***
Перед отъездом из больницы Лидия просидела у кровати Бена целых четыре часа. Она держала его маленькую руку в своей и не хотела ее никуда отпускать. Она старалась держать себя в руках всеми силами, но эти горькие слезы стекали по ее бледному как мел лицу, и сердце ее сочилось виной и сожалением. Она ничего не говорила Бену. Она никогда ничего не говорила ему, лишь приходила, тихо опускалась на скрипучий стул рядом с кроватью, внимательно вслушиваясь в надоедливое пиканье приборов, и осторожно брала его маленькую ручку в свою. И держала ее. Держала. Держала. Стайлз никогда не знал, о чем она думала в эти тихие моменты, но он готов был поклясться, что она просила у него прощения. Мысленно извинялась перед ним и корила себя каждую секунду, проведенную здесь. Каждую секунду, что держала его маленькую ручку, чувствуя слабое тепло, исходящее от маленького худого и беспомощного тела. Стайлзу было тяжко наблюдать за этой молчаливой картиной. Поэтому он лишь приходил, садился в кресло в углу палаты и тихо, едва дыша, смотрел как Лидия, обездвиженная и словно застывшая, сжимала маленькую ручку сына. Он смотрел с несколько минут, а потому прикрывал глаза, чувствуя, как от этой картины их жжет горячими слезами. А Лидия Стилински ждала. Ждала, когда любимый сыночек откроет зеленые изумруды и позовет ее, но с каждым днем это становилось все труднее и труднее. - Лидия, пора, - Стайлз в очередной раз осторожно прошел в палату, наклонился к ней, сидящей на том же стуле, и осторожно прошептал ей на ухо. Он заметил, как клубничные пряди ее волос зашевелились из-за его дыхания. А Стилински все сидела, словно не слышала его. Она вдруг кивнула ему через пару минут, а затем посмотрела на Стайлза огромными зелеными глазами, полными испуга, что также возвышался над ней, и сглотнула собравшийся в горле ком. Он протянул ей руку, и она, вцепившись в его крепкую ладонь, смогла подняться со стула. Ее тело все также было перевязано, поэтому она слегка поморщилась от неприятных ощущений. Насыщенный зеленый цвет теплого кашемирового свитера с широким высоким горлом только подчеркивал ее бледное осунувшееся лицо. Прямые джинсы до щиколоток висели на ней только благодаря широкому коричневому ремню, который Стайлз в срочном порядке привез ей после того, как она обнаружила, что без поддержки ее штанам на ней делать нечего. На выходе их палаты она неожиданно замерла. И крепче вцепившись в его руку, повернулась к нему лицом и снова уставилась на него этими огромными зелеными глазами. И у него мурашки по всем телу пробежались. Она смотрела на него, и два изумруда напротив буквально потемнели на несколько тонов и увеличились под порывом слез в несколько раз. И боже, она в этот момент была прекрасна. Прекрасна настолько, что мысль запомнить ее такой врезалась в его мозги, отпечаталась там курсивом. И Лидия была так прекрасна, и он мог держать ее за руку. И она смотрела на него. Въедалась в него этими глазами, кроме которых Стайлз сейчас больше ничего не видел. - Стайлз, он же… Он же когда-нибудь… - но он не дал ей возможность договорить, прервав на полуслове. Он покачал головой, прикоснувшись к ее пухлым искусанным губам указательным пальцем правой руки. И Стайлз видел, как она вдруг неожиданно задрожала. Как эта судорога прошлась по всему ее телу настолько ощутимо, что мурашки пробежались по его широкой спине, щекоча своими холодными мелкими лапками каждый миллиметр горячей кожи. - Конечно, Лидия, конечно, он проснется, - и он прижал ее к себе, чувствуя, как она облегченно вздыхает у него на плече. И он зарывается своими руками и носом в ее волосы цвета клубничный блонд, и он держит ее, потому что сейчас она хочет, чтобы ее держали, потому что сейчас ей это просто необходимо. – Тщщ, не плачь, малыш, - он качает головой и снова целует ее в макушку, а затем берет ее лицо в свои руки и нежно стирает с осунувшихся щек эти горькие слезы, которые разбивали его сердце. Дорога до машины была долгой и утомительной. И Лидия все время держала его за руку, вцепившись пальчиками в его локоть, словно все вокруг могло причинить ей вред. Она казалась запуганной. Он нес ее сумки, которых было две. Одна с одеждой, а другая со средствами личной гигиены. А Лидия была сломлена и опустошена. Стайлз