Спокойствие - ложь, есть только страсть!

Глава 10. Огромных усилий Мотме стоит открыть глаза, разлепив слипшиеся веки, с трудом настраивая резкость. Сначала обстановка комнаты будто скрыта плотной плёнкой или перекрыта туманом, но со временем все чётче проступают острые углы тёмной мебели из дорогих и редких пород дерева. Освещение и бликующий белый цвет потолка ослепляют, давят на больную разбитую голову. Девушка сначала не осознаёт, где она находится, но потом недавние события резко всплывают в памяти, окатив ее ледяным душем страха. Как жаль, что это был не просто сон. Все отдать и сделать все, что угодно лишь оказаться сейчас в своей постели, измятой от метаний во время ночного кошмара. Но нет... Оголенное тело прилипло к чёрной коже дивана. Мон глубоко вдыхает и поднимается на локтях. Резкое головокружение, цветные пятна перед глазами, а в памяти картины прошедшей ночи. Могла ли она предположить подобное? Нет. И сейчас перетерпевшая надругание, униженная и пострадавшая от жестокости ситха она жалела, что он не прикончил ее за дерзость на месте. Сознание ободряюще нашептывало, что она хотя бы жива, но в этом было маловато плюсов. Ведь она все равно заперта в логове монстра. - Уже очнулась? - Мотма резко поворачивается на низкий мужской голос, вкрадчиво звучащий в тишине комнаты. Ситх расслабленно развалился в кресле. Он был все в той же тёмной одежде, и все с тем же самодовольным выражением лица. Ну, а как же иначе? Казалось, оно не покидало его никогда, и шло в комплекте с его высокомерной персоной. Желтизна окончательно ушла из глаз Палпатина, и теперь радужка окрасилась в насыщенный синий. Канцлер вальяжно поднимает руку с деревянного подлокотника и отбрасывает со лба упавшие волнистые пряди. - Хорошо спалось? - наигранной заботой он и не пытается скрыть жестокую насмешку. Этот человек не перестаёт удивлять. Подобный вопрос вгоняет Мотму в ступор. Неуместно и издевательски тошно, нестерпимо неправильно и до вульгарности пошло. Противоречиво. Все его слова и поступки имеют двойное дно. И как не потеряться и не сгинуть в этом лабиринте? Мон кидает на него исподлобья оторопевший взгляд, сейчас как никогда хочется ослышаться, и поверить в обман слуховых рецепторов. Ведь такого просто не бывает! Неужели человек может быть таким? Спросить "как спалось" после потери сознания во время изнасилования - это как раз-таки в духе ситха. - Как ты можешь... - кажется, это жалкий боязненно осуждающий писк - все на что у девушки хватает сил. Истерзано не только тело, эта ночь грозила поломкой сознания, в которое не желало укладываться поведение ситха. Это было что-то свыше понимания простого человека. За рамками добра, зла, морали, предрассудков, принципов... За гранью осознания, будто за миллиарды лет существования разумных существ никто так и не предусмотрел вариации поведения ситхов. Мотма с тревогой разглядывает лицо Палпатина, мечтая урвать хоть кусочек его истиной эмоции, чтобы предугадать реакцию, но идеальная маска остаётся целой. Мимика холодного, будто вытачанного из мрамора лица с острыми хищными чертами также неподвижна. Лишь слегка приподнятый уголок рта говорит о том, что он доволен эффектом, которым произвели его слова. Ситху безразлично как причинять боль, как лишний раз напомнить о своём превосходстве: физически или морально. Испытание тела сменяется игрой разума. Но, кажется, сейчас он просто играет. Как кот с полудохлой мышью. То отпуская, даруя зверьку надежду на спасение, то вновь сжимая сильной лапой, впиваясь острыми когтями в чувствительную шкурку. А мышь до конца надеется на свободу, дергаясь в отчаянии в лапах хищника: Мотма пытается поймать его взгляд, чтобы толковать уже выражение глаз. Он слегка наклоняет голову набок. Интерес. Игра продолжается. Палпатин позволяет ей посмотреть ему в глаза. Взгляды встречаются. Самодовольство на грани нарциссизма, властность, злая насмешка, азарт и тревога, отчаяние, ненависть, укор, пристыженность, сожаление. Два канала эмоций - абсолютные противоположности, замершие