***
Когда дверь за спиной Ханса захлопнулась — стало колко тихо. Парень прогулялся по комнате в темноте, явно не желая нарушать эту самую пугающую тишину, и Хэддок на своей шкуре прочувствовал неприятный холодок атмосферы. Только что-то подсказывало, что Рапунцель чувствовала далеко не то же самое. То бишь, если у Иккинга мышцы напрягались от желания преподать зазнавшемуся моральному уроду урок, то у нее — Хэддок думал — в теле блуждала тянущая слабость. И как же при этой мысли хотелось заговорить, но было нельзя. — Анна, ты можешь идти, — скомандовал Ханс, зашторивая окно и неприятно усмехаясь; Иккинг поднялся с кровати и продолжил пристально следить за человеком, гулявшим с ним по одной территории. — Ну, а ты, моя дорогая женушка, соскучилась ли по мне? Зубы Иккинга от приторности тона Ханса скрипнули, а пальцы пожелали сомкнуться на крепкой шее врага. Иккинг подошел к Хансу со спины так, что их разделяли несколько сантиметров. — Ты даже не представляешь, — прошептал Хэддок на ухо Хансу, хватая парня за запястье и резко заламывая руку; юноша неопределенно дернулся от неожиданности и, зашипев, обернулся лицом к визави. Иккинг распознал на губах парня кривую ухмылки, когда тот буквально отплыл к прикроватной тумбе и через минуту приведения саднящего запястья в порядок изъял из нижнего ящика что-то небольшое, а затем зажег настольную лампу. Комнату залил неуютный горчично-желтый свет из-под роскошного коричневого абажура. Ханс повертел вещицу в руках, разглядывая ее с извращенным обожанием. — Ты помнишь ее? — Ханс поднял руку со сжатой жемчужно-розовой маской, которую в весьма нелестной манере получил от Хэддока в качестве напоминания о лучших моментах с некоторой блондинкой; Иккинг нахмурился. — Я все хотел тебе вернуть, — юноша с силой ткнул маской в грудь шатена, заставляя ее принять, — на память. Видишь ли, я оказался примерно на пятьдесят оттенков темнее тебя. Змеиный тон Ханса разбивался волнами гнева, злобы и обиды в теле Иккинга. Пока Хэддок пребывал в прострации, предавшись ненужным размышлениям, аристократ, не сумев преломить желания пустить в ход силу и насытиться чужими мольбами, внезапно занес над противником руку и съездил кулаком тому по скуле. Хэддок согнулся вдвое и глухо простонал в ладонь, отбросив маску. Криво усмехнувшись, Иккинг пробормотал себе под нос что-то вроде: «Я этого ждал». Ханс потряс рукой в воздухе и не заметил, как Хэддок выровнялся и одним толчком повалил визави на кровать, сильно приложив затылком об изголовье. Пока Ханс, рыча, держался за голову и пытался вернуть зрение, Хэддок сел на его бедра и, склонившись над теперь уже растерявшей запал жертвой, оттянул за волосы голову завопившего парня назад. — Девочек, девушек, женщин обижать нельзя, — свободной рукой Хэддок врезал Хансу по носу, кажется, разбивая не только цель атаки, но и свои костяшки. — Тебя этому не учили, больной ублюдок?! — еще удар, от которого тело аристократа характерно сжалось, а из рассеченной скулы потекла густая кровь; из-за в миг накатившей на сознание алой пелены было сложно остановиться, а чувство вины и необходимости мести смешались во взрывоопасную смесь. — Это ты с ней делал?! — разъяренно кричал Хэддок, оставляя на лице и шее Ханса пятна синяков и мелкие кровоподтеки. — Что еще вы делаете с теми девушками?! Очередной удар затылком об изголовье заставил Ханса немного обмякнуть, пока зверь, освободившийся в Хэддоке, продолжал терзать тело уже не защищавшегося парня. Иккинг хотел остановиться тогда, когда боль наполнит собой разбитые окровавленные кулаки и скулу, но желанный приступ все не приходил, пока кто-то не ворвался в комнату и не повис накидкой на спине Хэддока, не потянул назад. От бессилья парень не мог больше даже кричать, только обжигался слезами, когда упал на другую половину кровати и нашел в себе силы спихнуть тело Ханса на пол. Тот был в сознании, но удушье давало о себе знать, отдаваясь в теле слабостью. И только когда легкие расправились, казалось, как после перерождения, пришла и боль. Картинка перед глазами вновь стала четкой. Теперь уже на бедрах Хэддока сидела Рапунцель и что-то быстро говорила. Ее щеки пылали, выдавая гнев. Иккинг почувствовал напряжение и смущение одновременно, когда потянулся и сел. Он постарался спрятать эмоции за улыбкой. В неприятном желтом свечении Рапунцель казалась ему необыкновенной. Она положила свои руки на его плечи и доверительно сократила расстояние между своим носом и носом Иккинга. — Что же, ты позволишь мне любить тебя? — усомнился Хэддок, сжимая талию Короны руками. Девушка глубоко задышала, и в ее глазах застыл