Hasu / Лотос

Вскоре бывший командир вновь остался в одиночестве. Почему-то ощущалась невероятная бодрость – в сон совершенно не клонило, даже несмотря на то, что вскоре можно было уже встречать рассвет. И сейчас самурай, вальяжно устроившись на дощатой энгаве, опираясь о локти, расслабленно смотрел на едва мерцающие звёзды, наслаждаюсь тишиной крохотного заднего сада. На душе царил странный покой, который давно не приходилось испытывать. Подобное умиротворение казалось сном, слишком безмятежным и чистым, чтобы быть реальностью. Саноске успел позабыть это чувство уже давно. За последние годы его периодически терзала странная тревога, какая-то несносная спешка в неизвестность. Теперь же, ощутив вкус свободы, хоть и временной, самурай чувствовал себя ближе к своей простой мечте, чем когда-либо. Для такого человека, как он, было странным мечтать об обычном. И тем не менее, это казалось ему недосягаемым, вплоть до недавних пор. Но разве он просил о многом? Бывший командир не хотел ни богатства, ни славы. Всего лишь желал свободы – узнать, каково существование обычного человека. Безмятежная жизнь где-то в скромном спокойном уголке, со своими обычными хлопотами и обычными радостями. В уголке, где его будут ждать, где он будет уверен, что откроет глаза на следующий день. И внезапно Саноске осознал, что сейчас именно так и жил. Словно судьба дразнила его недолгими мигами безмятежности, после чего вернуться в жестокую реальность будет в разы сложнее, чем просто жить мечтами, так и не ощутив их вкус. Самурай прекрасно знал, что рано или поздно придётся проснуться от тихого сна – он не мог обманывать себя вечно, и тем более злоупотреблять чужим гостеприимством. Тем не менее, он слишком привык к этой рутине, к не принуждающим вечерним чаепитиям, к столь непривычной для него заботе к себе. И слишком привык видеть её каждый день. Смог бы он оставить всё это позади? Был ли готов? Обречённо вздохнув, Саноске опустил голову, и лёгкая горькая усмешка тронула его губы. Просидев ещё немного, решив, что с надоедливыми и по сути бесполезными размышлениями пора заканчивать, мужчина поднялся на ноги, и пошагал обратно в дом. Лишь почти добравшись до своей комнаты, он заметил, что сёдзи в соседнюю приоткрыты, и внутри всё ещё горел свет. Рыжеволосый слегка изумился – уже виднелись сумерки. Остановившись у раздвижных дверей, немного поразмышляв, он вошёл, не сумев противостоять любопытству. Стоило сделать всего лишь шаг внутрь, и он замер, завидев молодую хозяйку дома. Так и оставшись около своего рабочего стола в сидячем положении, где почти не было свободного места между подносом со свежими экземплярами ароматного мыла и пиал с цветочно-травяными смесями, она уткнулась лбом в покоящуюся на столе ладонь. И хоть глаза мужчина разглядеть не смог – смоляные пряди рассыпались по плечам и столу, частично прикрывая лицо – он был уверен, что девушка спала, судя по едва заметно поднимающимся-опускающимся в ритм дыхания плечам. Не смея проделать даже лишнее движение некоторое время, дабы не потревожить, Саноске всё же подошёл к ней, абсолютно бесшумными шагами, даже задержав дыхание. Потянувшись за так и не тронутым футоном, убранным в шкаф, бывший командир аккуратно застелил им татами, прямо рядом со столом. Потушив единственный горевший окиандон и наконец присев, он со всей осторожностью, словно имеет дело с хрустальной вазой, взял спящую за плечи, слегка потянув на себя, тем самым позволив ей опереться спиною о его грудь. Девушка действительно спала крепко, обмякнув в его руках подобно тряпичной кукле, пока голова откинулась на плечо мужчины. Тем не менее рыжеволосый не разглядел хоть капли умиротворения обыкновенного спящего человека на её лице, когда сияющие смоляные локоны сползли с него – на лбу блестели капли холодного пота и веки были напряжённо сжаты. Дыхание было неестественно сбитым, и в гробовой тишине слух улавливал такое же беспокойное сердцебиение. Бережно уложив её на футон, Харада вновь посмотрел на напряжённое лицо – даже пухлые губы подрагивали. Самурай не впервые видел свою спасительницу спящей, и она казалась такой же беспокойной, как в первый раз. Задумчиво наблюдая за тем, как та напряжённо мотает головой из стороны в сторону, он озадаченно нахмурился. Из её груди вырвался тихий сдавленный стон, и девушка вдруг резко открыла расширенные в ужасе глаза. Саноске вздрогнул, встретившись с ней взглядом, но так и не пошевельнулся, замерев на месте, словно стараясь тем самым притвориться неодушевлённым предметом. Он даже не знал, как сможет объяснить подобное двусмысленное положение – какова могла быть реакция женщины, заставшей нависшего над ней мужчину посреди ночи в своей постели? Расширив волчьи глаза, Харада, окончательно растерявшись, сглотнул, не смея проронить ни слова. Ожидание длилось мучительно долго, пока её ледяные шокированные глаза сжигали в нём дыру. Однако достаточно неожиданно взор Ханы заметно смягчился – паника испарилась, заменившись чем-то непонятным. - Как Вы умудрились забраться в мои сны? – едва слышный шёпот заставил мурашкам пробежаться по спине самурая. Саноске так и замер в оцепенении, пытаясь понять, мерещится ли ему всё это или нет. Рассматривая его сонными любопытными глазами, Хана потянулась к бывшему командиру, и мужчина ощутил, как мягкая ладонь легла на его щёку. В нос ударил цветочный запах мыла, с которым она наверняка работала недавно. От прикосновения холодных пальцев вторая волна мурашек пробежалась по его телу, и самурай задержал дыхание, отчётливо слыша собственное участившееся сердцебиение. Он окончательно растерялся, когда темноволосая притянула его к себе, убрав прядь его волос за ухо. Он поневоле наклонился настолько, что практически ощущал её чуть успокоившееся дыхание на своих губах. Пока она осматривала его со странным интересом, самурай приметил лёгкий, практически незаметный серебристый блеск в её льдистых глазах. Они были непростительно близко, но он не смел отвести взгляд, всё всматриваясь в безупречное лицо, словно зачарованный. Секунды тянулись мучительно долго, и Саноске даже потерял счёт времени, боясь дышать. Не удержавшись, он мягко прихватил её тонкое запястье, пока длинные холодные пальцы проскользнули по его скуле. Он так и не смог прочесть её неоднозначный взгляд в полумраке – Хана медленно опустила веки, моментально погрузившись обратно в сон со странным умиротворением на лице, так и не осознав, что на пару минут успела вернуться в реальность. Копейщик же остался рассматривать спящую, пока волчьи глаза то опускались на полуобнажённые ключицы, то поднимались по длинной шее к её мраморному лицу, останавливаясь на чувственных губах, и снова сглотнул – он так и не отстранился, всё ещё слегка сжимая её запястье пальцами. По всему телу прошлась волна жара, и мужчина начал ощущать, как рассудок медленно охватывает возбуждение. И осознав, что не сможет держать себя в руках дольше, резко отвёл взгляд, прокусив нижнюю губу и глубоко вздохнув. Отстранившись, он прикрыл спящую тонким одеялом, и поспешно, но весьма бесшумно покинул комнату. Лишь выйдя, бывший командир прижался спиной к стене, сделав глубокий вдох, пытаясь угомонить участившееся сердцебиение, вместе с внезапно нахлынувшим желанием. Он так и не сомкнул глаз до самого рассвета. С самого утра Саноске ловил на себе неоднозначные взгляды, и хоть в атмосфере висело странное напряжение, хозяйка так и ничего не сказала, безупречно сохраняя характерную себе сдержанность до своего ухода в городской рынок. У копейщика же в груди поднималась буря всякий раз, как тот поднимал на неё глаза – перед ними сразу же изображалась картина прошлой ночи. Не зная, куда себя деть, дабы избавиться от терзающей его неизвестности, Харада остался один со своими размышлениями до самого обеда. К своему возвращению Хана показалась ему хмурее обычного. В самом деле изменения в её поведении были едва заметными, однако за последний месяц рыжеволосый научился замечать даже самые незначительные. За обеденным столом было тихо, как в гробницах, и тишина эта казалась невероятно давящей – даже кусок в горло не лез. - Вам… послание, - внезапно нарушила тишину хозяйка, пока Харада ковырялся палочками в рисе, иногда рассматривая её исподлобья. Изумлённо подняв глаза с пиалы, он разглядел конверт, который она держала между пальцами. Копейщик заметил, как та отвела взгляд, протянув ему письмо, и отложив палочки, забрал его. С нетерпением сосредоточенно пробежавшись по содержанию, он вздохнул с облегчением. И в самом деле, долголетний товарищ сумел ему ответить. Присоединившись к силам Отори Кэйсукэ и Хиджикаты Тошидзо, Шимпачи, вместе со своим отрядом Сейхэйтай, двинулся к Мибу, на север, однако несмотря на все старания, удержать замок Уцуномия* не удалось, потому войскам старого правительства пришлось отступать. Нагакура писал боевому товарищу уже из Никко*, где восстанавливал силы и откуда отряд собирался двинуться в Айдзу. Саноске читал написанное достаточно долго, и хоть на его лице изображалось облегчение, стоило лишь убедиться в целости близкого друга, самурай был весьма задумчив. - Вас ждут? – вновь заговорила Хана, обратив внимание бывшего командира к себе. Коротко кивнув, тот вновь прошёлся по содержанию послания, прекрасно осознав, что момент вернуться в реальность уже настал. Но готов ли был он расстаться со своим мирным сном? Подняв слегка нахмурившийся, несколько обречённый взгляд на собеседницу, он вздохнул. - Все тридцать шесть входов в город сейчас охраняются людьми императора – Вы не сможете покинуть его, тем более без документов, - разливая обеденный чай, начала брюнетка, опустив взгляд. – Но ходит молва, что силы Сацума планируют атаковать отряд сторонников сёгуна, закрывшихся в его семейном храме, в ближайшем времени. Когда столкновение произойдёт, в городе начнётся суматоха, охрана, возможно, слегка отвлечётся, и тогда Вы наверняка сможете выбраться. - Да, ты права, - снова задумчиво кивнув, он забрал протянутый ему чаван, наблюдая за говорящей, и ощущая, как странное напряжение окутывает его тело. Дальше обед продолжился в привычной тишине. Харада ел механически, даже не почувствовав, как опустошил свою пиалу, даже не заметив, как убрали со стола, пока разум был занят всевозможными мыслями. И лишь скрип калитки вернул его обратно в реальность. Озадаченно обернувшись, молодая хозяйка поспешно убрала со стола чайный набор, тем самым заставив самурая так же молниеносно встать с места. - Это не Айяно-сан, - негромко проговорила темноволосая, убирая посуду в шкафчик, после чего обернулась к бывшему командиру. – Подождите у себя и не выходите ни в коем случае, это может быть кто угодно. Прежде, чем мужчина успел что-либо сказать, его бесцеремонно втолкнули в спальню, и задвинули за ним сёдзи. Вздохнув, рыжеволосый бесшумно отправился к окну, подальше от дверей, дабы не разоблачить себя. - Хана, ты дома? – по ту сторону рисовой бумаги раздался свист раздвигающихся дверей и молодой мужской голос, что заставило копейщика навострить уши. Выйдя к нежданному гостю, хозяйка дома одарила его изумлённым взглядом. Завидев девушку, вошедший тепло улыбнулся, приветственно кивнув. Это был молодой мужчина с гладко выбритым лицом, светло каштановыми, коротко стриженными непослушными волосами и пронзительными угольными глазами, одетый весьма опрятно, достаточно высокий, но не слишком статный. - Кеншин, чем обязана? – сдержанно поинтересовалась темноволосая, ответно кивнув, медленно подойдя к нему. - Прости, что вломился так без предупреждения, - расширив неловкую улыбку, начал тот, держа что-то за спиной. – Я только вчера вернулся из Осаки, и решил поздороваться. К тому же, решил прихватить с собой что-то для тебя. Прежде, чем брюнетка успела бы приподнять брови в изумлении, шатен нетерпеливо вынул из-за спины обмотанный красивой цветочной тканью небольшой подарок. Поспешно развязанный им фуросики* открыл вид на невероятно изящный биракан*, шпильку со свисающими цепочками и небольшой разноцветной бабочкой на одном конце. Кеншин был сыном достаточно прославленного купца и прекрасно разбирался в качественном товаре, особенно когда дело доходило до кандзаси* и щёлка. Всякий раз возвращаясь с новыми, всё более прекрасными подарками, тот так и обожал хвастаться своим умением находить всё самое изысканное, и, к слову, оказался невероятно настырным молодым человеком. - Мои извинения, но ты прекрасно знаешь, что я не смогу это принять, - даже толком не рассмотрев украшение, Хана слегка поклонилась, после чего подняла взгляд на шатена. – Дабы отблагодарить за внимание, я могу угостить тебя чаем, но