аккуратно загрузил все ее собранные вещи в багажник старого синего джипа, а затем подошел к женщине, которая стояла буквально в метре от машины и, не моргая, смотрела на нее. Она все также выглядела совсем испуганной и потерянной. Клубничные волосы лежали длинными волнами на плечах, изредка развеваясь на прохладном ветру. И она кусала свои пухлые губы, и он буквально почувствовал, как она прокусила нижнюю, и металлическая кровь касается ее языка. - Лидия? – позвал он ее и подошел к ней медленным шагом. Она стояла там совсем маленькая без своих привычных каблуков, в обычных кедах и теплом безразмерном зеленом свитере, и сейчас казалась совсем беспомощной и опустошенной. Он положил руку на ее плечо, и она вздрогнула, от неожиданности тяжело вздохнув. Разряд этой дрожи перешел и на него, и он понял, что сейчас начнется сильнейшая схватка, и придется постараться, чтобы выиграть этот поединок. - Стайлз, я не смогу, нет, - она отрицательно помотала головой и отступила на шаг назад, не отрывая своего безумного взгляда от синей машины, что стояла на обочине. Стилински выглядела безжизненной, и если бы не эта дрожь, пробирающая ее тело, он бы подумал, что она остолбенела прямо на этом месте. - Лидия, успокойся… - Стайлз заглянул ей в глаза и попытался привлечь к себе ее внимание, однако все было напрасно. Она словно смотрела сквозь Стилински на злополучную синюю машину и никак не могла остановиться проигрывать в своей голове произошедшую две с половиной недели назад аварию. Лидия крутила в своей голове все недавние события и боялась, так сильно боялась, что не могла сдвинуться с этого места. И она готова была кричать, потому что ни врачи, ни тем более Стайлз, никогда не смогут понять ее. Особенно сейчас. - Я не сяду… - она продолжала мотать головой и совершенно не слушала его, перебивая на полуслове. Лидия выглядела потерянной и напуганной до чертиков. И он понимал ( и это понимание сбивало его с ног ), что никак и ничем не может ей помочь. - Я не прошу тебя… - Я сказала, я не сяду в этот чертов джип! – женщина повысила хриплый голос, снова не давая ему договорить. Она перевела на него свои глаза, наполненные безумием, и он готов был взорваться, потому что такой он Лидию никогда не видел. Лидия, бывшая Мартин, сейчас Стилински была безумна, потерянная в своем мире вины, тошноты и страхов. И он, Стайлз, смотрел, как она тонет в этом дерьме, словно в зыбучих песках, и никак не мог ее вытащить оттуда, потому что она не тянулась к нему в ответ. Потому что Лидия Мартин хотела уйти на дно. - Лидия… - позвал он ее, встряхнув за плечи, но все было напрасно. - Стайлз, я не полезу в него… - ее голос дрожал, и зубы скрипели так сильно, что казалось, это слышали все окружающие. - Ты сможешь… - Я боюсь, я не сяду! - Лидия! - Я же сказала, я не сяду, Стайлз! - Ты должна… - Я! НЕ! СЯДУ! В! ЭТОТ! ДЖИП! – закричала она срывающимся голосом и схватилась за голову, разрыдавшись и отступив назад еще на несколько шагов. Прохожие стали оглядываться и с любопытством озираться по сторонам, интересуясь, что произошло. Многие косились в их сторону, о чем-то перешептываясь друг с другом. Она опустилась на колени и, поджимая губы, вцепилась в стриженый газон и плакала, плакала, плакала. На мгновение ему показалось, что Лидия потеряла рассудок, и он даже испугался за нее. И ему было так жаль, что он не может избавить ее от этого сумасшествия. - Тшш, Лидия, - он опустился рядом с ней и прижал к себе так крепко, чтобы она смогла почувствовать его тепло. А она, утыкаясь носом в его плечо, продолжала плакать. А Стайлз ждал, когда она хоть немного успокоится. – Послушай меня, Лидия… - Стайлз, умоляю тебя, не надо… - она отстранилась от него и посмотрела умоляющим взглядом ему прямо в глаза, и вцепилась в его плечи своими ногтями. Через теплое худи он мог ощутить, как ее ногти впиваются ему в кожу, оставляя на ней следы. Она дрожала. И от страха, и от холода, и от тошноты, что уже подступала к горлу, не заставляя себя ждать. - Лидия, просто послушай меня, хорошо? – Стайлз снова прижал маленькую женщину к своей груди и зашептал ей на ухо. – Послушай меня, - он нежно поцеловал ее в висок. – Все будет хорошо, ты сможешь… - Я не смогу, - снова возразила женщина шепотом, перебивая его. - Послушай