страх. Рапунцель металась: она понимала, что находится в руках Иккинга, что она под защитой сейчас, и что она очень долго этого ждала и жаждала, но потом приходило осознание того, как нетверда доска под ее ногами. Здесь же начинали суетиться отвратительные картинки проведенных в руках Ханса часов, испытания, истязания. И от этого сердце больно екало, и все начинало болеть. И о какой любви она могла говорить теперь, умудренная опытом? Нет любви. Нельзя произносить ее имени. Но есть закон, по которому людей становится на планете больше. И если жизнь сводится к этому закону, то она непроизвольно становится Рапунцель отвратительной. — Если ты никогда больше не произнесешь слова «люблю», то мы сможем гораздо больше. Девушка почувствовала, как ее тянут вперед. В животе стало жарко, и иголочки волнительных мурашек рассыпались по низу позвоночника, когда губы Иккинга встретились с ее губами. Сперва Рапунцель опешила, и ей было сложно открыть рот, ответить. Осторожно проведя языком по верхней губе Иккинга, девушка обожглась железистым вкусом его крови. Хэддок не спешил, давая Короне освоиться. Девушка закрыла глаза прежде, чем нерешительно ответить. Она хотела почувствовать Иккинга внутри своего рта, но, возможно, при других обстоятельствах. Его руки на талии настойчиво возвращали в реальность, не давая поддаться воображению и воспарить подальше от комнаты, из которой хотелось бежать. Пальцы осторожно скользнули в волосы парня, девушка чуть прогнулась в спине, прижимаясь грудью к груди (друга) и испытывая электрические разряды между двумя разгоряченными телами. Едва не задохнувшись, двое отстранились друг от друга, когда в комнату влетела целая свора неизвестных людей, местных копов, во главе с Джеком. Фрост заценил. Ребята даже не отпрыгнули друг от друга, потому что им было наплевать, и они испытывали усталость и, отчасти, разочарование из-за того, что их прервали.***
Астрид и Флинн улизнули из лагеря сразу, как представилась возможность. Мерида же без интереса давила носком кеда жуков и ненавидела каждый миг, что хотелось почесаться под гипсом. Флинн вел неуверенно. Астрид разглядывала неизвестные ей куски города, и разрывалась гранатой, натыкаясь на кладези воспоминаний. Она шла увереннее, когда районы сменились на череду домов, уводящих к самому тихому и до боли знакомому проулку. Там, несмотря на всю специфику архитектуры, стройным рядом вдаль убегали приземистые простенькие домики из раздела «для холостяков» или, на крайний случай, «малосемейки». Астрид слегка напружинилась, когда волосы на ее затылке недобро зашевелились. Флинн становился все более темным, как туча, но ему, право, хотелось поскорее покончить с этим. Сдавив ладонь Астрид в своей руке и прочитав все возможные молитвы, он решительнее двинулся вперед. — Знакомое место, — как бы невзначай бросила Астрид, хватаясь свободной рукой за свою шею и озираясь по сторонам. — Очень надеюсь, — буркнул себе под нос Флинн, и его плечи приподнялись. Юноша топал чуть впереди, и Астрид оставалось только разглядывать его спину, когда она испытывала нарастающую тревогу. Череда знакомых домов разрывалась пустым участком, на котором остался только облагороженный за счет соседей белый забор. Американский манер здесь читался без особого труда. Астрид хотелось, чтобы Флинн минул это место, от которого ее душа хотела пролиться водопадами на белый свет. Но автоматная очередь издырявила все внутренности девушки, когда юноша остановился прямо напротив глухого забора и уставился на пустырь, приложив ладонь ко рту. Астрид прищурила оба глаза, не желая вспоминать, как веселилась на заднем дворе с матерью и отцом, как жарили барбекю и отмечали дни рождения там, где сейчас только трава зеленеет. — Я не понимаю, — нарочито-весело дернула интонацией девушка, когда ее руку сжали сильнее. — Это мой дом. Ну, то, что от него осталось. — Верно, это твой дом, — слова давались Флинну все тяжелее с каждым мигом, а на ресницы давно выпала первая влага; парень подхватил подбородок Астрид, не глядя ей в глаза, и повернул голову девушки в сторону соседнего дома. Астрид посмотрела туда, куда указывала протянутая рука Флинна и все еще решительно не понимала, что имеет ввиду ее друг, указывая на соседний дом, в котором начался пожар и с которого огонь перекинулся на ее собственный. И в ее голове мысли мельтешили, как проклятые маленькие муравьишки. — А это мой дом, — слова Флинна ударились об ушную раковину Астрид, и дальше не пошли, а обратились в вязкую черную массу и медленно наполнили девушку внутри. Она не знала, что ей говорить, когда она не смогла высвободить свою руку