Hasu / Лотос

Прикрыв глаза, Саноске вслушивался в тихое, безмятежное чириканье птиц, выливающееся внутрь из небольшой оконной щели. Всякий раз это приносило самураю странное расслабление на рассвете, позволяя позабыть все беспокойства на короткое время. Насколько же было прекрасным быть птицей – лететь, куда угодно, быть свободным и видеть всё, что происходит на лице земли. Становилось даже немного завидно. Люди не могли себе этого позволить. Оставалось лишь сидеть и ждать. Ждать непонятно чего и откуда. Харада всегда ненавидел ждать, особенно со связанными руками. Однако, он уже сделал всё, что позволяло собственное положение, и особого выбора не оставалось. Ещё пару недель назад, как только самочувствие начало показывать признаки прогресса, бывший командир попросил отправить послание в Айдзу, своему долголетнему другу и боевому товарищу Нагакуре Шимпачи. Харада ненавидел нарушать обещания. Для него это было равносильно смерти. И чувство вины убивало его изнутри – он обещал встретиться с ним в Айдзу, но так и не смог сдержать слово. Где же теперь был Шимпачи? Ждал ли его до сих пор? Харада так же ненавидел положиться на судьбу. Каждый человек, думал, обязывался строить свою жизнь. И ему было смешно от мысли, что дышал сейчас лишь благодаря судьбе, и что пришлось бы довериться ей снова, надеясь получить ответ, сидя в клетке. Из размышлений его привёл обратно в реальность свист раздвигающихся сёдзи. За ними нарисовался силуэт Ханы, и кивнув, она прошла в комнату настолько бесшумно, словно призрак. Копейщик успел заметить, что выглядела она значительно лучше, чем предыдущим вечером. Словно и не дрожала тогда от напряжения, осушивая чарки крепкого сакэ. Тем не менее, выдавали глаза – они были уставшими, и рыжеволосый прекрасно знал, что её терзала бессонница. Он предполагал, что девушка так и просидела прижавшись спиною к стене до самого рассвета, и его предположения подтвердились. Потому самурая мучило любопытство вперемешку со странным беспокойством, и он не мог ничего с этим поделать. - Должна была отдать это ещё вчера, - присев около футона, темноволосая опустила поднос с мисо и онигири* рядом, протянув Саноске аккуратно сложенную тёмно-синюю юкату*. С лёгким изумлением осматривая домашний халат, бывший кумичо отметил, что он был совершенно новым, и невольно вновь задумался. Если в доме совершенно не было хотя бы поношенной мужской одежды, откуда тогда, в действительности, взялся самурайский кинжал? Подобное орудие по наследству передавалось только сыновьям, а женщинам – лишь в качестве приданого. Однако, в доме и мужского духа, видимо, не было, так кому он тогда принадлежал? - Благодарю, - быстро проговорил он, поняв, что руки девушки всё ещё висели в воздухе, непременно забрал одежду и, слегка улыбнувшись краем губ, добавил. – Но не стоило тратиться. - Пока безопаснее носить что-то более повседневное, - проговорила Хана, принявшись наливать чай. – А Вашу одежду я постирала и зашила, сможете забрать когда захотите. - Ты и так потратила на меня слишком много времени и средств, - вздохнув, Саноске провёл рукой по взъерошенным волосам. – Я уже в состоянии самостоятельно ходить, так что если… - Хоть и всё сравнительно спокойно, город кишит цепными псами императора. Будет лучше, если Вы подождёте ещё немного, - перебив его, девушка протянула ему чашку, подняв на самурая глаза. – К тому же, Вы ведь ждёте послания, не так ли? - Да, - Харада задумчиво кивнул, поднося чашку к губам, и после недолгой паузы добавил. – Какова сейчас ситуация? - Насколько я знаю, войска Тэнно движутся на север. Оппозиция достаточно ослабла из-за потери главнокомандующего... - Главнокомандующего?! – перебив её, так и не сделав следующий глоток, рыжеволосый опустил чашку обратно на поднос, заметно напрягаясь. - Кондо Исами сдался людям нового правительства в прошлом месяце, вернулся с ними в Эдо и был казнён в Итабаси*, - негромко