Спокойствие - ложь, есть только страсть!

Глава 6. Палпатин глубоко вдыхал воздух, крылья его острого носа раздувались от ярости. Со всей силы он сжимал запястье Мотмы, казалось, ещё чуть-чуть и послышатся треск костей, ещё чуть-чуть и он сломает ей руку. И взорвется сам. Ситх рвётся наружу, разрывая будто когтями человеческую оболочку, сдержать его в этот раз неимоверно сложно. Благодаря Силе Сидиус уловил мысли сенаторши. Увидеть его настоящие эмоции!? Да что о себе возомнила эта заигравшаяся в следопыта девчонка? А этот миг, когда она допустила мысли о их возможном противостоянии вызвал в Палпатине буквально потерю контроля. Он привык видеть уважение, страх, раболепство, ненависть, удивление. Все, что угодно, но не вызов, который до этого явственно пламенел в глазах напротив. Его ему не бросали уже очень давно, а те, кто осмеливался были мертвы. Ситх перестал видеть вокруг равных противников, возвышаясь огромной фигурой, окружённой аурой силы над всеми. Врагом и противником может быть только достойный. Равный. Остальное - надоедливая мошкара. И решать, кто способен быть его противником имел право только сам Канцлер. А теперь он видел, как это право просто смяли и выбросили, как листок, который совсем недавно был зажат в его руке. Никто не позволял себе подобного, а Мон посмела... Внутри разгорался яростный огонь, способный взорваться устрашающей бурей и уничтожить все вокруг, призванный сеять лишь разрушения. Это была не специально разжигаемая им самим ярость, в этот раз это незапланированный стихийный и более опасный гнев, который неимоверно сложно контролировать. Каждую мышцу будто свело и сжало плотным жгутом, подобным отжимаемой тряпке, мелкая нервная дрожь, покалывания тока и оглушающий грохот крови в ушах, мешающий разуму и рациональности пробиться наружу. Он заполоняет пространство, ускоряет биение сердца. Ярость превратила комнату в не пропускающий кислород мешок, дыхание сбивается, а трахеи обжигает будто ставший раскалённый вокруг воздух. Впервые ситху так тяжело держаться, впервые кто-то так нагло пересёк черту дозволенного, также своенравно как и порог его ложи в тот вечер в опере. Он смотрит на Мотму, которая пытается вырвать истерзанную руку из железного захвата. Вызов стирается испугом в ее глазах, а лицо обезображено страхом и удивлением. Осознанием. Осознание ситуации бьет сильнее бича. Палпатину нравится ее реакция, но это лишь малая плата за то, что она вывела его из себя. Утихомирить ситха сложно. Палпатин знал, что сейчас его глаза находятся где-то в пограничном состоянии трансформации и судя по добавившемуся страху Мотмы она заметила это. Синий светлел, будучи пронзённый тысячами мелких желтоватых прожилок, которые грозили продолжить ширится. Но судя по мыслям девушки, доносившимся до Палпатина как сквозь пелену по каналам Силы, она не догадывалась о причинах смены цвета, страх мешал ей соображать. Шив усмехается про себя, понимая, что испуганная девчонка списала все на игру света и собственную впечатлительность. Это забавно, когда люди отрицают очевидное, они способны оправдать что угодно, лишь бы не верить в правду. Сейчас эта девушка - связь с реальностью, канат из бездны безумия и неконтролируемой ярости, путь к утерянному самоконтролю. Палпатин сжимает ее запястье сильнее, стремясь вложить в этот жест всю накопившуюся ярость и найти успокоение. Мотма взвизгивает от подобного безжалостного давления на свою руку. - Ты думала, что можешь делать все, что захочешь? - Палпатин снова приближается к ней и уже расслабляет хватку. Он успокаивается и лишь в его громком шепоте сохранилась тлеющая ярость. - Мне больно, - в голосе Мотмы слышатся подступающие слезы, но она не плачет и старается говорить спокойно. - И? - он вопросительно вскидывает брови, искренно удивляясь, что это должно его как-то заботить. Судя по лицу сенаторши, она явно оторопела, не просчитав такого поворота событий. Ее глаза забегали по комнате, словно ища подсказку для своего дальнейшего поведения. Но светлые стены читального зала равнодушно