За гранью наших возможностей

2016 Эйден заводит свою детку с пол-оборота и выезжает на шестую трассу, обгоняя первые две машины. Простым смертным трудно почувствовать весь кайф, когда на скорости двести десять подрезаешь вечного соперника на охуенно вертлявой дороге, оставляя чёрные клубы дыма, словно подтверждая чужое фиаско. Porsche Carrera бьёт по тормозам и со скрипучим визгом остаётся где-то позади. Эйден сжимает руль до побелевших полос на ладони, резко выворачивая влево. Поворот, за ним остаётся ещё один неудачник, последний рывок и Эйден почти у финиша.  Адреналин захватывает с той же скоростью, что и любимая Эйденом детка, вздувается и лопается от напряжения сосудами под кожей.  Ему это нравится. Сладкий порыв свободы с горчинкой безумства. И никто не усомнится в его превосходстве.  Его считают королём скорости, а за глаза тихо называют чокнутым самоубийцей. А Эйден и не отрицает. Он так заигрался в эти игры со смертью, что уже не понимает, где та самая черта. Та, за которую нельзя переступить, а может Эйден давным-давно переступил, послал её к чертовой бабушке.  Он вертит на своём огромном все эти предрассудки и кладет неоднократно на чужое мнение каждый раз, когда подставляет дуло пистолета к виску за пятничной игрой в рулетку, как будто бы они играли в сквош или гольф, или когда он выжимает педаль газа до максимального циферблата с жирной подрагивающей стрелкой. Так его демоны перестают выть, а в голове, срывающей раз за разом все стоп-краны тихо.  Наконец-то тихо.  Эйдену наплевать на опасности и риски.  Только тогда, когда его детка с диким рёвом мотора пересекает финишную прямую, а толпа ревет его имя рядом со словом «победитель», Эйден выходит из машины и скалится как животное. Ему двадцать три и он - победитель. Так бы он написал на своей надгробной плите, потому что знает – дожить до старости невероятная роскошь для него, и вот так он бы закончил книгу о себе. Потому что наконец-то власть в его сильных руках, сжата до хруста. И её мало. Её легко упустить и непросто вернуть. И Эйден знает, что есть люди без этой власти.  Ему двадцать три, и он ни во что не верит. Он ничего не желает и слушает лишь свой внутренний голос.  Эйдену двадцать три и он искренне полагает, что давно вырос и игра в пиратов больше не для него, он её давно закончил. Но, к несчастью, за десять долгих лет он не сдвинулся ни на один уровень.  Эйдену двадцать три - он по-настоящему богат.  У него сеть салонов красоты, пара развлекательных комплексов, а ещё адреналин рассыпаный сахарными кристаллами где-то под коркой сознания. У Эйдена грустный жизненный опыт, шрамы на спине, татуировка на запястье, так по-детски выцветшая. У него отвратительное прошлое, безбашенная молодость и не менее горькая взрослая жизнь. А ещё у него маленький бизнес, прикрытый со всех сторон верными асами и поверенными людьми. И пустая квартира.  В нем всегда было тяжело разглядеть глупого и милого ребёнка, но даже тот циничный мальчик из приюта совсем не похож на того, кто так бесцеремонно тратит жизнь впустую.  У Эйдена была мечта.  У Эйдена были надежды.  Сейчас у Эйдена початая бутылка виски, свежий косячок, чтобы лучше думалось и забитый в быстрый набор номер горячей цыпочки из салона.  Сейчас Эйден думает о предстоящей сделке, не о делах своей стаи. Пираты с тупой детской игрой уже давно позади. Они все выросли, а подвал остался далеко в прошлом. Они больше не питаются отходами в мусорках и не шьют одежду из старых тряпок. И лишь маленький отклик остался навсегда. Он продолжает грызть внутренности.  Эйден больше не вспоминает затхлый приют, комнату сожалений без окон с пищащими во всю крысами. И Эйден больше никогда не вспоминает новую, любящую семью.  На улице слишком холодно. Грозовые тучи выдавливают тяжелые капли дождя. А толпа продолжает скандировать его имя рядом с привычным, до тошноты пустым и до кипящей крови в жилах фееричным «победитель».  А во рту почему-то сухо и горько.  ***  Дэнни сидит в маленьком кабинете респектабельного офиса в звенящей в ушах и шуршащей бумагами тишине. На ней как всегда юбка-карандаш до колен, белая майка, строгий пиджак, усталый взгляд и груз терпкой печали на плечах. За тот короткий десяток лет она прожила огромную жизнь, поднимаясь от вонючего подвала до правой руки владельца крупной компании.  