не более. - Тебе не нравится украшение? – заметно нахмурившись, растерянно заговорил тот. - Дело не в украшении. Оно прекрасно, и я уверена, множество девушек мечтают о подобном, - вздохнув, продолжила хозяйка, отводя взгляд. - Тогда в чём дело? Что мне тебе подарить? – слегка сжимая шпильку в руке, шатен пошагал к ней, заставив поднять на себя ледяные глаза. - Кеншин, я говорила, что не смогу вернуть твои чувства, и это невозможно изменить подарками, - хоть и читались нотки уважения, но голос звучал весьма отстранённо. – Я прошу тебя, не трать своё время впустую. - Вот оно что… - молодой купец опустил голову, вздохнув, и его интонация приняла странный оттенок. Послышался хруст. Крепко сжав в кулаке украшение, шатен сломал её, с не характерной себе резкостью отбросив уже бесполезную вещь в сторону, и воздух заполнился звонким хохотом. По спине хозяйки пробежались мурашки – он хохотал долго, так и не поднимая глаза с пола, пока смех принимал тёмный оттенок. Худые плечи тряслись в такт, пока он не поднял голову, обратив наполненный злобой и растоптанным самолюбием взгляд на свою собеседницу. - Невозможно, значит? – сократив расстояние между собой и темноволосой ещё больше, тем самым заставляя её проделать шаги назад и прилипнуть к стене, он продолжил, выплёвывая каждое слово. – Думаешь, раз уж повезло с личиком, то я тебя не достоин? Так ты думаешь? Кем ты себя возомнила, безродная? Я уже целый год бегаю за тобой, мне надоели игры! Расширив глаза в немом ужасе, наблюдая за преображением вежливого молодого человека в зверя, Хана сжала губы, ощущая, как дыхание сбилось к чертям. Тем временем, её грубо схватили за плечи, сильнее впечатав в стену. - Тебе не нравятся мои подарки? Чтож, прекрасно! – сминая тонкую ткань юкаты, шатен резко потянул её вниз, тем самым оголяя молочные плечи и выпирающие ключицы. – Тогда может это поможет тебе передумать? - Уго…угомонись, - подрагивающие губы едва успели выговорить осипшим голосом, как их принялись грубо сминать чужие, разгоряченные и мокрые. Темноволосая почувствовала, как земля уходит из под ватных ног. Всё тело онемело, и пальцы охватила мерзкая, неукротимая дрожь. Воздуха стало катастрофически не хватать – лёгкие перестали его принимать, и в горле застрял ком. Охвативший с ног до головы шок заставил телу обмякнуть, забирая с собой возможность даже попытаться освободиться. Разум перестал воспринимать реальность, а расширенные глаза, потерявшие фокус, так и замерли на неизвестной точке впереди. Животный ужас, перемешанный с волной паники охватили всё сущность, каждую клеточку тела. Она совершенно перестала ощущать что-либо, ни то, как разгоряченные губы соскользнули к шее, ни то, как ровно через секунду от неё отбросили незваного гостя с нечеловеческой мощью. Заглушенный слух не уловил раздавшийся разъярённый ор, и глаза перестали различать перед собой картину. Онемевшее тело скользнуло вниз по стене, и Хана так и замерла на месте, всё ещё смотря куда-то вперёд, едва глотая воздух подрагивающими губами. 1862 год Воздух постепенно наполнялся холодным духом, а молодые майко* начали украшивать свои угольные локоны сосновыми иглами, листьями бамбука и снежными мотибана* – это значило лишь одно: наступил Декабрь. Первый снег ещё не выпал, однако холодный шустрый ветерок так и заставлял мурашкам пробежаться по коже. Взирая в пасмурное небо из приоткрытого окна, Хана считала секунды, с минуты на минуту хмурясь всё больше. Ожидание тянулось бесконечно долго – она даже уже не знала, как долго так простояла, поддаваясь порыву холодного зимнего ветра. Когда за спиной послышался свист раздвигающихся сёдзи, темноволосая сразу же обернулась, поспешно пошагав к едва вышедшему человеку средних лет. Стоило лишь уловить её многозначимый взгляд, тот покачал головой, тяжело вздохнув. - Боюсь, прогресса нет. Как я и говорил ранее, это злокачественный недуг, - начал тот, наблюдая за тем, как юная особа бледнеет с каждым словом. - Неужели… невозможно что-либо сделать? – слегка растерянно заговорила та, сжав кулаки. - У малокровия* никогда не бывает удачного конца. К несчастью, наша медицина здесь бессильна, - с сожалением опустив голову, мужчина продолжил. – Добавьте в рацион больше бобов и свежих овощей, выводите её на прогулки под солнцем чаще, чтобы состояние резко не ухудшилось, это всё, что можно сделать на данный момент. - Я… понимаю, - сдавленно выговорила девушка, вздохнув, после чего почтительно поклонилась, добавив. – Благодарю за Ваш труд, доктор. Лекарь, коротко кивнув в ответ, попрощался, и, удалившись, оставил темноволосую в одиночестве. Хана так и простояла некоторое время, давя в себе так и не проявившиеся слёзы, перед тем, как решилась войти в покои больной. Состояние госпожи Микото ухудшилось ещё с начала осени. Молодая, красивая и изящная, она бледнела с каждым днём. Тем временем, втеревшись в доверие главы охраны господина Симадзу Тадаёши*, её второй муж навещал больную жену всё реже, возвращаясь домой либо глубокой ночью, либо временами не возвращаясь вовсе. И чаще всего, если уже появлялся до полуночи, то устраивался в гостевой комнате, проводя ночь за курением излюбленного табака из кисэру*, выпивая крепкое рисовое вино. Это был именно одним из подобных вечеров. За окном уже стояла глубокая ночь, и столица казалась спящей, под одеялом густого мрака. Маруяма Сэдео, сделав очередную глубокую затяжку, выпустил из ноздрей кудрявый светлый дым, раздумывая о чём-то своём, иногда краем глаз наблюдая за приёмной дочерью, безмолвно подливавшей ему сакэ всю ночь. Затянувшись в последний раз, тот опустил дымящую трубку над подставку, беря в руку пустую чарку, которую сразу же наполнили, тем самым опустошив токкури*. Залпов выпив крепкий алкоголь, мужчина довольно ахнул. - Жаль твою мать – такая молодая, прекрасная женщина, - вдруг начал тот, вздохнув, и после недолгой паузы добавил, цокнув языком. – Даже супружеский долг выполнять уже не сможет. Странная волна неприязни прошлась по всему телу его подопечной, подобно электричеству, заставив вытаращить на говорящего колкие глаза исподлобья. Язык так и чесался сказать что-то ядовитое – мужчина совершенно перестал обращать внимание на больную жену, словно уже похоронил её, что не могло не раздражать её единственную дочь. - Мне принести ещё? – едва