершенно серьёзно и смотрит на Наташу, которая тщетно пытается не улыбнуться: — Я уверена ему понравится эта история, когда ты её расскажешь. — Что папа был похож на Белоснежку? — Нат коротко кивает, — хорошо, расскажу. — Докторам так проще его лечить, милый, — погладив светлую макушку, она смотрит на Джека, тот молчит и только тихонько поглаживает стекло, где-то на уровне смуглых, застывших пальцев гения. Синие глаза внимательным взглядом следят за тонкими трубками с лекарством, за тем как жидкость течёт по ним. За тем, как тёмные ресницы подрагивают вместе с веками, будто Тони спит. — Он видит сны? — так же строго, как разговаривает с надоедливыми журналистами или папарацци. — Мы, конечно, наблюдаем за активностью мозга мистера Старка, — мужчина дожидается кивка Романофф и только после этого продолжает, — она зашкаливает, будто он ведёт какие-то сложнейшие расчёты, а не видит сны. Мы думаем, что дело в нанороботах... — Вы не знаете, что делать с этим, потому что не знаете Экстремис, — кивает сам себе мальчик, ему не нужен ответ, — а я знаю, — ещё тише. Уже задумавшись над чем-то. — У тебя есть какой-то материал по ним? — не веря своим ушам, — ты знаешь, как отец настроил этих нано... — Это не роботы, это живые организмы… — тут же хмуро глянув на врача, — вы что их до сих пор не изучили? — Наташа хитро смотрит на лучшего врача в ЩИТе и усмехается. Уж она-то знает, что изучали и ещё как. Но видимо руководитель реанимационного отделения не собирается сообщать об этом ребёнку. Качнув головой, мальчишка вздыхает так точно копируя похожее движение, с нетерпеливого к чужой глупости, отца, — я не просто знаю, я понимаю, как они работают. Папа мне объяснял. Том дёргает Наташу за руку и тут же сам пытается забраться на руки. Обхватив малыша, она чувствует как тот хватавает её шею тонкими ручками: — Он такой умный, - завороженно шепчет мальчик и Нат согласно кивает, без какого-либо шанса сдержать улыбку облегчения на своем лице: — Этот маленький гений спасёт вашу шкуру, да, Док? — Я бы хотел пообщаться с этим молодым человеком, прямо сейчас, — врач смотрит то на Джека, то на Романофф, — если это возможно. — Наташ, пожалуйста, я очень хочу помочь, — умоляющий взгляд ребёнка почему-то перевешивает такой же недовольный Пеппер, потому что она точно узнает где они были, если сейчас придётся задержаться. Перевешивает, возможно, из-за жизни друга. И Нат кивает: — Не забывайте, что он ребёнок, Док, и не может торчать здесь сутками, — строго кивает врачу шпионка, стараясь скрыть своё беспокойство за этим стальным взглядом.***
Стив чувствует, как ему становится теплее. Как плохие воспоминания сменяются хорошими. И вот он уже видит, как они с Баки бегут под дождём и цепляются за трамвай, просто потому, что надо торопиться домой, а деньги на проезд они опрометчиво потратили на мороженое. Они доезжают до ближайшей к дому остановке, всё ещё смеясь, и Бакс целует его украдкой, на тёмной лестнице. Это его первый поцелуй, и Стив краснеет и признаётся в этом другу. Видит себя. Новым. Сильным. Тем, кто может помочь этому миру изменится. Тем, кто может избавить мир от ГИДРЫ и фашизма. От Красного Черепа и Гитлера. И он хочет рассказать Баксу обо всём. Не может держать в себе эту радость, от того, что смог, добился своего. Хоть все мышцы и суставы тянет от только что произошедшего изменения. Видит Пегги. В обжигающе красном платье. Такую, что у Баки открывается рот, да и ему приходится приложить усилия, чтобы не выглядеть идиотом. Видит, что она знает об этом. Но вдруг всё меняется. И рядом с ним Тони. Нетерпеливый. Думающий, что всегда прав. Выводящий этим из себя. Невозможный. Будто гость из будущего, который застрял в этом времени и теперь ему приходиться общаться с такими олухами. А ещё невыносимо любимый. Так, что сердце щемит только от мысли о нём. Его запах. Терпкий. Проникающий в каждую клеточку. Запах озона и машинного масла, перемешанный с запахом крепкого кофе и иногда виски. Его глаза. Насмешливые и редко серьёзные. Цвета горячего шоколада, в который добавили чуть-чуть сливок. С золотистыми искрами ближе к зрачку, заметными только когда гений возбуждён.