меня, - он опять поцеловал ее в макушку. – Ты сможешь, потому что ты сильная. И потому что я буду рядом с тобой. И я буду держать тебя за руку весь путь до дома, хорошо? – он положил правую руку на ее лицо и внимательно посмотрел на нее, слегка отсранившись. Он увидел, какая она усталая, и как тяжело ей было слушать все его слова сейчас, видел, как она пересиливала себя, чтобы снова не возразить ему. И он нежно коснулся своими горячими губами, ее лба, покрытого холодными бисеринками нервного пота. – Я буду рядом с тобой, тебе не нужно бояться, малыш, - выдохнул он, прикрывая глаза. - Ты, правда, не отпустишь мою руку? – спрашивает Лидия спустя пару минут гробового молчания между ними, и сейчас она кажется ему маленьким ребенком, который боялся прийти в первый день в школу. Лидия, его маленькая, крохотная Лидия, утонувшая внутри самой себя и не дающая себя спасти. Его маленькая, глупенькая Лидия. - Лидия, я тебе обещаю, - он тепло улыбается ей, а потом помогает подняться на ноги. И всю дорогу до дома, даже когда она засыпает, он не отпускает ее маленькой дрожащей руки. А дома пахло облепихой и мятой. Ветки с желтыми ягодами и ярко-зелеными вытянутыми лепестками стояли в небольших эллипсоидных прозрачных вазах в гостиной на журнальном столике у камина, и на широкой барной стойке в кухне. Теплый свет, льющийся из-под настенных бра и люстр, наполнял дом от самого пола до самого потолка уютом. И Лидии стало от этого тошно. И она сразу же поднялась в туалет, где выблевала из себя очередную порцию отвращения к самой себе. Она смотрела в зеркало в ванной комнате и не могла вспомнить себя прежнюю. Не могла вспомнить момент, когда она была счастлива в последний раз, или когда в последний раз ела что-то. Единственное что хотелось, это блевать. И она снова склонилась над унитазом. Воспоминания в этом доме просто кишели. Здесь, в гостиной, Бен сделал свой первый шаг. А с этой лестницы он впервые кубарем скатился вниз, завернутый в ковер и весело хохоча. Потому что именно такие игры со Стайлзом вызывали в нем столько радости. А здесь, в ванной на первом этаже они зачали Бена. А на этой самой кухне они почти каждый вечер со Стайлзом готовили ужин. А этот стол с закругленными углами они купили, когда сыночку исполнился годик и он начал бегать. Он сначала много падал, и Лидия очень боялась, что он сможет удариться об него и разбить себе голову, поэтому заставила Стайлза поменять старый журнальный столик с острыми углами. А в этой спальне Лидия застала Стайлза и ту девушку. Она замерла на пороге, так и не сумев сделать шаг вовнутрь. Она смотрела на светлые, нежные персиковые стены, увешанные их общими фотографиями, смотрела на кровать, где ей было так комфортно засыпать в его объятиях, смотрела на зеркало, в котором отражалась буквально вся ее прошлая жизнь, и, не выдержав, она просто ушла, чувствуя, как обжигало глазные яблоки. Пройдя мимо гостевой комнаты, она остановилась на пороге еще одной. Здесь пахло детским смехом и, конечно же, нервными вздохами из-за домашней работы и нежелания учиться. Синие обои, теплое покрывало с бетменом, различные игрушки трансформеров на полках, школьные учебники и рубашки в клетку, в точности как у отца. Она прошла босиком по теплому ковру в тон обоям, чувствуя замерзшими ногами теплые мягкие ворсинки, и села на стул у письменного стола. Она провела рукой по столешнице, вспоминая, как просиживала здесь несколько часов напролет, объясняя Бену математические примеры и задачи, и как он усердно пыхтел, стараясь не разочаровать маму. Она открыла лежащий на столе учебник по физике, и увидела подчеркнутые в новом параграфе красным маркером предложения, и поняла, что ей нужно будет разобрать с ним этот материал. И она улыбнулась тепло и сквозь слезы. А затем, закрыв учебник, она подошла к вешалке с рубашками и, сняв одну, она прижалась к ней носом, вдыхая детский невинный запах ее сыночка, который сейчас был слишком далеко от нее. Она плакала. - Эй, Лидия? – позвал ее Стайлз, и женщина, вздрогнув, отстранилась от глаженной приятно-пахнущей ткани и медленно повернулась к нему, вытирая со своих щек следы недавних горьких слез. - Я должна попросить у него прощения, но я не знаю как, - выдохнула она, поджала искусанные потрескавшиеся губы и обессилено опустила свои руки, бесшумно роняя на мягкий ковер клетчатую рубашку Бена. - Тебе не нужно, потому что ты не виновата, Лидия, - он подходит к ней, и вглядывается в ее острые черты лица. И она дрожащими ладонями старается стереть свои жгучие слезы и понимает, что это все бессмысленно и ей нужно освободить себя от этих мыслей. - Но Бен, он… он… - и она не выдерживает. Закрывает лицо руками и садится на его кровать, вздрагивая всем телом. И Стайлз стоит рядом с ней и нежно гладит по мягким спутанным волосам.***