сдержавшись, мысленно читая проклятье, сонно, достаточно механически проговорила она, опустив кувшинчик на поднос. - Нет, на сегодня хватит, - махнув рукой, лениво выговорил тот, обратив взор на девушку. - Тогда я могу отлучиться? – надеясь хоть немного отдохнуть за весь день, поинтересовалась та. - Ну-ка, подойди ближе, - совершенно проигнорировав её вопрос, мужчина вдруг посерьёзнел, взяв темноволосую за подбородок и притянув к себе. Та успела лишь слегка расширить глаза в изумлении, и не сумев сдержать равновесие – усталость давала о себе знать – покачнулась в его сторону. Маруяма рассматривал её долго, с весьма серьёзным выражением лица, словно придирчивая хозяйка окии оценивающая новых учениц. - Даже жалко выдавать тебя замуж. Личико действительно безупречное, вот только… - наконец, довольно усмехнувшись краем губ, тот снова посерьёзнел, приблизившись настолько, что отвратительный запах перегара ударил прямо нос. – Мне не нравятся твои глаза. Слишком колкие. Хана почувствовала, как сердце уходит в пятки – дурное предчувствие начало душить изнутри. Интонация мужчины приняла странный оттенок, и он не сулил ничего хорошего. Тот сжал пальцы на остром подбородке сильнее, когда девушка ощутила, как тяжёлая ладонь легла на её колено. - Что Вы… - едва успела выговорить та, уставившись на него расширенными в панике глазами, как тот усилил хватку, заставив замолчать от боли. За мгновение хрупкое девичье тело прижали к матрацу, пока сам мужчина навис над ней, крепко зажав рот, из-за чего из груди вырывалось лишь тихое отчаянное мычание. Задрав край домашнего кимоно, тот повёл огрубевшей рукой по мягкой коже худой ножки, переходя от колена до бедра, царапая её сухими мозолями на ладони. - Замолкни и не делай лишних движений, - хищно рассматривая подопечную с ног до головы, Маруяма принялся распутывать узел хакама свободной рукой. Мерзкая дрожь пробежалась по всему телу, когда суть происходящего достучалась до разума. Извиваясь, словно рыба выброшенная на сушу, отчаянно пытаясь скинуть с себя мощное мужское тело, в разы тяжелее своего, темноволосая осознала, что это бесполезно. Тогда руку мужчины, пронзила острая боль. Вытянув зубами кожу ладони прикрывающей ей рот, Хана сжала их изо всех сил – во рту почувствовался лёгкий металлический привкус крови. Разъярённо зарычав, едва сдерживаясь, чтобы не заорать в голос, Маруяма отвесил ей мощную пощёчину, тем самым вовремя освобождая укушенную руку. Звон удара прошёлся по ушам, заглушив все чувства на пару секунд, и картина перед глазами расплавилась. - Мразь! – раздражённо выплюнул тот, рассматривая метки от небольших ровный зубов, и схватив за горло, прижал её к полу с новой мощью, заставив стукнуться головой. – Что по-твоему будет, если я перестану платить врачам? Хочешь отправить свою мать на тот свет раньше времени? Хана вздрогнула. Новая волна ужаса прошлась по всему телу, заставляя оцепенеть каждой клеточкой. Разум начал бить тревогу, и она, сразу же перестав ощущать бешеное сердцебиение, дрожь в руках и сдавливающую боль в горле, совершенно обмякла, подобно бездушной кукле. Жадно глотнув воздух дрожащими губами, она отвела взгляд в сторону, едва убивая блестящие на краях влажных глаз крупные сияющие слёзы. - Даже не посмотришь на меня? – довольная ухмылка тронула губы мужчины, который, убедившись, что сумел подавить в ней всякое желание сопротивления сказанным, принялся нетерпеливо распутывать её оби*. Крепко сжав веки, словно это поможет забыться и перестать ощущать мерзкие прикосновения, Хана прокусила нижнюю губу, дабы не заорать, словно израненный зверь. Она не уловила миг, когда с её плеч стянули простое кимоно, обнажив упругую молодую грудь, и даже то, как мужские руки грубо сжали круглые ягодицы, почти до синяков. Единственное, что заставило вернуться в реальность – адская пронзающая боль, словно её разорвали на части с самой середины. Прокусив губу до крови, та болезненно и сдавленно замычала, однако так и не осмелилась открыть глаза. Узкая молодая плоть не приняла мужчину с лёгкостью, что заставило того втолкнуться в неё наиболее настойчиво и грубо. Дальше она потеряла счёт времени, не имея даже малейшего понятия, как долго длился этот кошмар – он казался бесконечным. Перемешавшееся с так и не утихшей болью головокружение совершенно оглушило разум, и обессиленное тело так и осталось податливо качаться в такт грубым, нетерпеливым движениям. Тьма осталась единственной её помощницей. И даже когда всё закончилось, когда слух уловил звуки удаляющихся тяжёлых шагов, она так и не открыла глаза, страшась расстаться со спасительным мраком. С каждым проходящим месяцем положение лишь ухудшилось. Бледнея и худея изо дня в день, госпожа Микото совершенно перестала напоминать саму себя. Она была похожа на измученного призрака, костлявого и безжизненного. К последнему месяцу своей жизни она вовсе перестала нормально слышать, и даже изображение дочери казалось ей мутным. Больная так и не разглядела разрывающую изнутри боль на её лице, и не слышала сдавленные болезненные стоны по ночам. Поэтому, наконец отойдя в мир иной уже к середине следующего лета в неведении, она оставила своё сокровище под опекой второго мужа, который столь добродушно пообещал позаботиться о ней, как о собственной дочери. Тем не менее, реальность значительно отличалась от тех мирных иллюзий, которые унесла с собой госпожа. Реальность, которая окружала её уже семнадцатилетнюю наследницу нельзя было различить от настоящего ада. Достаточно просторный дом стал для неё персональной тюрьмой. Кроме редких походов в городской рынок, случаев ощущать солнечный свет не представлялось. И это был именно одним из тех немногих удачливых дней. Возвращаясь обратно с полной корзиной свежих продуктов, Хана старалась затянуть прогулку, как можно дольше, мысленно молясь божествам, чтобы дома её никто не ожидал. Маруяма чаще всего возвращался ближе к вечеру, если не позже, а тогда в середине неба всё ещё сияло тусклое октябрьское солнце. Темноволосая уже выходила из пределов столичного рынка, когда услышала за спиной быстрые приближающиеся шажки. Обернувшись, она застала бежавшего за ней худощавого парнишку с беспорядочной короткой стрижкой. Тот едва успел тормознуть, дабы избежать катастрофического столкновения. Девушка так и не двинулась