во вроде бы одинаковых синих глазах. Зрительно не доступно увидеть разность оттенков, но благодаря излучаемым чувствам понятно, что синий имеет тысячи тонов. Канцлер первый прерывает зрительный контакт, теперь его взгляд скользит ниже, становясь более тяжёлым и внимательным. Он будто пытается обвести им каждую черту тела сидящей на напротив девушки. И только сейчас, столкнувшись с волнами нескрываемой похоти, Мотма осознает, что практически обнажена. До этого казалось, что она почти не чувствовала окутанное жаром тело, существуя будто вне его. Мон старается прикрыться разорванным платьем, соскользнувшим до самой талии после того, как поддерживающий бант был сорван. Рваными, быстрыми движениями она одёргивает подол, скрывая бедра со следами крови и эякуляции, натягивает верх платья на грудь с торчащими от прохлады помещения сосками, придерживает его левой рукой, чтобы оно вновь не соскользнуло вниз. Канцлер внимательно следит за ее попытками скрыть свою наготу, масляный взгляд цепляет стыдливый румянец на ее щеках. Стеснение обнаженного тела вызывает у Палпатина смешок. Он не видел смысла в ее лихорадочных попытках прикрыться, ведь ночью он и так видел все. Но Мотма все же прикрывается, ей до тошноты противно внимание с его стороны. А лёгкая ткань служит хоть какой-то защитой ее использованному телу. Девушка отворачивается. Снова навязчивое желание провалиться сквозь пол этажом ниже. И дикий леденящий страх при мысли, что Канцлер может захотеть повторения. Тогда уже точно лучше смерть, чем ещё раз пережить его физическое превосходство, это неправильное обладание, грубые ласки, собственную беспомощность и унижение, попрание воли свободного существа. И чем она сейчас лучше той рабыни тви'лечки с чёрного рынка на Трейде? Нет, так нельзя, нужно посмотреть страху в его идеальное лицо-маску. И самое главное не допустить повторения... Надо попытаться выбраться отсюда, ну, или вывести его из себя настолько, чтобы он убил ее. Все что угодно, только бы больше не чувствовать его внутри! - Что дальше? Что теперь будет со мной? - и все-таки голос немного дрожит, но смотреть в глаза, не прерывая зрительного контакта, получается. Для начала отлично. - Ничего, - Палпатин дернул плечом и закинул ногу на ногу. - Если хочешь, ты можешь уйти. Его спокойный, какой-то даже приторно ласковый голос обрывает всякую надежду. Мотма не настолько глупа, чтобы не понять, что это ловушка. Девушка садиться ровно, продолжая сверлить Палпатина взглядом: - Я не верю, что ты просто так отпустишь меня! Тонкие губы расплываются в снисходительной улыбке. Тонкими пальцами Палпатин касается своего подбородка и, потерев его, хитро прищуривается. Не к добру. - А чего мне бояться? - Палпатин поднимается с кресла и делает шаг по направлению к Мотме, от чего та вздрагивает. - Ты ведь ничего никому не скажешь, - вопрос отсутствует напрочь, только уверенное утверждение. Ведь Он так решил. Канцлер делает ещё шаг, медленно приближается к дивану, на котором сидит Мотма. Больше всего сейчас девушка хочет вскочить и убежать, забившись как испуганный зверёк в самый дальний угол комнаты, но все же заставляет себя статуей замереть на месте. Ее волнение выдают только подрагивающие ладони, сжатые до побеление костяшек в кулаки. Она слегка перебирает согнутыми пальцами, пытаясь сосредоточиться на этом ритмичном движении и сдержать подступающий к горлу комок рыданий. Только не плакать, не плакать. Она больше не покажет слабости этому монстру, который будто наслаждался ее беспомощностью и истерикой, питался ее чувствами, высасывая мечущуюся душу. Палпатин наклоняется, теперь его лицо прямо напротив, дыхание щекотит кожу, а терпкий аромат ударяет в нос. Сердце пропускает удар и заводится вновь. Кажется, оно вот-вот проломит грудную клетку, а его стук набатом разносится по апартаментам Канцлера. Кровь приливает к губам и переходит в навязчивый шум в ушах. Хочется его оттолкнуть. Только бы не подходил ещё ближе и не смел касаться. Вызывающее переплетение аур уже слишко, прикосновения