из хватки Флинна и удрать подальше от этой правды: ее лучший друг, ее ВСЁ — едва ли не причина всех ее бед, ее духовной смерти. — Ты, ты что… Ты… — слова не клеились в предложения. — В тот день моя семья переехала сюда, и я был очень зол из-за этого. Моя сестра, и та оказалась на стороне родителей относительно этого переезда. И я так все это ненавидел. Я хотел, чтобы все прекратилось и вернулось на круги своя. Но я не хотел совершить тот поджог, и никогда не желал ничьей смерти. В конечном итоге, спустя долгое время после побега и бесконечных самотерзаний я оказался в приюте, куда тебя определили. Для этого мне пришлось связаться со многими криминальными шайками и авторитетами. Сама понимаешь, детей не отдают кому попало. — Что ты говоришь? — игнорируя невесомые слезы на своих щеках, Астрид только безвольно открывала рот и на автомате издавала звуки, складывавшиеся в слова. — Ты же был уже взрослым парнем, и ты не смог справиться со сменой локации? Господи! — взвыла девушка, сильно ударяя себя по лбу и хватаясь за голову. — Боже. Калифорния. Мне нужно уехать, — задыхаясь, шептала Астрид. Разочарование и гнев — страшная смесь. Когда твое тело теряет способность совершать действия, а разум — думать. И только пелена бессилия напоминает о том, что ты живой. И вот теперь возьми и проживи с этим пару десятков лет. Минимум. — Здравствуйте! — раздался звонкий девичий голос со стороны дома поджигателя. — Вы купили участок? У него дурная репутация, поэтому его никто не берет, и у меня здесь нет друзей. Флинн и Астрид растеряно пялились на девушку, повисшую на заборе и положившую голову на свои ладони. — А… — едва выдавил из себя Флинн, и девушка, сверкнув широкой улыбкой, резво сдвинулась с места. Астрид еще смутило то, какой низенькой незнакомка казалась за сплошным забором. Однако все вопросы рухнули, как карточные домики, когда девушка с умопомрачительной улыбкой и искрящимся взглядом показалась на пешеходной дорожке и предстала перед новобранцами. Выглядящая тяжелой инвалидная коляска делала образ легкой и воздушной незнакомки каким-то особо трагично-скорбным. Девушка казалась совсем молоденькой, но нижняя часть ее тела была бесполезной. — Я Пенни, буду рада, если у вас есть дети или кто-то, с кем можно повеселиться, — девушка протянула Астрид руку. И прежде, чем Хофферсон успела пожать ее, Флинн издал задушенный всхлип или что-то вроде того, а потом его колени подкосились, а руки уперлись в подлокотники кресла. Пенни растерялась и перепугалась, возможно, но не издала никаких звуков. Только ее глаза стали чуть шире, особенно когда Райдер нерешительно провел пальцами по волосам девочки, словно знакомился с ней. — Здравствуй, сестренка, — Пенни пошатнулась назад, чуть толкая коляску по инерции, Флинн не мог подавить чувства вины, которое придавило его гранитной плитой, а Астрид зажала рот руками, претерпевая трясучку в конечностях. — Ты…***
К тому времени, как уже окончательно рассвело, Фрост уворачивался от очередной порции папарацци, которые норовили получить интервью от «Героев, разоблачивших группу особо опасных мошенников», но ему все-таки не удалось скрываться вечно, как и Иккингу, и Рапунцель и даже Анне. Протиснувшись через толпу, парень буквально врезался в родные лица. Чуть поодаль от шумихи, обнявшись, стояли Джуди и Ник. Парень так и рванул к копам с распростертыми объятиями. — Ребята! Какими судьбами здесь? — Как же?! — радостно воскликнула Джуди. — Мы ведь вели это дело наравне с местными органами и получим повышение по службе за раскрытие масштабного дела. И это благодаря тебе и ей, — Хоппс кивнула в сторону Рапунцель, нежившейся в объятиях Хэддока под пледом. Машина скорой помощи норовила захлопнуть свои двери и увезти Анну и Рапунцель в больницу, но обе девушки отказались. — Она сняла побои и предоставила ту запись. А еще, она выжила. — Да, но не ее родители, — задумчиво произнес Фрост, поджимая губы и опуская взгляд. — Я тут вдруг понял, что любить своих предков стоит любыми, пока есть время. Ник изогнул бровь и протянул Джеку руку, которую парень крепко пожал. — Мы благодарим тебя за сотрудничество и будем рады встретить в нашем управлении после учебы, будущий офицер Фрост. Джек коротко хмыкнул. Пожалуй, ему действительно это было интересно, и желание не отпало, как это было раньше. Парень кивнул, тем самым отпустив друзей, которые с улыбками кивнули и удалились к «Кофе-минутке». Вновь внимание привлекло прикосновение к плечу. Фрост повернул голову вправо, встречаясь взглядом с Рапунцель, которая протягивала парню телефон и казалась напуганной. — Это Эльза, с телефона Моаны.