с места, изумлённо рассматривая юного хулигана. Тот, упираясь ладонями в колени, отдышавшись, наконец поднял голову и, широко улыбнувшись, быстро бросил обёрнутый тонкой ленточкой свёрток прямо в корзину с продуктами. Прежде, чем Хана успела сообразить, что произошло, его и след простыл, и девушка так и осталась изумлённо смотреть вслед. Удача на сей раз оказалась не на её стороне. С возвращением обратно её ожидала неприятная неожиданность – стоило шагнуть внутрь, и её встретила весьма недовольная мужская физиономия. Маруяма, сморщив густые брови, отложил кисэру в сторону, привстав, и большими шагами сократил расстояние между ними. Сжав корзину сильнее, Хана подняла на него пронзительные голубые глаза, в ожидании. - Почему так долго? – с подозрением выговорил тот, сжигая её взглядом. - Было слишком многолюдно, - монотонно промолвила та, с каменным выражением лица. Мужчина молчал некоторое время, угрожающе сузив глаза, специально растягивая напряжение. Темноволосая держалась завидно спокойно, создавалось ощущение, словно из неё высосали чувство страха до последней капли. Наконец, цокнув языком, тот отвернулся, пошагав обратно к высокому подносу, на котором оставил курительную трубку. Хана сразу же поспешила воспользоваться возможностью и удалиться с глаз. - Постой, - внезапно раздалось за спиной, что заставило снова замереть на месте, однако она так и не решилась обернуться. Девушка затылком ощущала его жгучий взгляд. И в действительности, его глаза нашли за что зацепиться – из под оби её кимоно, почти незаметно, выглядывал конец маленького свёртка. Орлиный взор его заметил сразу же, стоило ей лишь отвернуться. Темноволосая уже поняла, зачем её остановили, и даже не сдвинулась с места, сжав губы в ожидании, пока ловкие пальцы вынули послание из под её пояса. - От кого это? – ядовито выговорил сквозь зубы мужчина, дыша ей прямо в макушку. - Не знаю, - она не лгала. - Посмотри мне в глаза, когда говоришь со мной! – крепко схватив за плечо, Маруяма резко повернул девушку к себе, со всей яростью выбив из её рук корзину с продуктами. - Я не знаю, - повторила та, так же бесстрастно, краем глаз наблюдая за тем, как овощи покатились по полу. - Не знаешь, значит? – это лишь вывело чюгена из себя, и тот сжал пальцы на её плече, словно стараясь обязательно оставить синяки. Так же резко отпустив свою подопечную, толкнув её в сторону, мужчина принялся поспешно распутывать ленточку на свёртке, и в конце концов, ибо та не поддавалась, попросту с раздражением стянул её с записки вместе с узлом. Суженные глаза пробежались по аккуратному юношескому почерку, и в них с каждой секундой возрастал гнев. Писал очарованный по уши старший сын одного из местных продавцов украшений. В самом деле, это был лишь безобидный стих, наполненный юной, чистой и искренней симпатией, без лести, без излишеств. Однако, и того было достаточно, чтобы окончательно разбудить в нём зверя ревности. Маруяма был жутким собственником, и это касалось всего – от коня до курительной трубы, даже его одноразовых женщин. Что касалось его подопечной, то это уже походило на настоящую озабоченность. Разъярённо зарычав, тот принялся разрывать записку в клочья, словно зверь, и скомкав кусочки, швырнул куда-то в сторону, направив быстрые тяжёлые шаги в сторону виновницы. Та лишь закрыла глаза, превосходно зная, что её ожидало. И вот, раздалась звонкая пощёчина. Прикрыв ладонью ноющую, наверняка покрасневшую скулу, та подняла колкий льдистый взгляд на мужчину, сжав губы. - Думаешь, найдётся тот, кто возьмёт тебя в жёны, если узнает, что делишь ложе с мужем своей покойной матери? – вкладывая яд в каждом сказанном слове, прошипел тот, пока потрескавшиеся губы тронул мерзкий оскал. Хана ничего не ответила, продолжая взирать на успевшее покрыться лёгкими морщинами лицо, словно пытаясь сжечь его взглядом дотла. Однако инстинкты взяли верх, и произошло то, чего мужчина никак не ожидал. Не сумев подавить в себе ярость, темноволосая смачно плюнула ему прямо в лицо, тем самым вгоняя в моментальный ступор. Придя в себя от неожиданного шока, Маруяма резко схватил её за горло, больно сжав пальцы на тонкой шее. - Откуда в тебе появилось столько духа? – яростно заорал тот, угрожающе добавив сквозь зубы. – Думаешь, не смогу продать тебя в юкаку*? Вдавив её в стену, заставив стукнуться затылком, всё ещё сжимая грубые пальцы на горле, из-за чего воздуха стало катастрофически не хватать, мужчина наконец отпустил темноволосую, швырнув на пол. Она так и пролежала на татами неподвижно, восстанавливая дыхание, до тех пор, пока он не удалился. Приглушенный свет одного беспомощного фонаря открывал вид на обнажённый женский силуэт. Льдистый взгляд уже в который раз пробежался по точечным, уродливым синякам, отражённым на поверхности небольшого зеркальца. На шее, на левом плече, чуть выше локтя красовались совсем свежие, а чуть ниже на изгибе талии с обеих сторон, и на бёдрах виднелись уже наиболее светлые, чуть пожелтевшие. С отвращением отложив зеркало в сторону, дабы больше не видеть этой безобразной картины, Хана сжала кулаки до хруста, прикусив нижнюю губу. Достав давно успевшую промокнуть до нитки тряпицу из большого кувшина с тёплой водой, слегка выжав её, она принялась брезгливо протирать ею шею, постепенно переходя на грудь и плечи. Снова повторила те же движения – на этот раз наиболее старательно – пока в горле давился вырывающийся наружу болезненный вопль. Молочная кожа уже давно покраснела от беспрерывного протирания, однако она всё продолжала с отвращением старательно водить тряпицей по старым местам, словно пыталась содрать с себя кожу живьём, тем самым смыть весь пережитый ужас. Сколько раз процесс бы не повторялся, ощущение грязи не покидало, и даже не слабело. Наконец, оставив тряпку в покое, она опустила голову – пара непослушных смоляных прядей выбились из беспорядочного пучка густых волос. Сжав кулаки, которые покоились на бёдрах – ногти впились в кожу – она наконец позволила немым слёзам скатиться из уголков крепко сжатых век. Последующий рассвет принёс с собой лишь разочарование. Всматриваясь в пасмурное небо, где недавно тучи задушили едва успевшие зародиться единственные солнечные лучи, Хана внезапно начала тихо смеяться. В этом смехе было намешано многое – отчаяние, гнев, обречённость, грусть, ирония