она точно не выдержит и расшатанные нервы сдадут окончательно. Палпатин будто читает ее мысли, он приподнимает одну бровь, а затем как в замедленном кадре тянется рукой к лицу девушки. Мон больше не в силах держать свою неподвижную стойку и резко отшатывается назад, испуганно вжимаясь в спинку дивана. Она больше не хочет никогда чувствовать его прикосновения. Омерзительный монстр, растоптавший ее достоинство, извративший из-за собственного желания ее представления о близости, изуродовавший всю суть занятий любовью, превратив потаенный процесс в противную случку. Мотму окатывает волна ненависти, каждая клетка ее тела вопит о неприязни к ситху, обдавая сознание липкой жижей гадливости. Мон ещё сильнее подаётся назад. Пальцы Канцлера цепляют воздух. Она облегченно вздыхает, но тут же напрягается в ожидании его непредсказуемой реакции. Что он сделает? Разорвёт ее в клочья или решит повторить события прошлой ночи? От ситха можно ожидать чего угодно... Смотря что он пожелает. Глаза Палпатина остаются синими, на него не накатывает ярость. Либо он не обратил на жест Мон особого внимания, либо подобная реакция его полностью устроила. Канцлер выпрямляется и, глядя на Мотму сверху вниз, хищно облизывает пересохшие губы. Под его внимательным взглядом становится неуютно, новые подозрения терзают сознания девушки, то натравливая на неё страх, то просто призывая предпосылки истерики из-за неизведанной опасности, веющей от тёмной фигуры ситха. - Ты так похожа на свою мать, - в его глазах появляется коварный блеск, - Ее имя Танис Мотма, не так ли? Палпатин умеет вышибать воздух из лёгких не только ударами тела о стену, но и словами. - Что ты сделал с ней!? - теперь нервы точно не выдерживают, Мотма снова кричит о него. И уже плевать чем закончится новый вызов. Это чудовище способно на все, что угодно. Сложно предугадать действия психопата. Сердце колотится как бешеное, Мотма глубоко дышит, нервно кусая верхнюю губу, заламывая руки. Кажется, напряжение достигает своего пика, внутренности будто опутали колючей проволокой, а теперь затягивают ее в узел, разрывая все внутри, заставляя сжиматься, боясь пошевелиться, не дыша смотреть с надеждой на лицо Канцлера, желая не пропустить ни слова, впитать ответ. Мотма шумно дышит сквозь приоткрытые губы. Палпатин неторопливыми движениями поправляете жёсткий воротник чёрной рубашки. Специально тянет время, перекручивая нервы до предела, играя на чужих чувствах. Он ощущает каждую ее эмоцию и проглатывает их целиком, наслаждаясь своей тотальной властью. Он поджимает губы и достаёт комлинк, также медленно проводит по нему рукой, будто стряхивая невидимую пыль с экрана, надавливает на кнопку, перед этим очертя ее края чувствительной подушечкой пальца. Каждый жест направлен на продолжение пытки. Из комлинка вырывается зеленоватая голограмма, время в углу показывает, что Палпатин включил запись, сообщение пришло около часа назад. Широкоплечая мужская фигура, скрывающая лицо под глубоким капюшонов уважительно склоняется и начинает доклад: - Дарт Сидиус, Ваш приказ был выполнен. Специальный чип установлен совершенно безболезненно и не заметно. Госпожа Мотма решила, что ее просто случайно толкнули. Палпатин выключил устройство и выразительно посмотрел на Мон, которая уже открыла рот, чтобы задать ещё вопросы. Но он опередил ее и продолжил сам: - Вашей матери, госпожа санатор, было вживлено под кожу особое устройство с капсулой сильнодействующего яда, - начал он слишком формально, будто желая лишний раз подчеркнуть оригинальность собственной идеи. Поёт сам себе дифирамбы. - Противоядия не существует, а сверхчувствительный чип может почувствовать сигнал пульта из любой точки Галактики. Так что стоит Вам открыть свой ротик и сболтнуть что-то лишнее, и Вашей матери не станет в ближайшие десять минут. И не пытайтесь достать капсулу, при любой попытке она разрывается автоматически. Палпатин медленно опустился обратно в своё кресло и отложил комлинк на небольшой стеклянный столик рядом. - Значит теперь я