can't hear

Юри спал беспокойно. На душе было неспокойно. Юри очень сильно понравился Виктор. Он бы душу продал за то, чтобы заговорить или услышать его голос. Тишина вновь давила. Он даже плакал бесшумно. В голове было полно ненужных мыслей, а руки тряслись, словно он вновь попал на урок с той девочкой. Виктор сказал, что хотел бы больше видеться с Кацуки. Он много чего спрашивал, а Юри лишь писал скудные ответы на бумажке, а потом тащил Виктор смотреть на Симуду. Художник безумно любил наблюдать за водой. Она была такой непредсказуемой, теплой и неслась с бешеной скоростью, что сказалось, что собьет какую-нибудь птицу, которая опустилась посмотреть в воду. Природа завораживала и Виктора. Такая непокорная, будто бы вот-вот что-то случиться. Но ничего не случается. Только вот река выпускает пар. Такой теплый и приятный, что Виктор растворяется в нем и утягивает за собой Юри. этого милого парнишку из Токио, который даже заговорить боится. Глупенький Никифоров хочет услышать от этого человека столько вещей. Хочет услышать смех, как он называет его имя, как Юри выпускает смешки. Когда они первый раз увиделись, русского удивило, что глаза парнишки такие погасшие, будто бы он что-то потерял. Не кошелек с большой суммой, а именно что-то родное и важное лишь для него. Виктор закусывал губу и наблюдал за японцем. Он становился ярче с каждым днем, а когда Виктор заходил в его студию, то видел как Кацуки старается. Какие у него грязные руки от прилипшей краски, как он вытирает краску с щеки, но делает только хуже. Почему-то становилось тепло. Даже с Мариной Виктору холодно. Ему иногда хотелось сбежать от нее. Забрать сына и улететь в другую страну, но… — Никифоров, вы никогда не любили перемены. Когда-то с ним говорил психолог и объяснил, что в жизни нужны перемены, но он кого-нибудь слушает? Нет. Для Виктор не существует других мнений. Он сам лучше знает, что для него лучше. Все твердят Виктору, что он должен слушать других, но тот лишь отмахивается и продолжает сгорать в своих убеждениях. Тлеть от собственной напористости и всезнания — самое противное в его жизни, но он не может по другому. Юри другой. Абсолютно иной. Кацуки всегда пытается прислушаться к мнению других людей, пытается научиться чему-то новому. Он перелистнул страницу своей инвалидности и стал жить каждым днем. Он стал чаще улыбаться, есть мамин кацудон, который так любезно привозила Мари. А она приезжала раз в три дня. Помогала убираться, а иногда и позировала для очередного шедевра брата. Семья Кацуки не узнавала сына и была всей душой благодарна Виктору. Они так долго ждали, что Юри вновь сможет так же ярко улыбаться, а его глаза будут светиться так ярко, что другим придется забывать кем он был раньше. Японец всегда был добрым и упорным. Он сам научился рисовать, сам научился языку жестов и сам стал познавать этот мир. Кацуки отличался от многих, особенно от людей в шумной Японии. Он был слишком добрым и мягким, он хорошо ладил с детьми и даже мог помочь совсем незнакомой женщине успокоить ребенка. Но почему-то Юри никогда не считал себя таким добрым человеком, как говорят многие. Но видимо, у творческих людей склад ума такой. Что когда-то заложили в кору, то уже не вытащишь. Сейчас парень плакал в подушку от беспомощности. Виктор сказал, что завтра уедет и вернется лишь через пол года. Это был удар. Удар по столь хрупкому цветку. Виктор понимал, он все осознавал, но не мог ничего поделать. В России его ждет семья. Не может он заводить отношения, хотя и хочет. Больно, противно и опасно. За окном летали черные вороны. Небо над Токио наполнялось первыми лучами солнца, а Юри не сомкнул глаз. Хотелось успеть на рейс Виктора. Хотелось подарить маленький портрет, который он нарисовал для самого замечательного человека, что встречал Кацуки. Он боялся. Боялся, что опоздает и больше не услышит о Викторе Никифорове из России. Боялся, что он больше не растреплет его волосы. Осталось пять часов. Обязан успеть, пока не поздно.