продолжила та. - Проклятые ублюдки! – сжав кулаки до хруста, яростно выдохнул Саноске, и девушка уловила явный скрип зубов. - Даже не позволили сделать сэппуку! Расширив глаза, самурай опустил голову, пока дыхание сбилось к чертям от сжирающей изнутри ярости. Крепко сжав веки, он негромко рыкнул. Вот она – первая пощёчина. Харада знал, прекрасно знал, что рано или поздно слепое стремление к собственным принципам заведёт командира в могилу. Ещё он знал, что этот невероятно добродушный, хоть и по нужде крепкий в своих решениях человек всей душой стремился к достойной смерти на поле боя, как подобает истинному самураю. Но… казнь? Такой участи он не заслужил, и от подобной несправедливости внутри всё распирало от гнева. Широкие плечи начали подрагивать от злости. - Он ведь был Вашим командиром? – в интонации темноволосой промелькнули нотки сострадания. – Вы – один из Волков Мибу, не так ли? Бывший кумичо десятого подразделения не уловил даже капли страха при произнесении знаменитой клички отряда, которой их так щедро наградили горожане столицы. И даже не удивился, прекрасно зная, что “слава” давно успела распространиться по всей стране. Выходило, она ещё с самого первого дня его пробуждения осознавала, что приютила не просто рядового вассала сёгуна. Изумлённо взглянув на девушку, Саноске ощутил, как ярость в груди подозрительно быстро улетучивается. Ему казалось, что даже кожа пылала от злости. Поэтому, лишь снова шумно выдохнув, мужчина устало кивнул, опустив веки. - Полагаю, Вам не помешает немного проветриться, - промолчав некоторое время, снова заговорила Хана, привстав с места. – Должно быть, тошно сидеть в четырёх стенах. Можем пройтись до реки поздно вечером, когда не будет многолюдно. Прежде, чем рыжеволосый снова открыл глаза, её уже не было в комнате. Оставалось лишь погрузиться обратно в размышления. К еде Харада так и не притронулся. В этот день духота казалась наиболее терпимой, что приносило хоть какую-то сатисфакцию. Время тоже было ранним, потому прошлодневней суматохи на рынке не наблюдалось. По пути обратно, с коробкой мыльной основы в руках, Хана уловила знакомый сладкий аромат. Однако, он всегда вызывал тошноту. Краем глаз оглянув прилавку данго*, откуда, собственно несло сладкой бобовой пастой, она остановилась, задумавшись. Около лавки стояла огромная очередь – любителей свежего моти* на палочках было не сосчитать. В глазах совсем юных детей столпившихся около продавца с добродушной улыбкой, работающего подобно пчеле, виднелось лишь восхищение. У, чуть не подпрыгивающего от восторга, низкорослого мальчишки они так и заблестели, как только тому протянули боттян*. Темноволосая достаточно долго наблюдала за умилительной картиной, тем не менее взгляд оставался пустым. Это был тёплый Апрельский день. Вся столица дышала тонким ароматом вишни. В глаза бросался лишь бледно-розовый цвет лепестков сакуры, затмивший даже яркий окрас уличных фонарей. Немолодая, но невероятно изящная женщина уже давно стояла у окна, всматриваясь наружу, в ожидании сминая тонкие пальцы. Словно вот-вот должно было произойти что-то чудесное. Тёмные глаза вдовы, потерявшей мужа из-за нападения подвыпивших ронинов на семейную мыльную лавочку, впервые виднелись искорки свежего счастья. И вскоре они заблестели – за калиткой остановился всадник. Повернувшись, она нетерпеливыми шагами подошла к пятнадцатилетней дочери, устроившейся на татами. Та была либо действительно увлечена, либо лишь делала вид, что слишком сосредоточена на вышивке простеньких узоров на небольшом платке, не разделяя праздничное настроение последней. Женщина же, обречённо вздохнув, опустилась на колени рядом с ней, положив ладони на худые девичьи плечи, тем самым заставляя поднять льдисто-голубой взгляд, унаследованный от покойного отца, на себя. - Милая, я знаю, что ты не сможешь смириться с потерей отца. Но я обещаю тебе, Маруяма-сан полюбится тебе. Он добрый