должна делать вид, что ничего не произошло, и позволить ситху править Галактикой? - проговорила Мотма, глядя в одну точку. Полу вопрос полу утверждение. Казалось, она проговаривала это для себя и не нуждалась в ответе. - Именно, - все же ответ последовал, ведь Канцлер любил оставлять за собой последнее слово. Мон закрыла лицо руками, до боли надавливая на кожу и глаза, которые против воли наполнились слезами. В эти сутки она слишком много плачет, но в этот раз доведённая до отчаяния собственной беспомощностью и безвыходностью ситуации она никак не может остановиться. Только бесшумно размазывает выступающую влагу по лицу вместе с остатками косметики. Она безнадёжно проиграла, Палпатин полностью подчиняет ее волю, до этого уничтожив достоинство. Он разбивает счётчик, навсегда оставляя первенство за собой. Не отрывая ладоней от лица, Мон слышит как Канцлер поднимается с кресла. Каблуки его начищенных туфель стучат по темному паркету все тише, он удаляется в дальний конец помещения, нажимает со скрипом на ручку двери, щелчок замка, шум воды. Палпатин удалился в ванную, оставив не представляющую никакой опасности гостью в одиночестве. Кажется, дышать стало легче, не чувствуя на себе тяжёлого взгляда ситха. Но в одиночестве мысли подступают сильнее, окружая стаей голодных волков, самый яростный из которых - чувство вины, готовое разорвать Мотму в клочья. Ведь это из-за ее глупости, недальновидности, неконтролируемых эмоций Галактика никогда не узнает правду о своём правителе. Слезы хлынули с новой силой, если она продолжит сдерживать рыдания, то задохнётся. И ещё одна потенциальная жертва. Мама. Возможно ради тысячи жизней разумных существ, существования Республики и процветания демократии Мотма и могла бы пожертвовать своей жизнью и раскрыть ситха, прибиравшего власть к рукам, но угрожая жизнью матери, Палпатин связал ей руки. Она просто не имела права позволить матери умереть из-за ее непоследовательных глупых поступков, какой-то неоправданной и несвойственной ей дурости. В детстве Мон видела мать не так часто, как ей бы того хотелось, проводя дни напролёт с няньками и гувернантками. Высокое положение женщины в обществе забирает из ее жизни время на семью, но все же мать она очень любила и была за многое ей благодарна. И теперь она просто не могла так с ней поступить. По сути стать ее убийцей. Тот случай, когда даже такой благой целью девушка не могла оправдать средства. Она ведь не этот чертов ситх, готовый на все ради собственного благополучия! Мотма резко встала, чувствуя как ее щеки пылают от злости. Кажется, сейчас она ненавидела его в сотни раз сильнее, чем ночью, хотя тогда Мон думала, что больше уже невозможно. Девушка отодвинула лёгкую стеклянную дверь и вышла на просторное патио, больше напоминающее смотровую площадку, в центре которой находился бассейн, выложенный мелкой штучной мозаикой. Восходящее солнце бросало на воду розоватые блики, его лучи ещё не стали жаркими и палящими, и прохлада утра приятно освежала кожу и разум. Мотма подошла к краю, закрыла глаза, подставив лицо ветру. Всю свою жизнь она хотела приносить пользу Галактике, бороться за свободу, равенство, демократию. И она уже спешно встала на этот путь, оказавшись в Сенате, вступив в партию демократов. Разоблачение Канцлера стало бы огромным прорывом, но она сама лишила себя этого. Ее путь начал крошиться прямо у неё под ногами. Обрыв. И девушка стоит на его краю. Мотма с силой стиснула зубы, понимая, что сама оступилась и сама виновата. Она не могла приговорить свою мать к смерти, даже если бы от этого зависела судьба всего мира. Хотя и так зависит... Но это Мон сделать не в силах, великий манипулятор нащупал ее слабое место. Девушка опускает голову, позволяя волосам скрыто лицо, ими играет ветер, колыхая порывами пряди. Руки с силой стискивают металлический парапет балкона. Но разве сможет она жить, помогая монстру хранить его сущность в тайне? Каждый день читая сводки о новых жертвах, покорившихся ситху планет, о его возрастающих полномочиях и