и целый букет непонятных, неоднозначных эмоций. Она смеялась долго, пока из глаз не начали течь мелкие редкие слёзы. Однако тучи становились всё гуще, а осенняя столица – мрачнее. - Заберите… заберите меня… прошу, - дрожащие губы выпустили едва уловимый сбивчивый шёпот, пока она взирала в недоступные небеса, а чисто-голубые глаза отчаянно искали хотя бы крохотную трещину в стене пушистых но грозных туч. Но её не было нигде, ни единой трещины, ни малейшего отверстия. Не важно, сколько она так простояла – небесные врата так и не открылись. В этот вечер Маруяма Сэдео вернулся раньше обычного – солнечный диск только успел дотронуться горизонта. Мужчина был явно подвыпившим – от него несло перегаром за несколько кэн*. И тем не менее, будучи в столь редком для последнего прекрасном расположении духа, тот потребовал ещё рисового вина. Наблюдая за тем, как тот осушивает очередную чарку, Хана почувствовала, как кровь в жилах начинает кипеть от распирающей изнутри злости. Долгожданная свобода повернулась к ней спиной – как долго ещё было бы возможным давиться яростью? Её жизнь давно не принадлежала ей – она давно это осознала. Но кое что изменилось: если она когда-то лелеяла надежду, вытерпев всю боль, попасть на небеса и порхать, как свободный ками, эта надежда уже окончательно угасла – терять уже было нечего. Она даже не осознала, как ею овладел зверь. Он взял контроль над разумом, здравым смыслом и всем прочим – остались лишь инстинкты, которые она так долго давила в себе. Зрачки уловили миг, когда мужчина поднёс очередную чарку к губам, а дальше… рука, сжимающая горлышко полупустого токкури, двинулась сама. С оглушающим треском стекла сосуд лопнул у него на лбу, и сжигающий спирт потёк по глазам, заставив болезненно зарычать. Пользуясь секундным замешательством временно ослепшего мужчины, Хана прихватила ближайший крупный осколок, крепко сжав его, тем самым порезавшись самой. Но острая боль в ладони её уже не остановила. Замахнувшись, она со всей силой насадила острый конец ему в глазное яблоко. Откинувшись назад, Сэдео завопил от терзающей боли, схватившись за раненный глаз, и стукнулся головой о татами. - Если мне нет дороги в небеса… - шепча себе под нос, темноволосая наклонилась к нему, наблюдая за тем, как мужчина бился в агонии, матерясь между болезненными стонами, и добавила, сквозь зубы. – То и тебя я затащу с собой в дзигоку*! Тогда она ощутила, как грубые пальцы схватили её за горло. Едва открыв всё ещё саднящий от крепкого спирта здоровый глаз, Маруяма зарычал, так и не сумев заговорить. Его хватка оказалась не достаточно сильна, чтобы душить, но достаточна, чтобы ограничить её движения. Льдистые глаза уловили торчащий из под пояса мужчины танто. Осознав, что привлекло внимание своей подопечной, тот попытался встать, однако очередная волна боли в правом глазу – Хана сильнее надавило на торчащее из него стекло – не позволила ему подобную роскошь. Сжав пальцами рукоять самурайского кинжала, вглядываясь прямо в расширяющийся от ужаса глаз мужчины, темноволосая нанесла первый удар. Лезвие впилось в грудную клетку, прямо посередине, с характерным звуком разрывающейся плоти. Дальше всё продолжилось, как в тумане. Хана перестала считать, сколько раз замахивалась, перестала чувствовать, как металл разрывает чужую плоть, как капли тёплой липкой крови падают на её лицо и окрашивают её светлое домашнее кимоно в багряный. Разбушевавшаяся ярость заставляла наносить новые, лихорадочные, ассиметричные удары. Дико. Резко. Неритмично. Она совершенно затерялась в моменте, позволяя слепому гневу проглотить разум без остатка. Лежавшее под ней тело, напоминающее скорее растерзанный диким зверем кусок мяса, уже давно было бездушным. Она не уловила момент, когда хватка на шее исчезла. И когда лезвие погрузилось покойному в глотку, вызвав новый бурый поток крови, темноволосая наконец пришла в себя. Воздух в комнате уже успел наполниться тяжёлом металлическим запахом. Она посмотрела вниз, на образовавшуюся под ним бурую лужу, после чего глаза перешли на торчащий из его горла кинжал. Хана вздрогнула, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Стоило лишь взглянуть на лицо, мурашки пробежались по спине: замершая гримаса ужаса и боли, неестественно широко открытый рот, откуда так и не вырвался крик, расширенный глаз, застывший на одной точке где-то наверху. Осознание реальности постепенно догоняло. Губы начали подрагивать. Вглядываясь на свои окровавленные руки, она снова вздрогнула. Ощутив, как тёплая липкая кровь течёт по лицу, Хана принялась лихорадочно, брезгливо вытирать её тыльной стороной дрожащей ладони. Она ещё долго смотрела на тушу под собой, оцепенев, не в силах проделать хоть одно лишнее движение, едва дыша. Тогда глаза поймали одиноко горевший окиандон неподалёку. Обратив льдистый взор на труп, и снова на фонарь, темноволосая сжала губы. - Некому будет рассыпать твой прах… слышишь? – наклонившись к нему, словно пытаясь убедится, что её услышат, сквозь зубы выплюнула Хана, ядовито и резко. – Некому! Вскоре раздался хруст – бумажный фонарь с деревянными рамами встретилась с полом. Керамическая лампа внутри разбилась вдребезги, освобождая горевший масляной фитиль. К первому фонарю вскоре полетел второй, дальше – третий. Шустрое языкастое пламя разбушевалось почти мгновенно, постепенно сжирая циновку татами, наслаждаясь подаренной свободой. И когда дым начал наполнять комнату, сбивая мерзкий солёный запах крови, в ледяных глазах отразился золотистый огненный блеск. Харада был зол, невероятно зол. Всего три вещи были способны довести самурая до ярости – трусость, несправедливость и неуважительное отношение к женщинам. И если первое можно было бы считать временами неконтролируемым явлением, а второе – чаще всего более глобальным, не зависящим лишь от одного человека, третье являлось результатом чёткого выбора. Потому Саноске считал этот самым непростительным из всех трёх случаев – теперь гнев молниеносно распространился по венам, отравляя собой всю сущность. Дальше инстинкты взяли верх над разумом. Мощные руки мёртвой хваткой зацепились за косодэ* молодого купца, с нечеловеческой силой отшвырнув его в сторону. Всё произошло настолько быстро, что тот даже не уловил звук резко раздвинувшихся сёдзи – они чуть не слетели