и щедрый человек, - чувственно начала она, с надеждой вглядываясь в глаза дочери. - Я не имею права препятствовать твоему счастью, матушка, - отстранённо, но без злобы ответила та, отложив ткань в сторону. Женщина лишь крепко обняла её, пока в её глазах заблестели благодарные слёзы. И, вскоре поднявшись с места, она поспешила к выходу, порхая, словно новорождённая бабочка. Через несколько минут вместе с ней вернулся мужчина средних лет, одетый в хакама*, с накинутым на широкие плечи узорчатым хаори*. Крепкий и статный, с густой мужественной бородой и выделяющимися большими глазами: его можно было назвать достаточно привлекательным. Мужчина являлся чюгеном* – хоть и мог себе позволить подобную одежду, носить полноценное оружие запрещалось, и лишь немногим удавалось заработать себе имя полноценного самурая. - Это, должно быть, твоя дочь? – завидев юную девушку, которая, как подобает приличию, поспешно встала с места, приветственно поклонившись, мужчина улыбнулся, и, расхохотавшись, добавил. - Не обижайся, Микото, но, чую, она скоро затмит тебя. Если бы ты отдала её в окию*, пришлось бы приставить к ней круглосуточную охрану. - Вы абсолютно правы, Маруяма-сан, - смущённо закрыв губы рукавом нарядного кимоно, женщина хихикнула, поддержав шутку. - Как тебя зовут, дитя? – с интересом рассматривая темноволосую, не убирая обаятельную улыбку с губ, вновь заговорил тот. - Хана, господин, - вежливо, но достаточно отстранённо ответила та, снова склонив голову. - Твоя мать выбрала подходящее имя для такого цветка, - он одобрительно кивнул всё ещё смущённо хихикающей женщине, добавив. – Моё имя Маруяма Сэдео. Уверен, что не смогу заполнить место твоего отца, но надеюсь, что ты примешь меня, как будущего мужа твоей матери. Слегка наклонившись, мужчина протянул ей обмотанные в бамбуковые листья вагаши*, лишь расширив сердечную улыбку. Немного колеблясь, девушка приняла подарок, признательно поклонившись гостю. Это были ханами* данго. В груди всё ещё лежал осадок. Харада прекрасно помнил последнюю встречу с командиром. Она не закончилась на положительной ноте. Именно тогда, более не в силах терпеть безрассудство последнего, они покинули отряд вместе с Шимпачи, после тяжёлого поражения при Кацунуме*, потеряв слишком много людей. Для Исами Кондо временное отступление означало лишь одно – позорное поражение, отрешение от воинской чести и достоинства. Он так и не смог принять тот факт, что одной лишь отвагой нельзя победить в войне. Времена мастеров клинка уже были далеко позади, как бы печально это ни было. Пленённый своим упорством и устаревшими идеологиями, Кондо послал многих на верную смерть вместе с собой. И это не была достойная смерть, нет. Воины пали, словно раздавленные медведем букашки. Кто бы стал вспоминать их имена? Однако ещё более отвратную истину пришлось понять позже – сёгун неспроста послал Шинсэнгуми именно в Кофу. В самом деле планировалось отдать Эдо новому правительству без противостояния с самого начала. Сёгун был жалким трусом, это Саноске понял ещё с пор его добровольного ухода в отставку. А события Кофу лишь были гарантией, что глупцы подобно им не станут путаться под ногами, когда Токугава Ёсинобу отдаст город императору. Они были глупцами, готовыми пролить собственную кровь ради того, кто без колебаний повернулся к ним спиной в самом разгаре конфликта. Глупцами, которые, не мешкая, кинулись бы защищать важнейший опорный пункт Бакуфу и бесхребетного правителя, закрывшегося в собственном замке от страха. И Кондо, даже не подозревая о том, что в действительности был отправлен в открытую мясорубку, на бессмысленную смерть, видел в этом лишь повод погибнуть достойно. Харада давно понял, что эта война – бессмысленная игра в сёги*, где пешки не имели абсолютно никакой ценности, и всё было предрешено изначально. Однако было невероятно печально знать, что этого смогли понять не все. Осознание факта, что