- Знаешь, я думала над тем, что ты сказал тогда, Стайлз, - он сидел на стуле у кровати Бена, и она, отойдя от подоконника, села в кресло в углу комнаты, поджав под себя ноги. Уставились друг на друга. И почему-то не дышали. Она чувствовала, как сильно колотится у нее сердце, и ей казалось, что ее почти сросшиеся ребра, снова сломаются. Она не знала, зачем вдруг начала этот разговор, но слова просто сорвались с ее губ, и сейчас было уже поздно отступать. - И что решила? – выдыхает он устало, впиваясь в нее взглядом кофейных глаз. Эта ситуация изрядно потрепала и его и ее. Они оба устали, сдулись как воздушные шарики, особенно после всего того, что произошло. Особенно, когда чуть не потеряли друг друга. - Я была так растеряна, Стайлз, - она говорила едва слышно, и ему приходилось напрягать слух, хотя они сидели относительно близко. – Я просто не понимала, до меня все никак не доходило, как все, что мы строили десять лет, рухнуло в одночасье. В один момент, - Лидия тяжело вздохнула. - И мне нужно было время, чтобы обдумать это все и начать действовать. Начать делать хоть что-то, - она вдруг заплакала, и стала вытирать свои огромные зеленые глаза дрожащими ладонями. - И я не могла с тобой говорить и лежать в одной кровати, потому что я перестала чувствовать себя спокойно рядом с тобой. Я перестала чувствовать твою защиту и поддержку, - она всхлипнула. И его сердце разорвалось. - Я не знаю почему. Может быть потому, что в твоем взгляде было что-то холодное, что больше совсем меня не грело. И мне приходилось греться самой. И ни что не могло меня расшевелить, - она остановилась на секунду и вздохнула. - Все те дни и ночи, которые я проводила в кабинете, я лишь сидела и не понимала, как мы к этому пришли. И я понимала, что надо что-то делать, но не знала что, - она подняла на него заплаканные изумрудные глаза, и свесила ноги худые ноги в конверсах с кресла. - Это меня пугало, и я знала, что не могу поговорить с тобой об этом. Не знаю почему, но стена доверия куда-то рухнула, уступив место пропасти. – Стайлз смотрел на нее и не мог дышать. Все внутри просто сжалось в маленький комочек и трепетало, словно в преддверии чего-то страшного и непоправимого. - Ты обвинял меня, и отчасти ты, наверное, прав. Ты хотел, чтобы я начала действовать, но совершил ошибку сам. Пусть и не преднамеренно, - и ему вдруг так захотелось обнять ее. И он просто потянулся к ее руке и крепко сжал ее в своей ладони. - Единственное, что тебе нужно было сделать – дать мне время. Я не просила больше ни о чем. Знаешь, в тот вечер босс подписал мое заявление на отпуск. И потому я вернулась рано, хотела приготовить с тобой ужин, как в старые добрые времена. Я не ожидала застать тебя с другой. И потому я растерялась. И я не знала, что делать. Я сидела в ванной и понимала, что развод – единственное спасение. Стайлз, ты совершил ошибку. Я до сих пор вижу, как ты целуешь ее, и как она вцепилась в твои волосы. И я задаюсь вопросом: как далеко бы ты зашел, если бы я не прервала вас? – Лидия закусила нижнюю губу, а крупные слезы продолжали катиться по ее щекам, оставляя колючие следы. - Полтора месяца прошло, а рубец не зажил, он только продолжает гнить, - она сделала паузу, и покачала головой, сглотнув неприятный ком в горле. - Ты сказал, что любишь меня? – он сразу же кивнул, продолжая внимательно смотреть на нее, слушая и ловя каждое слово в ее исповеди. – Так верни меня назад, - она прикусила нижнюю губу, внимательно смотря на него долгим взглядом зеленых, таких родных и нежных глаз. И он кивнул ей в ответ. Просто кивнул, а затем поднялся со стула и обнял ее, прижимая к своей груди. И она вцепилась в его свитер, содрогаясь всем телом от переполняющей ее боли.