с пазов – и не успев среагировать, от неожиданности совершенно потерял контроль над своим телом, полетев на деревянный дайбан, словно пёрышко. Ножки подноса, не выдержав его вес, сломались с грохотом, и шатен звонко стукнулся затылком о древесину. Оцепеневший, расширив глаза, он приподнялся на локти. Над ним возвышался статный силуэт разъярённого бывшего командира. Последний всегда отличался высоким ростом и массивностью скалы, однако теперь, снизу, и вовсе казался великаном. Саноске напоминал бешеного зверя, демона, только восставшего из подземелья. Волчьи глаза так и блестели гневом – картина была воистину ужасающей. - Ты… кто тако..? – наконец придя в себя, раздражённо прошипел молодой купец, скрипя зубами, однако так и не договорил. Вновь схватив его за воротник, Саноске резко потянул его на себя, заставив встать на ноги. Это было несправедливо с самого начала – самурай значительно превосходил его и в росте и в массе, даже несмотря на то, что достаточно исхудал после ранения. - Ты мужчина или тряпка? – угрожающе прошипев прямо в лицо – они чуть не стукнулись лбами – он добавил, уже громче. – Где твоя честь?! Харада клялся, что едва сдерживал в себе желание сломать шатену челюсть – послышался хруст его кулаков – пока тот так и висел в оцепенении, хмурясь, не в состоянии выговорить хоть слово. Ответа так и не последовало, поэтому раздражённо рыкнув и наплевав на всё, Харада потащил его к выходу. На улице, как назло, было достаточно многолюдно, что было неудивительным – день стоял ясный, столь редкий для этого сезона. Переступив порог калитки, бывший командир швырнул незваного гостя вниз, и тот шумно приземлился прямо на пыльную дорогу, тем самым привлекая всеобщее внимание. Горожане сразу же замерли, отвлёкшись от своих дел, с диким любопытством наблюдая за происходящим. Однако представление не продлилось слишком долго. - Чтобы духа твоего не было на радиусе ри! - одарив напоследок угрожающим взором, Харада пошагал обратно, совершенно игнорируя сжигающие его многочисленные глаза и мгновенно распространяющиеся пришёптывания за спиной. Хозяйку дома самурай застал в том же положении, в котором видел минутами ранее. Замерев на месте, вжавшись спиною к стене и впившись ногтями в циновку татами, она всё так же всматривалась вперёд. Губы подрагивали словно при несносном морозе, а в расширенных глазах отсутствовал фокус, и это пугало. Встав на корточки прямо перед ней, Саноске похлопал ей по плечу, однако реакции не последовало. Темноволосая не просто дрожала – она тряслась до кончиков пальцев. Самурай взял её за плечи, слегка встряхнув, но снова не получил реакции. Она словно совершенно ничего не видела перед собой – разум находился вне реальности. - Эй! – встряхнув её сильнее, Саноске не уловил никаких изменений. - Нет… не надо… - едва разборчивый шёпот вырвался из её побледневших губ, однако девушка так и не ощутила присутствие бывшего командира, смотря сквозь него. – Не снова… - Эй! – тот воскликнул ещё громче. Осознав, что его не услышат, как бы громко не орать, мужчина цокнул языком в замешательстве. Всматриваясь в неживое шокированное лицо, он шумно вздохнул и, слегка колеблясь, впился ей в дрожащие губы. Они оказались невероятно мягкими, однако темноволосая была холодной, словно ледышка. Самурай ощутил, как дыхание сбилось, но отступать не собирался, лишь крепче сжав пальцы на её плечах. Внезапно Хана вздрогнула, приглушенно замычав, и вжавшись в стену ещё больше, уперлась ладонями в грудь рыжеволосого. - Успокойся! – снова встряхнув её, дабы окончательно вернуть в реальность, и уловив на себе напуганный взгляд, добавил, уже тише. – Успокойся. Это я. Дрожь заметно унялась, но темноволосая так и продолжала молчать, всматриваясь ему в лицо, словно пытаясь убедиться. В гробовой тишине слышалось лишь её прерывистое дыхание. Было нечто невероятно утешающее в его взгляде, заставляющее медленно расслабиться. Сам копейщик имел странную, успокаивающую ауру – она даже не успела понять, как разрушающая изнутри паника отошла на второй план. - Прости, не знал, как ещё привести тебя в чувство, - снова промолвил Саноске, шумно вздохнув. Девушка так и не заговорила, пристально наблюдая за тем, как самурай принялся поправлять воротник её кимоно, прикрывая обнажённые плечи. Тем временем, его лицо приняло задумчивое выражение. Внезапно он остановился, подняв озадаченный взгляд на неё. И его наконец осенило. Бывший командир мысленно проклял себя за слепость – а ведь можно было догадаться. Стоило лишь вспомнить её бездушное лицо минутами ранее, и мужчина, осознав, почему она вздрагивала от каждого случайного прикосновения, с презрением сжигая его взглядом, ужаснулся своих мыслей. Подобная реакция на происшедшее не могло быть вызвано одним лишь обыкновенным страхом. Это был самый настоящий панический шок, временно сжигающим все мосты с реальностью. Стоило лишь связать всё вместе. - Подобное…произошло в прошлом, – в горле застрял ком, когда он наконец осмелился озвучить свою догадку. – Ведь так? Её выражение лица прослужило ответом. Вновь расширив глаза, Хана резко отвела взгляд, задержав дыхание, и Саноске показалось, словно в него ударила молния. Сжав её плечи крепче, ощущая, как новая волна непонятного гнева зарождается внутри, он опустил голову, шумно вздохнув. - Я прав? – продолжил он, уже почти шёпотом, мысленно подтверждая свой вердикт. - Отпустите... пожалуйста, - закрыв глаза, на одном дыхании вымученно промолвила девушка, сделав глубокий вдох. - Это грызёт тебя изнутри? – сжав зубы от напряжения, рыжеволосый снова поднял волчий взгляд на неё. – Поэтому ты так боялась меня? - Хватит ковыряться у меня в душе, ради всего святого! – прокусив нижнюю губу, она наконец взорвалась, сжав кулаки до хруста и резко отстранившись от него. Вскочив на ноги, она быстрыми шагами подошла к шкафчику, оперевшись о него руками, и наклонила голову, сдавленно, болезненно зарычав сквозь зубы. Харада уже не видел её лица, но прекрасно разглядел, как от напряжения подрагивали изящные плечи. Молчание в комнате затянулось надолго. Бывший командир больше не осмелился заговорить, всматриваясь ей в спину в ожидании, осознав, что перешёл черту, идя на поводу собственного любопытства. Он не разглядел, как в её стеклянных глазах начали наворачиваться злые, болезненные