многие пали бесцельно, заставляло кровь кипеть в жилах. Изнутри распирала страшная злость, перемешанная с болезненной печалью. Он с самого утра сидел на краю энгавы*, пока глаза бегали по крохотному заднему саду. В нём едва можно было проделать десять шагов. Тем не менее, маленький живой уголок приносил странное умиротворение. Самурай успел запомнить каждую деталь: высокие ограждения из бамбука, ассиметричные ниваки* из горной сосны разной высоты, “островки” из булыжников в густом коврике мелких камушков, небольшой цукубай* на каменной возвышенности, окружённой пушистым мхом, и высокий торо*. И сейчас, шумно вздохнув, он поднял задумчивый взгляд на небо, ища что-то между белоснежными облаками. Его раздумья прервал лишь скрип открывающейся деревянной калитки, и встав с места, рыжеволосый вернулся обратно в дом. Однако это была не хозяйка – в щели раздвинутых дверей Саноске разглядел знакомый силуэт врача. Завидев мужчину, та прошла внутрь, плотно задвинув за собой сёдзи, и приветственно кивнула. - Вы одни? – с лёгким изумлением поинтересовалась та, осмотрев его с ног до головы. - Да, Айяно-сан, - слегка поклонившись, подтвердил самурай. Женщина не спеша пошагала к столу, устроившись на дзабутон, и вскоре копейщик последовал её примеру. В самом деле, госпожа Айяно являлась единственной женщиной-лекарём, которого Харада знал. Традиционное общество считало, что деятельность женщин из среднего сословия не должна выходить за рамки дома. А работа для женщин ограничивалась разного вида службой и ручной работой – им было дозволено стать швеями, прачками, банщиками, развлекательницами, прислугой в чайных домиках или в домах самураев, продавщицами бытовых товаров и другими служащими подобного рода. К более “высоким” профессиям женщин не подпускали. Потому бывший командир обзавёлся странным уважением по отношению к ней, дивясь и восхищаясь одновременно. - Уж извините, не знаю, чем смогу Вас угостить, - дабы нарушить затянувшееся молчание, снова проговорил Саноске, слегка улыбнувшись с шуточной досадой. - Не берите в голову, я ненадолго, - сдержанно заговорила лекарь. – Хана давно ушла? - Достаточно. Поэтому, думаю, скоро вернётся. - А как Ваша рана? – буднично поинтересовалась та. - Уже почти не беспокоит, благодаря Вам, - копейщик признательно кивнул. - У Вас удивительно крепкое здоровье. Но пока не переусердствуйте с физической активностью, - поучительно начала госпожа, придав интонации строгость, и после небольшой паузы продолжила. - Но, где же Вы её получили, всё-таки? Город ведь сдали без боя. - Лучше Вам этого не знать, - иронично усмехнувшись, Харада по привычке повёл рукой по волосам. - Пожалуй, Вы правы, - вздохнув, женщина вновь посерьёзнела, обратив проницательный болотный взор на самурая. – Но позвольте попросить: кем бы Вы ни были, не впутывайте её в это. Она не должна пострадать из-за того, что помогла Вам. - Если что-то пойдёт не так, я возьму всё на себя, можете не волноваться, - твёрдо заговорил рыжеволосый, с готовностью кивнув, после чего его губы вновь расплылись в лёгкой улыбке. – Какой из меня мужчина, если не смогу защитить невинную женщину? Внезапно госпожа Айяно заметно смягчила выражение лица. Строгость в её взгляде куда-то улетучилась, и губы растянулись в одобрительной усмешке. - Теперь я понимаю, почему Хана к Вам настолько благосклонна, - вздохнув, та продолжила. – Буду откровенна, я достаточно удивилась тому, что она продержала Вас здесь настолько долго. - Почему Вы это говорите? – бывший командир с изумлением приподнял брови. - За последние пять лет, что знаю её, Хана не подпустила к себе ни одного мужчину ближе чем на ри*, - вновь усмехнувшись, лекарь опустила голову. - Думаю, Вы ошиблись, Айяно-сан. Она боится меня, - с лёгкими нотками сожаления в интонации промолвил Саноске, посерьёзнев. - Нет, это вовсе не страх, - покачав головой, женщина поджала губы, и, через некоторое время, задумчиво