взирали на стоявших друг к другу почти вплотную мужчину и женщину. - Отпустите! - кратко и требовательно, она сама удивилась как уверенно прозвучал ее голос в огромной пустой комнате, в которой уже начинало темнеть. Густые сумерки разрезал лишь свет маленькой персональной лампы за столом, где она только что сидела. Холодный белый свет растворялся в окружающей полутьме, бликами ложась на зеркальную гладь стола. - Хорошо, - Канцлер прищуривается, в его глазах уже нет и следа недавней ярости, лишь интерес и пугающие своей весёлостью искорки. - Но все не так просто: выгода должна быть взаимной. Мон шумно и прерывисто вздыхает и, замирая в ожидании ответа, произносит: -И чего вы хотите? Палпатин загадочно улыбается и заводит вторую руку ей за спину, скользя ладонью по талии Мотмы. Его дыхание щекочет нежную кожу на шее, вызывая на теле волну мурашек. Девушка чувствует напряжение, она сейчас до предела сжата и скована, словно она приросла к полу - единственной опоре и хрупкому мостику над бурлящей лавой. Одно движение и ей конец. Она полетит вниз. Единственное чего хочется, чтобы стоящий перед ней мужчина исчез, или хотя бы просто покинул ее личное пространство. Сенаторша зажмурилась, будто в ожидании чего-то ужасного. Словно вместо человека к ней приближался и кружил вокруг неё голодный хищник. Запах духов Канцлера, пропитавший насквозь этот вечер, уже вызывал тошноту. Слишком много его было, прямо как и мужчины, который этими духами пользовался. Шив тем временем почти невесомо коснулся второй руки Мотмы, которая сжимала слегка влажный от вспотевших ладоней комочек бумаги. Ситх быстрым движением вырывает листок у неё из руки и отпускает вторую. Он делает это в одно мгновение и тут же отстраняетеся. Мотма резко распахнула глаза, в удивлении глядя на Палпатина, распрямляющего помятую бумагу. Он на секунду отвлекается от своего занятия и видя ее состояние расплывается в самодовольной улыбке: - Вы ожидали чего-то другого, госпожа Сенатор? - Своими действиями вы позволили мне ожидать чего-то другого, - отчеканила уже пришедшая в себя Мотма. Щеки девушки покраснели от стыда, будто ее поймали за чем-то непристойным. Ну, почему он действует на неё так!? Рядом с ним невозможно оставаться спокойной. Весь вид Канцлера выражал насмешку, при виде которой Мон стало ещё хуже. Он оперся на стол позади себя и скрестил на груди руки, продолжая держать в одной из них более менее расправленный лист бумаги. Он придерживал его всего двумя пальцами, а третим слегка водил по нему. От соприкосновения ухоженного ногтя к бумажной поверхности раздавался тихий шорох. Весь вид ситха выражал полную уверенность превосходства и удовлетворения от разыгравшегося на его глазах шоу. - Вы сами виноваты, что ваши ожидания не оправдались! - нагло заявил Палпатин, будто издеваясь над ней. Он довольно подметил, что после этой фразы Мотму чуть было не разорвало от возмущения. Она поджала свои пухлые губы и злобно на него посмотрела. Она явно не ожидала такого ответа и сейчас просто задыхалась от подступивших эмоций, не зная, что можно сказать на это оппоненту. А ситх просто забавлялся ситуацией, играл на ее чувствах ради собственного развлечения и удовлетворения. Он не знал как это объяснить, но ему это нравилось. Канцлеру нравилось видеть ее потерянной, обескураженной, возмущённой. Хотелось причинить ей боль, плевать как... Пускай пока только словами, и пускай пока это больше похоже на попытки вывести ее из равновесия. Палпатин злился на неё, буквально ненавидел за то, что вновь и вновь ему приходится возвращаться к Мотме в мыслях. За все это время она уже начала его раздражать. Он привык, что все всегда происходит по его сценарию: по его желанию и с его разрешения. Но эта девчонка не вписывалась в привычную картину мира. Он мог ее ненавидеть или же желать признания своего могущества и правоты с ее стороны, но не мог одного - не думать. И это раздражало и неимоверно злило. Великий манипулятор, талантливый актёр, блестящий политик, он умел менять мнение других людей о себе, он возвёл