слёзы, но прекрасно уловил хруст сжатых кулаков. - После смерти отца матушка снова вышла замуж, за чюгена из клана Сацума, - полушёпотом вдруг начала Хана, не оборачиваясь, подрагивающим голосом. – А через год она заболела и уже была не в состоянии ублажать мужа.. Саноске встал, внимательно вслушиваясь, заметно нахмурившись в лице. - Тогда мне было шестнадцать. И я… не смогла ничего сделать, - шумно выдохнув, темноволосая крепко сжала веки. – Каждый раз… он грозился перестать платить лекарю, который ухаживал за ней, а я… не осмелилась разрушить её счастливые иллюзии перед смертью. Когда матушка отошла в мир иной, всё скатилось ко дну. Моё слово было ничем против него – он был главным доносчиком командира охраны Тадаёши-хана. От меня даже небеса отвернулись. Внезапно воздух наполнился тихим смехом. Отчаянным, обречённым и болезненным. Харада опешил, замерев на месте, наблюдая за тем как её тело трясётся в ритм. Она смеялась достаточно долго, то тихо, то намного громче. - А ведь я сама… не святая, - посерьёзнев, прокусив нижнюю губу почти до крови, Хана наконец обернулась, позволяя разглядеть блестевшие от слёз глаза. – Я разорвала его в клочья собственными руками... Обратив льдистый взор на копейщика, девушка задержала дыхание, словно ища нотки осуждения в его выражении лица. Однако она так и ничего не нашла. - Потом я сожгла всё к чертям, - уже громче продолжила она, и губы снова начали подрагивать. – Мне было плевать, сколько людей пострадает, если огонь распространится, даже готовых пожертвовать собой ради других… подобных Вам. И я бы поступила с точностью так же, попадись вторая возможность. И она резко замолчала, наклонив голову и тяжело задышав. Опустив веки, Хана откинулась назад, опираясь на тансу бёдрами. Опешивший самурай так и простоял некоторое время, анализируя услышанное. Он прекрасно помнил тот тихий октябрьский вечер. И в его глазах заигралась странная горечь, перемешанная с сочувствием и сожалением, и он задумался надолго, перед тем, как нарушить молчание. - Поэтому ты мне помогла? – в интонации не было даже капли осуждения. – Из чувства вины? Девушка не ответила, шумно выдохнув со странным облегчением, словно бросила целую скалу с сердца. Тогда рыжеволосый большими шагами сократил расстояние между ними, и взяв её за плечи заставил посмотреть на себя. Подняв голову в лёгком замешательстве, но не дёрнувшись, она взглянула ему в глаза. Его взор был твёрдым, наполненным решимостью. - Не смей себя винить, - чуть наклонившись, заговорил Харада, наблюдая за тем, как её лицо постепенно расслабляется. - А Вы… даже не смейте меня жалеть, - негромко, но достаточно твёрдо ответила та, и, отводя взгляд, после недолгой паузы добавила. – Вы осознаёте, что натворили? Если Вашу личность вычислят, то… - Я бы поступил с точностью так же, попадись вторая возможность, - абсолютно безмятежно, без каких-либо сожалений прошептал бывший кумичо, с точностью повторяя её слова. - Вам следует убраться отсюда при первой же удобной возможности, пока не слишком поздно, - вздохнув, снова начала девушка. - Даже не думай, что я уйду один после происшедшего, - наклонившись ещё больше, почти касаясь её лба своим, промолвил рыжеволосый, тем самым заставив снова взглянуть на себя. - Вы уже сделали достаточно, и ничего мне не должны. - Я не говорю это из чувства долга. Мне не безразлична твоя судьба, - на одном дыхании выговорил Саноске, дыша ей прямо в губы, заставляя мурашкам пробежаться по спине. - Не говорите глупостей, - волчьи глаза казались как никогда серьёзными – из них так и капала решимость. - Либо я уйду с тобой, либо не уйду вовсе, - бывший капитан десятого подразделения не зря славился своим упорством. – Если не позволишь мне вывести тебя из Эдо, я присоединюсь к отряду сторонников сёгуна в Канэй-дзи и пойду в бой. - Вы сумасшедший! – расширив глаза, осознав, что мужчина был чертовски серьёзен, Хана изумлённо охнула, не осмеливаясь двинуться с места, пока пальцы командира сжали её плечи чуть крепче. Привычная паника себя так и не проявила. На неё накатило такое успокоение, что тело попросту обмякло в его руках, а разум даже не подал признаки тревоги. Странное чувство умиротворения и безопасности окутало её с ног до головы. Ощущая его горячее дыхание на своих губах, не смея отвести взгляд от его удивительно тёплых глаз, она поневоле приложила ладонь к его широкой груди, ощущая ускорившийся внутри стук. - Этот мир… не заслуживает людей вроде Вас, - осознав, что самурая уже не переубедить, она вздохнула, слабо усмехнувшись краем губ, тем самым достойно принимая своё поражение. Саноске показалось, что на секунду в её ледяном взоре промелькнул оттенок восхищения, и он вернул ей лёгкую, ироничную улыбку. Дополнительная информация: *Битва при замке Уцуномия — в Марте 1868 года двухтысячный отряд повстанцев под командованием Отори Кэйсукэ и Хидзикаты Тосидзо отправился в направлении замка Уцуномия. 10 Мая отряд начал штурм замка Уцуномия и захватил его. После неудачной попытки 11 Мая, императорские силы штурмовали замковые укрепления вторично 14 Мая, заняв их. *Посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) — психическое состояние, которое возникает в результате единичной или повторяющихся психотравмирующих ситуаций, как, например, участие в военных действиях, тяжёлая физическая травма, сексуальное насилие. Главные симптомы: Немотивированная бдительность - Человек пристально следит за всем, что происходит вокруг, словно ему постоянно угрожает опасность. Притупленность эмоций - Бывает, что человек полностью или частично утратил способность к эмоциональным проявлениям. Ему трудно устанавливать близкие и дружеские связи с окружающими, ему недоступны радость, любовь, игривость и спонтанность. Непрошеные воспоминания (Флэшбеки) - Наиболее важный симптом, дающий право говорить о присутствии ПТС. В памяти пациента внезапно всплывают жуткие, безобразные сцены, связанные с травмирующим событием. Эти воспоминания могут возникать как во сне, так и во время бодрствования. Наяву они появляются в тех случаях, когда окружающая обстановка чем-то напоминает случившееся в то время, т.е. во время травмирующего события: запах, зрелище, звук, словно бы пришедшие из той поры. Яркие образы прошлого обрушиваются на психику и вызывают сильный синдром.