добавила. – Это скорее отвращение к мужчинам в целом. - Вы её настолько хорошо знаете? – самурай заметно нахмурился, тем не менее постарался скрыть это за заинтересованностью. - Я солгу, если скажу, что это так. Заставить её говорить о себе невозможно, даже путём пыток, - внезапно женщина звонко расхохоталась, тем самым загнав своего собеседника в ступор, однако вскоре угомонившись, обречённо вздохнула, добавив. – Я знаю отнюдь немного. Лишь, что она родом из Киото, и что у неё нет живых родственников. - Из столицы? – янтарные глаза загорелись с интересом. - Послушайте. Мой Вам совет – не пытайтесь ковырять глубже, - однако его любопытство так и осталось висеть в воздухе – едва подняв занавес, лекарь сразу же его отпустила безвозвратно. – Судя по моему опыту, это бесполезно. Задумавшись, Саноске замолчал, устремив взгляд куда-то вниз. Едва он собирался что-то добавить, как входные сёдзи раздвинулись, и в проёме показалась молодая хозяйка дома. - Айяно-сан, простите, что заставила ждать. Сейчас же принесу Ваше ячменное мыло*, - завидев гостью, та почтительно поклонилась, поспешив в другую комнату. Ночь стояла достаточно безмятежная, и дневная духота словно куда-то испарилась, уступив место освежающему игривому ветерку. Великая река почти не шумела, словно страшась нарушить покой спящего города. Лишь небеса знали, сколько продлится этот покой, и осквернять его Суйдзин* не осмеливался. В темноте, разбавленной лишь лунным светом, различались плавно двигающиеся вдоль берега силуэты. Время уже давно перевалило за полночь. На улице не было ни одной живой души – лишь Ёсивара* и Асакуса* горели красными огоньками. Они шли достаточно долго, в абсолютном не принуждающем молчании. Каждый плыл на глубине своих размышлений. Остановившись, обратив льдистый взор на мирно текущую реку, Хана закрыла глаза, позволяя ветру играться с распущенными смоляными прядями, сияющими под серебристой луной. Её спутник лишь последовал примеру, всматриваясь куда-то вдаль, словно стараясь уловить в темноте линию противоположного берега. После возвращения в Эдо ему впервые довелось спуститься сюда, на берег. - Хорошо быть рекой, - внезапно первой нарушила молчание девушка, наблюдая за едва заметными волнами. – Что бы ни случилось, она всегда найдёт море и покой. - Но река не может выбрать свой путь, а если сменит направление – высохнет, - слегка задумавшись, ответил самурай, и после недолгой паузы добавил. – Должно быть, это она нам завидует. - Зачем ей завидовать людям? – продолжая смотреть вперёд, бесцветно спросила Хана. - Люди умеют придавать значение тому, что его не имеет, потому что умеют мечтать. Им дозволено двигаться к этой мечте, какой бы она ни была, если слишком захотят. Ему не ответили. Опустив веки, девушка поддалась очередному порыву капризного ночного ветра. Река почти совсем остановилась, словно пытаясь расслышать их разговор. - У Вас есть мечта? – через некоторое время спросила брюнетка, не открывая глаза. - Есть… - с лёгкой тоской, но с нотками надежды заговорил бывший командир, устремив взор в тёмное небо, где густые облака взяли одинокое полнолуние в засаду. У Саноске действительно была мечта, кажущаяся недосягаемой. Посвятив всю жизнь изучению боевых искусств, он недавно обрёл для себя совершенно другую цель, далёкую от всего этого. Повидав слишком много крови, жестокости и предательства, сейчас он хотел абсолютно другого. Иногда думалось ему, а заслуживает ли этого человек, чьи руки испачканы кровью? Харада давно перестал считать, у скольких отнял жизнь. Жалел ли? Абсолютно нет. Если бы попалась возможность, он бы поступил с точностью так же. Некоторые просто не заслуживали разгуливать по этой земле. И он был готов понести наказание за свои действия после жизни. Но до того, как настал бы момент расплаты, Саноске мечтал о свободе. О безмятежной жизни где-то в незагрязнённом людьми месте. Он мечтал о семье, которая