Дэнни не гордилась. Дэнни, честно говоря, устала. Устала морально, физически, истерзала последние силы.  Она – те плечи, на которые скатилась немалая толика обязанностей, на которых держится весь их с Эйденом бизнес, если его по праву можно было бы так назвать. А ещё это те плечи, которые не раз подставлялись Эйдену Уилсону в трудную минуту.  Тёплые.  Дружеские.  Прикрывающие, ищущую приключений задницу, официально заверенными документами на салоны красоты, созданными так грамотно и ловко. Глупо ждать от такого и малую часть заработанного ими капитала.  Эйдену всегда нужна была власть. Он хотел иметь всё и много, жаждал признания. Уважения.  Хотелось самого банального – денег.  У Дэнни были другие цели, другие мечты и желания. Она всегда хотела быть врачом, спасать человеческие жизни и возвращаться по вечерам в свою счастливую семью.  У Дэнни были неразделенные чувства к не умеющему любить Эйдену, разбитые мечты и воспоминания из детства, так бережно хранившиеся в закоулках мозга, словно хрустальный шар.  У Дэнни мальчик, который воровал для неё вишни в соседнем саду, запускал фонарики в ночное небо, чтобы она поменьше ныла и больше улыбалась.  У Дэнни животное, питающееся хрустом зелёных банкнот и минутами кайфа от героина вперемешку с милой улыбкой из детства, за которую Дэнни прощает все и даже больше, идёт ва-банк, лишь раз в две недели оповещая родителей, что все хорошо.  За грехи им обеспечен vip-пропуск в самый жаркий котёл в аду. За них им не положен счастливый конец и долго и счастливо. Почему-то Дэнни думает, что не заслужила.  Сама мысль о том, что однажды предложил Эйден, была омерзительна. Отвратительно было слушать, как из сладких уст лились слова о том, что единственное – на самом деле вечно продающееся в этом городе, в этой жизни – тело. Секс. Его можно продать и получить немалые деньги.  Сказал ей Эйден и ушел, давая время на размышления. Хотя оба знали, что Дэнни и думать не будет. Будет бороться с противоречиями в себе, глотать ком в горле и, в конце концов, согласится. Потому что всегда соглашалась. На каждую безумную идею, на любую авантюру. Казалось, предложил бы Эйден ей прыгнуть с обрыва прямо в ту же минуту, она всего лишь бы взяла его за руку, чтобы сделать это вместе.  Стоит ему сказать, и она поползет исполнять.  Бесхребетная и послушная.  Дэнни знала, что Эйден провел не один месяц в притонах и элитных салонах, чтобы знать систему изнутри. Систему, по которой действуют они. Те, что всегда будут сверху. Те, чьи имена никогда не прозвучат с уст тех, кто ниже.  Тогда затея была такой неправильной, мерзкой и едва исполнимой. Но спустя четыре года они на коне. Пусть не самые богатые и успешные, но явно на волне подъема.  Дэнни остается усмехаться самой себе и кусать кончик карандаша. Сейчас она с невозмутимым лицом и толикой цинизма избавляется от навязчивых проституток, нарушающих правила, приводит в коллектив новых «золотых рыбок» и ведет переговоры, холодно продавая лучшую блядь компании.  Дэнни больше ничего не остается, как смирится с тем, что Эйден чёртов сутенер и перепробовал на вкус буквально каждую представительницу древнейшей профессии. И оправдывает:  - Я должен знать, что продаю.  У Дэнни сдают нервы раз за разом, когда Уилсон младший уезжает в другой город или даже другую страну, чтобы выловить очередную звезду улицы красных фонарей.  Дэнни хочет побольнее ударить слепого и эгоистичного друга за упрямство и бессмысленные похождения, но не имеет права.  У Дэнни преимущества. Она знает, что Эйден любит пить по утрам, когда научился шить и откуда тату на запястье. Дэнни знает лично каждого демона в его голове, но не продает им свою душу.  - Почему же я не удивлен, что ты здесь? – дверь со скрипом отворилась, и в кабинет ввалился Кристофер с двумя картонными чашками кофе. Вальяжно развалился напротив Дэнни за столом и приветливо улыбнулся.  - Наверное, потому что мне одной не наплевать? – как бы, между прочим, интересуется девушка, откидывая выбившиеся рыжие пряди.  - Не только тебе не все равно, - говорит Крис и протягивает горячий напиток. - К примеру, я взял для тебя кофе. А Эйден наверняка…  - Трахает очередную девчонку?  Кристофер укоризненно зыркает, мол, о чем ты, Эйден голову положит на рельсы ради компании, и сейчас однозначно на какой-нибудь встрече с партнерами.  