увядании свободы Галактики? Ее захлестывает безжалостная рефлексия, Мотма понимает, что ее просто пожрет собственная совесть, а душу каждый раз будут ранить подобные вести. Скрывая сущность чудовища, она автоматически становится его соучастницей. Такой же убийцей, ее вина будет не меньше и руки не чище. Она просто не выдержит каждый день бояться за мать, делать недоумевающее лицо при разговоре о стихах и молчать, не имея право выдать информацию, раскалённым железом жгущую разум. Мотма осознавалась свою слабость, но ничего не могла с этим поделать. Как там говорил Палпатин? Смерть иногда бывает милосердием. Жаль, что она его не заслужила. Пожалуй, это лучше такой жизни или, лучше сказать, безвольного существования с зависимостью от психопата. Мон искренне не понимала, почему он не убил ее, ведь это намного проще, чем организовать подобный шантаж. Или он знал, что для неё это будет хуже смерти? Похоже на то, ситх никого не прощает, эта пытка - ее наказание за то, что встала у него на пути. Но свобода выбора есть всегда. Если Мотма не могла руководить собственными действиями и волей, то жизнь тела принадлежала лишь ей. Девушка, часто дыша и пытаясь справиться с нарастающим головокружением, перелезает через парапет. Тело резко парализует страх, а руки сильнее цепляются за ограждение сзади. Теперь лишь шаг отделает ее от бездонной пропасти и последнего полёта, за которым последует пустота и покой. Ветер продолжает трепать ее волосы и подол разорванного платья. Мотма смотрит вниз, низкая облачность скрывает землю. Один шаг до свободы. До неминуемой смерти. Мон закрывает глаза и разжимает ладони. Ожидаемое ощущение полета не появляется, вместо этого кто-то резко хватает ее сзади за талию и грубо затаскивает обратно на безопасную часть патио. Мотма открывает глаза и видит все то же ненавистное лицо Канцлера. Он холоден, сложно понять его эмоции, но плотно сжатые тонкие губы свидетельствуют о недовольстве, которое испытывает кот, слишком рано придушивший мышь, не успев наиграться с ней. Одним движением он спасает ее от смерти и свободы, возвращая обратно в жизненный ад. Кажется, что от Палпатина невозможно сбежать и он никогда ее не оставит, продолжая мучить одним своим присутствием. - От меня не так-то просто отделаться, - Канцлер довольно ухмыляется, будто читая ее мысли и сильнее стискивая хватку. Снова его руки на ее талии. Хочется вырваться, но он держит слишком крепко. Ситх снова прижимается к ней, их лица почти соприкасаются. От омерзения хочется зажмурится, снова представляя пришлую близость, но все же Мотма не делает этого и упрямо смотрит ему в глаза, вокруг которых уже впечаталась временем сетка морщин. Его лицо ещё влажное после душа, и на щеке сохранилась пара капель. Канцлер наклоняется к ней ещё ближе, слегка касаясь ее уголка рта губами, будто специально растягивая удовольствие видя ее напряжение. Сколько ещё он будет причиной ее срывов? Сделалось страшно обидно за причинённую им боль, и захотелось, чтобы он хоть на каплю испытал нечто похожее. Мотма сама тянется ко рту Палпатина, вызывая этим поступком его минутное замешательство, а затем во время поцелуя с силой зубами выпивается в его нижнюю губу. Металлический привкус крови. Его злобное шипение. Ее маленькая победа. А это приятно чувствовать, что твоему врагу больно. Но Канцлер не отстраняется, он углубляет поцелуй, вырывая свою губу из ее захвата, сдавливает ее тело руками сильнее. Ситх тоже принял правило игры. Он начинает целовать ее шею, оставляя болезненные засосы на нежной коже. Она тянется к его лицу, обхватывая зубами выпирающую линию скул. Кажется, все равно, что делает ситх, главное, что теперь и сама Мотма отвечает ему тем же. В этот момент она потеряла способность адекватно мыслить, полностью отдаваясь процессу. Сжать зубы сильнее. Почувствовать вкус крови. Впиться ногтями. Осознать, что и ситху может быть больно. Неконтролируемая жажда услышать его болезненное шипение снова. Это было сродни наваждению, дикому животному экстазу или сумасшествию.