стала бы новым смыслом его существования. - А у тебя… есть мечта? – после долгого молчания, вновь заговорил рыжеволосый, обратив взгляд на свою спутницу. - Нет… - бесстрастно ответила та – её пустой взгляд, бегающий по сияющей поверхности воды, выражал абсолютную незаинтересованность в жизни. – Я просто… плыву по течению. Самурай долго смотрел на неё, словно пытаясь уловить хоть что-то на её каменном лице. Тогда она наконец подняла ледяной взор на него, вглядываясь в тёплые янтарные глаза – они были её полной противоположностью. Горели жизнью и надеждой, даже сейчас. Саноске так и не отвёл взгляд: они простояли так некоторое время, и казалось, словно мороз скоро перемешается с золотистым пламенем. - У Вас честные глаза, Харада, - внезапно нарушила идиллию Хана, снова обратив взор в сторону мелких волн. Мужчина замер, впервые услышав свою фамилию из её уст. И почему-то сказанное прозвучало невероятно искренним, несмотря на безмятежный тон. Он так и не смог выговорить что-то в ответ, наблюдая за ней в изумлении. По груди расплылось странное тепло. Тогда копейщик ощутил лёгкое прикосновение на плече – это водяная капля растворилась в хлопковой ткани. Небеса начали постепенно отпускать лёгкий летний дождь вниз. Темноволосая устремила лицо к небу, закрыв глаза, свободно вздохнув полной грудью, позволяя чистым каплям скатываться по её векам, скулам и губам. Бывший командир сделал то же, поддаваясь освежению. Вскоре безобидный дождь перерос в настоящий ливень. Однако, они так и продолжали стоять под тёплыми струями неподвижно. - Дождь – самое чистое, что есть на этом свете, - почти шёпотом промолвила вдруг девушка, словно говорила самой себе, но самурай её услышал. – Он уносит с собой всю грязь нашего мира. Обратив на неё взор, он оцепенел: промокшая до нитки хлопковая юката прилипла к коже, обнажив все изгибы её изящного тела. Сквозь светлую ткань можно было разглядеть даже молочные плечи и очертания лопаток. Казалось, ей было всё равно – Хана стояла всё так же, с устремлённым к небу лицом, словно желая, чтобы дождь забрал её с собой. Ливень постепенно слабел, и лишь когда за горизонтом показались слабые сумерки, начал прекращаться. Лишь тогда поймав себя на мысли, что разглядывал её неприлично долго, Саноске отвёл взгляд, задержав дыхание, напрягая острые скулы. Они вернулись домой ближе к рассвету, когда первые солнечные лучи прикоснулись к земле. Сразу же принявшись заваривать чай, ночная спутница подала самураю плед. Вернувшись обратно к молчанию, вскоре они наслаждались ароматным согревающим напитком, мокрые до нитки, тепло окутанные в одеяла. Бывший командир изо всех сил старался отвлечь свой взгляд, то в сторону, то куда-то вниз, лишь бы не смотреть вперёд. Тем не менее, волчьи глаза всё равно, хоть и всего на мгновение, возвращались к ней, заставляя его губы пылать жаром. Длинные мокрые пряди цвета вороньего крыла обзавелись лёгкими, почти неприметным крупными волнами, и почему-то в глазах самурая это выглядело невероятно естественным. Хана же, всматриваясь в неизвестную точку, по привычке сжимала чаван пальцами, словно стараясь заполучить хоть часть теплоты дымящего чая, поправив спавший с плеча плед. Словно вспомнив что-то, она внезапно поднялась с места, пошагав к шкафчику, и вскоре вернулась обратно, с обёрнутыми в бамбуковом листе данго. - Должно быть, Вам давно не доводилось попробовать сладости, - отстранённо заговорила та, положив покрытые сладким соусом моти перед копейщиком, присев обратно. Саноске долго всматривался на предложенное ему угощение с изумлением, пока лёгкая умиротворённая улыбка не тронула его губы. И тогда, взяв первую палочку, он протянул её темноволосой, расширив улыбку. Однако его рука так и осталась висеть в воздухе. - Я их не люблю, - негромко промолвила та, даже не посмотрев в сторону сладости, поднося чашку к губам. Улыбка сразу же спала с лица бывшего командира, и его губы