Естественно.  Кристофер не позволял говорить об Эйдене плохо. Он оставался преданным пиратом, иногда делая вид, что реальность – продолжение старой игры. Смирился, что многие ушли. Смирился, что многих потеряли. Кажется, только Крис жалел тех проституток, которые буквально горели на работе, выделял собственные деньги на похороны. Может совесть очищал, а может характер такой.  Кристофер был ищейкой. Он надевал серую одежду, огромные толстовки с глупым изображением, как у подростков, типа спанч боба и круглые очки, что придавали ему вид странного педофила.  Так говорила Дэнни.  На самом деле такая одежда не особо выделялась из толпы. А очки, между прочим, увеличивали визуально глаза и без того яркий голубой оттенок зрачков становился заметней.  Так говорил Кристофер.  Он носил большие свитера, натягивал рукава, прикрывая синяки на руках, и отчаянно замазывая мешки под глазами дешевой тоналкой. А еще он перегрызал горло всем, кто говорил об Эйдене плохо. Всем, кроме Дэнни. Потому что им можно было. Потому что оба любили его, принимая ублюдка со всеми недостатками.  Дэнни любила без сомнений и мыслей.  Крис – как брата и спасителя.  Они знали, каким может быть Эйден. И знали, что его не вернуть.  - Эйден любит свое дело, Дэнни. – говорит Крис, - он сволочь, но ему это важно.  - Я знаю, - отвечает она и кивает, как будто в подтверждение, - знаю, иначе не сидела бы здесь.  - Мне жаль, Дэнни. Жаль, что он так поступает с тобой.  Кристофер не тупой. Кристофер видит и переживает не меньше бедной, измученной такой любовью девушки. Знает, каково это бывает, когда шоколадного цвета глаза наполняются болью, слезами, которые она всегда так вовремя смахивает. Знает, что Дэнни не может избавиться от этого гнетущего чувства уже десять лет. Знает, что Дэнни загибается, а Эйден вместе с ней.  Крису, правда, жаль.  Крису неудобно и как-то слишком грустно.  Он хватает пачку крепких сигарет, отхлебнув уже остывший кофе, чиркает зажигалкой и подходит к окну. Впускает вечерний холод в офис, и Дэнни мимолетно думает, что в её квартире так же холодно.  - Посмотри сюда, Дэн, - кивает он на ночной город, - В этом городе все то, о чем мы, когда-либо мечтали. Свобода. Кураж. Куча денег и возможностей. Выпивка рекой и куча дешёвой травы. И всё это наше. Знаешь почему?  Дэнни поднимает взгляд на голубые глаза.  - Почему же?  - Потому что все в этом городе трахаются. – Дэнни морщится, а Крис продолжает с издевкой, чуть со смешком в голосе, - Все без остановки, Дэн. И каждому мы найдем того, кто исполнит самые грязные желания. Мы не делаем ничего плохого или омерзительного. Мы даем им то, что они хотят. Знаешь, почему я так уверен? – вопрос, не требующий ответа, - Они все за это платят.  Дэнни знала, что Кристофер отчасти прав. Но жирный червь сомнений изгрызал, толи от чувства совести, толи от ревности. Ревности к тем, кого он приводил. Миниатюрные, кукольно-хрустальные девочки. Они пошло, с похотливым причмокиванием, облизывают губы, их глаза светятся животным, голодным, просящим, утопающим блеском, а покорность на уровне инстинктов. Ноги расставляются приглашающе, рот открывается по инерции. Для них секс это вовсе не обязанность, не работа и даже не груз на плечах. Для них секс – религия. А Эйден – счастливый билет.  Они не умеют вести переговоры, содержать документацию в порядке, но умеют быть незаменимы, как часто бы не повторяла себе Дэнни, что незаменимых нет.  И Дэнни кучу раз была готова бросить все. Уйти. Забыть. Потому что хватит так мучиться. Потому что уже невыносимо. Но достаточно всего лишь одного – умоляющего – взгляда и Дэнни топчется сама на своей же гордости. Танцует румбу на собственном самоуважении.  И остается. Она всегда остается.  На улице становится невыносимо холодно, почти так же как на душе, начинается проливной дождь. Дэнни уверена – под таким горьким дождем люди тают.  ***  Эйден возвращается домой под утро пьяный в стельку и немного под кайфом. Он глупо хихикает, включает телевизор по пути в ванную, скидывает на ходу одежду и включает горячий душ.  У Эйдена сильнейший недотрах и сдвиг по фазе на почве переизбытка кипящего адреналина в крови.  