притворство в ранг искусства, но во лжи самому себе даже Сидиус оставался бессилен. Это вызывало сильнейшую ярость, которая почему-то нашептывала вымещать злость на единственной виновнице происходящей потери равновесия. - Как вы смеете!? - Я смею все! - улыбка-оскал трогает губы Канцлера. - Кто мне запретит? - самодовольство на грани нарциссизма. Палпатин обращает свой взгляд на листок Мотмы, он брезгливо перехватывает его и, продемонстрировав ей ее же исписанную работу, кидает бумагу на ближайший к себе стол. - Я видел, что вы писали. Гордится там явно нечем, но и стыдитесь вы тоже зря, - ситх внимательно рассматривает лицо Мотмы, словно ожидая, ее реакцию. Девушка резко бледнеет, а потом в раздумьях хмурит брови. Что он сейчас сделал? Он что похвалил ее? В очень странной, не свойственной нормальному человеку манере, но, похоже, это действительно так. Весь облик сенаторши выражает удивление и недоверие. Ещё немного и она потянется, чтобы ущипнуть себя для проверки не сон ли это. Канцлер сам удивлён своим порывом, но ее реакция ему понравилась. Он усмехается, и оттолкнувшись руками от стола позади себя направляется к выходу. -Вы свободны, - роняет он властно, в одной ему характерной высокомерной манере. *** Мотма так и остаётся стоять на месте. Большое спасибо, господин Канцлер, что позволили идти. Интересно с чего он взял, что ей нужно его разрешение, но одной этой фразой Палпатин явно дал понять о существовании огромной пропасти между ними, которой отделился Канцлер от всех остальных благодаря своему высокому положению в обществе. Сенаторша чувствовала себя на удивление мерзко, задаваясь вопросом: как Палпатин в любой ситуации может оставаться хозяином положения. Но эта поразительная харизма Канцлера волновала ее намного меньше произошедшего несколько секунд назад. Впервые Палпатин вызвал у неё ужас. Теперь девушка была готова поверить в слова Шей Луш об опасности этого человека. Интересно, а как она столкнулась с его истиной сущностью? Этот вопрос вызывал сильнейше обострение любопытства, и Мотма пообещала себе обязательно это выяснить. Какое-то мистическое наваждение и страх, вызванные этим человеком отступали, а жжение в пострадавшем запястье становилось сильнее. Рука болезненно пульсировала, а при рассмотрении уже были видны проступающие гематомы. Сенаторша сморщилась от боли, коснувшись безжалостно сжатой конечности, но все же подвигала ей. Перелома нет. Отлично, уже хоть что-то. В голове не укладывалось, что она настолько вывела из себя Канцлера, что тот причинил ей физическую боль. Уже сложно было говорить о какой-то сдержанности, больше всего Мон и напугала его эмоциональная нестабильность. Ей казалось, что она кожей чувствовала его необузданную ярость, вызванную простой детской шалостью. В какой-то момент она даже допустила мысль, что Канцлер может убить ее, настолько его глаза были пропитаны злобой и ненавистью. При воспоминании о них, Мотма почувствовала озноб, затруднённое от шока и страха дыхание и ускоренное сердцебиение, которое не желало успокаиваться, вкупе придавали ее состоянию некую болезненность, близкую к эмоциональному срыву. Она поражалась игрой света в его глазах, но совместно с его действиями и шипящий интонацией, необъяснимое изменение цвета глаз добавляла обстановке какой-то потусторонней силы. Его разъяренный образ вновь перед глазами. Психопат. Мотма моргнула, прогоняя морок. Девушка подошла к столу, на который он недавно самодовольно опирался и забрала свой листок. Она больше не позволит ему так поступать с собой. Опасная игра переходит на новый уровень. Улыбка тронула ее искусанные от нервного напряжения губы. А ведь его маска все-таки почти распалась. Мотма никогда не видела всегда спокойного и высокомерного Палпатина в такой ярости, а сегодня... Сегодня она будто коснулась его генератора эмоций и открыла запретный клапан. Несмотря на испытанную боль и страх, это приносило какое-то извращенное удовлетворение. Ведь у неё получилось задуманное. Реванш за случай в опере. Один - один, господин Канцлер.