отпустили шумный вздох. Со странным любопытством рассматривая шарики на палочке, он вдруг заговорил. - На данный момент я мало чего смогу предложить тебе в знак признательности, - в его интонации заигрались нотки ироничной печали. – Как мне тебя отблагодарить? - Мне ничего не нужно, - девушка вздохнула, сделав очередной глоток, но так и не подняла взгляд на говорящего. - Ты добровольно пошла на большой риск ради незнакомого человека, - посерьёзнев, но не растеряв теплоту в голосе, снова начал самурай. – Почему? - Наверное… хотела бы, чтобы для меня сделали то же, - задумчиво ответила Хана, устремив взгляд в сторону. 1863 год В столице, как ни странно, было совершенно не ветрено, как было характерным для середины Октября. Однако обстановка стояла достаточно мрачная: плотно покрытое густыми серыми тучами небо грозилось обрушиться холодным ливнем в любую секунду. Тем не менее, горожане, похоже, совершенно его не опасались – закат уже давно был позади, но улицы вечернего Киото всё ещё были многолюдны. По одной из таких улиц без спешки шёл Хиджиката Тошидзо, в сопровождении невероятно талантливого мечника Окиты Содзи и столь же выделяющегося мастера содзюцу* – Харады Саноске. Стоило лишь сделать пару шагов, как за спиной сразу же раздавались недобрые слушки. Казалось, мужчина их даже не слышал – злобное пришёптывание горожан уже давно стало для него обыденным явлением. Он шёл вперёд с завидной гордостью, всматриваясь вперёд, тем самым заставляя и своих спутников следовать его примеру. - Мацудайра-доно* явно обеспокоен поведением Серидзавы, - негромко, лишь настолько, чтобы было слышно лишь идущим за ним, заговорил брюнет. - Конечно обеспокоен. После заварушки, которую он устроил средь бела дня в Яматойе*, слушки ещё не утихли, - ироничная усмешка тронула губы Содзи. - Велика вероятность, что мы получим приказ в скором времени, - ещё тише промолвил тот. Выражение лица зеленоглазого мечника моментально посерьёзнело. Он сразу же уловил суть сказанного. Переглянувшись с идущим рядом с ним рыжеволосым копейщиком, он обменил с ним красноречивый задумчивый взгляд, после чего оба коротко кивнули с готовностью, хоть и Хиджиката этого не увидел. Дальше они шли в полном молчании ровно до того, как, выскочив с переулка, перепуганный до смерти худощавый мужчина средних лет пробежал прямо перед ними, чуть не столкнувшись с самураями. - Пожар! Там пожар! – он орал во всю глотку неизвестно кому, пробежав вперёд и вскоре испарившись в толпе. Вокруг сразу же поднялась волна паники – горожане начали испуганно шептаться, и каждый забросил своё занятие на некоторое время, замерев в замешательстве. Резко остановившись, даже не переглянувшись, все трое, во главе Хиджикаты, синхронно побежали в сторону переулка, откуда только что выскочил мужчина. Вскоре они вышли на широкую улицу – с одного конца бежал поток охваченных страхом жителей. В дали виднелась лента густого кудрявого дыма, конец которой затерялся в мрачных ночных тучах. Пробраться сквозь противоположный поток бегущих людей оказалось невероятно сложным. Они без разбору сбивали всякого, кто попадался на пути: оборачиваться на такой скорости требовало особого таланта. Наконец не без труда добравшись до места происшествия, они узрели горящий одноэтажный дом с изогнутой крышей – слишком роскошный для обыкновенного гражданина, но слишком скромный для самурая. Разбушевавшееся пламя уже успело охватить всю постройку, поглотив дрожащие стены. Обвившись вокруг деревянных столбов, удерживающих крышу, подобно змее, оно грозилось в любую секунду сравнить жилище с землёй. Острые, извивающиеся языки ярко-алого пламени выглядывали наружу из всевозможных щелей, лопаясь сумасшедшими, неожиданным вспышками. Некоторые горожане, оцепенев от ужаса, наблюдали за пылающим зданием с безопасного расстояния, не смея проделать и шага, словно приросли к земле. - Это же Волки Мибу! – завидев прибежавших