Поэтому парень закрывает глаза, а в висках отдает тупой болью, а рука сама тянется вдоль живота к члену. Перед глазами, в гнетущей темноте секунда за секундой мелькают обрывки старых похождений. Карамельно-алые губы, слегка припухшие от поцелуев, знающие, что нужно делать, покрасневшие щеки, мокрая, горячая, тягучая узость рта и упирающаяся в стенку горла головка члена.  Ему нравится распущенность. Ему нравится вседозволенность.  По пояснице бегут липкие мурашки, низ живота адски тянет, а во рту сухо, так, что не вдохнуть. Движение резче, дыхание сбитое, а воздух до неправильного горячий. Сосущий из самого нутра.  Эйден стонет с придыханием, тихо, больше похоже на рычание.  В гостиной слышится звонок телефона и монотонный голос говорит что-то о сообщении после сигнала. Эйден не слышит. У него вот-вот оргазм и перед глазами стройное тело, обтянутое молочно-белой кожей. У него широко распахнуты карие глаза и почему-то рыжие волосы. У него запах влажности и возбуждения. Вкус секса на языке и искусанные в кровь губы.  У Эйдена разрывается сердце от бешеного ритма и капля пота, стекающая по скуле.  - Хэй, Эйден, я не знаю, где ты, ублюдок, потерялся, но тебе не поздоровится завтра.  От знакомого голоса почему-то кроет, Эйден видит перед собой Дэнни. Распутную. Открывающуюся для него.  - Ты нужен в офисе, придурок, а не на гоночной трассе. И еще, - она делает вдох, будто вот-вот заплачет, - сделай такую милость, перезвони мне, когда натрахаешься со своими сучками.  Она выплевывает это с пренебрежением, омерзением. Знает, что не имеет права просить и чуть не плачет в четыре утра автоответчику.  Эйден, наверное, самый больной извращенец в мире, потому что оргазм накрывает ровно в тот момент, когда из телефона звучит тихий, невесомый всхлип.  Он садист. Рядом с Дэнни он моральный садист.  Сползая по мокрой кафельной плитке душа Эйден думает, что не может дать Дэнни того, чего она заслуживала бы. Хотел, но не мог.  « - Почему ты отталкиваешь меня? Что я делаю не так? Не такая грязная, как они? Это тебе нравится?  - Ты не можешь быть хуже них, Дэн, потому что ты – лучше, верно же?  - Тогда почему не позволяешь себя любить?  - Потому что шлюха не может любить своего сутенёра…». И это был последний раз, когда они говорили на эту тему. Теперь Дэнни надевала холодную, непроницаемую маску стервы, отвечая сухо или колкостями. Не интересовалась его самочувствием, новыми увлечениями, узнавая все от Криса или Лии. И лишь изредка звонила, срываясь то на крик, то на слезы. Отчаянно просила хоть немного побыть человеком. Побыть тем, кем они были до этого бизнеса.  Flashback  - Важно, чтобы соседи вас любили.  Так всегда говорила Клэр каждый раз, когда готовила воскресный сырный пирог и угощала им соседей. Они приходили дважды в месяц, говорили о политике, бросали тупые шутки о бездомных собаках и набивали рот пирогом. Мистер и миссис Уоррингтом были самыми отвратительными людьми, которых доводилось видеть Эйдену, а видел он немало.  Мистер Уоррингтон приносит красное вино и практически сам его и выпивает.  - Воскресенье по Библии священный день, а вино – напиток церкви.  Эйден знал о Библии меньше чем ничего, от слова совсем, но даже он понимал, что сосед лишь искал идеальный повод напиться.  Миссис Уоррингтон была обычной домохозяйкой, боготворящей мужа, проводила все свободное время у плиты и воспитывала в дочери лучшие женские качества.  Как она говорила, конечно.  Дэнни сидела скромно, время от времени оттягивая вниз крохотное летнее платье в уродский цветок, теребила пальцами розовый бант на талии и смотрела куда-то сквозь комнату. Она пила чай маленькими глотками и пропускала мимо ушей все, что говорил отец, заливаясь громким хохотом.  Она смотрела на часы, дожидалась семи часов ровно и вежливо уходила на улицу. Тогда Эйден последовал за ней и увидел, как милая скромная девушка, надежда родителей, совсем не по-девичьи сидит на крыльце и курит горькие сигареты.  - А ты не такая уж и скромница, как я думал.   Эйден садится рядом и ухмыляется. Дэнни вторит ему и выпускает дым куда-то в сторону.  - В жизни я английская аристократка, а в душе немецкая куртизанка с пропитой душой.  - Пойдем со мной, немецкая куртизанка, я покажу тебе одно секретное место.  Тогда она впервые увидела подвал, настоящих пиратов.  Тогда она впервые пошла у Эйдена на поводу…»