бойцов, с немым ужасом и неприязнью воскликнул кто-то из толпы. Рыжеволосый копейщик заметно нахмурился – даже при таких обстоятельствах кому-то стало важнее их присутствие, нежели то, что творилось перед глазами. Сжав кулаки до хруста, он одарил окружающих раздражённым взглядом, рыкнув. - Чего стоите?! Там же могут быть живые люди! Эффект был виден сразу – горожане вздрогнули, расширив глаза в оцепенении. Однако никто так и не сдвинулся с места. Наплевав на окружающих, копейщик инстинктивно кинулся к горящему дому со скоростью самого чёрта. - Харада! – за спиной раздался стальной голос будущего замкома, но предупреждение его не остановило. За слоями огня разглядеть стены уже было невозможным – был едва виден лишь вход, откуда высовывалась ярая волна зрелого пламени. Юный зеленоглазый мечник сразу же бросился остановить идущего на верную смерть товарища. Едва догнав рыжеволосого, он шустро оказался перед ним, удержав его за грудь и плечо – это оказалось сложнее, чем ему думалось. Высокий массивный самурай походил на медведя. - Это уже бесполезно! – Саноске всё ещё рвался вперёд, своим весом толкая и шатена – тот едва удерживался на ногах, что заставило мечника рыкнуть громче, дабы привести последнего в чувства. – Всё сгорело! Именно тогда, охваченный огнём столб не выдержал вес каркаса, и с очередной взрывной вспышкой крыша свалилась вниз на низкие ограды с оглушающим грохотом, на опасном расстоянии от самураев. Ощутив, что товарищ наконец остановился, Содзи расслабился, но отпускать не спешил. Рыжеволосый же, тяжело дыша, всматривался в танцующее пламя, не в силах отвести взгляд. Где-то из толпы за ним всё это время наблюдала пара льдисто-голубых глаз, скрытых под капюшоном тёмного плаща. - Чей это был дом? – обратив суровый фиалковый взор на ближайшего очевидца, бесцеремонно поинтересовался Хиджиката. - Одного чюгена… из клана Сацума, - задрожав от строгой интонации брюнета, неуверенно промолвил уже поседевший горбатый мужчина. - Ветра нет! Если потушить – огонь не распространится! – пробежавшись взглядом по собравшейся толпе, воскликнул Тошидзо, пытаясь привести горожан в чувство. Где-то из глубины толпы в поле зрения прибежала немолодая женщина, с ведром в руках, полным водой до края. Тем не менее, оно так и не понадобилось. Достаточно неожиданно, словно прочуяв грядущую опасность, небеса резко обрушили холодный ливень на город. Словно тучи хранили его для подходящего момента. Все так и замерли, наблюдая, как вода постепенно уничтожала языкастое пламя. И в гробовом молчании слышался лишь её шорох. Наблюдая за затерянным в занавесе бурного ливня городом с края обрыва, женский силуэт устремил лицо в небо, закрыв глаза, словно стремясь очиститься под не прекращающимся холодным водяным потоком. Нигде не виднелась яркая огненная вспышка, которая слабо мерцала ещё незадолго до этого. Спавший капюшон освободил промокшие смоляные волосы, и тогда, впервые за весь вечер, словно поняв, что опасность уже миновала, просулил ветер. Из под вьющегося с порывом ветра плаща на мгновение промелькнул окровавленный подол кимоно, и снова скрылся под тёмной тканью. Льдисто-голубой взор вновь пробежался по прекрасной столице, словно прощаясь – в нём потухла даже едва заметная печаль. Дополнительная информация *Чюген – буквально означающий "промежуточный", был классом вассалов низкого ранга в периоде Эдо, которые имели общественный статус ниже самурая, но выше обычного простолюдина. Люди в этом положении обычно служили помощниками самураев, и им не разрешалось носить мечи, но обычно они могли заработать себе разрешение на ношение меча и самурайский статус. *Битва при Кацунуме – 29 Марта 1868 года отряды повстанцев и императорских войск встретились возле города Кацунума. Под руководством Кондо Исами были всего 300 повстанцев против императорского трёхтысячного отряда, и войска сёгуната, потеряв 179 человек, отошли к городу Айдзу.