Скоростной Зверь

Проходит молчаливая неделя, в которую все заняты только собой и ближайшими идеями, имеющими влияние. Скучно и одиноко в маленькой квартирке на Хилари-стрит: Тэйтон шатается по дому изо дня в день, забивая свою голову только спором. Попутно пишется сценарий, о котором они с Джеком успели договориться в один из немногих понедельников, и Тэйтон спешно перечитывает по вечерам собственную книгу и, пытаясь ее сжать, пишет сценарий — она садится у окна с термосом, в котором заварен черный кофе, и без устали читает и пишет, иногда отвлекаясь на вид Квинса. Ночной или дневной — ее не заботит, вдохновляет и солнце, и луна, и Тэйтон скучает, раздумывая, почему ей никто не звонит. Хотя сказать «никто» будет слишком громко, потому как каждый вечер ей звякает Майк, всерьез вцепившийся в спор и следящий за его продвижением. Разговор их обычно начинается с сухой реплики Майка: «Что, Тэйтон, затащила ирландского друга в свой „бар“?» — Левони не бесится, точнее, перестает беситься после третьего такого заявления, и на четвертый день они просто беседуют с Майком о вечном, о жизни, о съемках и космосе: Левони делится с ним, единственным другом, который о ней вспоминает, всем, что ютится в ее голове в то время, как она пишет. И Майк слушает ее, дает какие-то свои странные советы и постоянно смеется с теплотой: и иногда Левони начинает казаться, что еще не поздно согласиться на его давнишнее предложение начать все с начала, но потом все это пресекается потоком глупых шуточек, сорванных с уст Майка — он любит подстрекательства и издевки, а Левони всеми руками за справедливость. Вечера в квартирке теплые и уютные, жаль только, что одинокие, и Левони все больше и больше начинает осознавать, что по утрам ей не хватает бодрящего крика Авраама, который, похоже, совсем позабыл о том, что он — ее агент. Левони часто тяжко вздыхает и кладет трубку на подоконник, так и не решившись позвонить хоть кому-то. И о Фаррелле только и есть, что воспоминания в трезвой голове — Левони не позволяет себе даже думать о звонке своему названному другу, не то, что о встрече и случайном походе в кафе: и это грустно, и Левони грустит каждый вечер, пока пальцы ее, тонкие и ловкие, шустро бегают по клавишам плоского ноутбука. В тихий вечер пятницы в квартире раздается звонок телефона, но Левони не отвечает, потому что ей кажется, что это происходит в телевизоре — идет какой-то ироничный фильм с участием Фаррелла, который Левони краем глаза смотрит, чтобы пристыдить себя лишний раз и фыркнуть в сторону. Но звонок не прекращается даже тогда, когда появляется реклама на экране, и Левони спешно откладывает ноутбук, хлопнув его крышкой, и бежит отвечать. — Алло! — кричит она в трубку, тяжело и сбивчиво дыша. — Тэйтон? — кажется, будто вся прошедшая неделя была для Авраама своеобразным успокоительным: его голос сыпуч и спокоен, он, кажется, не держит зла на нее и Джека — точно?.. Тэйтон трет нос, щуря глаза, и смотрит за окно: утро разыгрывается красочным рассветом прямо за стеклом, разливая лучи солнца на крыши высоток и обычных домов. — Ну, а кто же еще? — пытаясь пошутить, со смехом говорит Левони, но на Авраама не действуют ее шутки. — Я позвонил сказать, что сегодня нужно поприсутствовать на подписании договоров с актерами… — и Левони понимает, что Авраам ей больше не верит, больше не считает своим другом, больше не может смотреть в ее глаза и называть ее по имени никогда. Левони с каким-то обреченным чувством оборванного в груди сердца поворачивается на носочках в сторону своей комнаты и смотрит на привычную лежанку у окна: смятый кокон одеяла, ноутбук, термос… — То есть, как это — подписать? А как же кастинг на актеров первого плана? — вспоминает она. Но вспоминает, скорее, лишь для того, чтобы подольше поговорить с Авраамам, хотя ему, видно, говорить с ней в тягость. — Видишь ли, Тэйтон, — своим обычным тоном говорит Авраам, и Левони на секунду верит, что все в порядке, но следующие слова ранят до глубины одинокой души. — Пока ты там черкала сценаришко, умные люди собрались и провели кастинг на актеров первого плана. — в трубку фыркает Авраам, и голос у него холодный-холодный, и Левони даже морозит от этого, в горле встает вязкий ком детской обиды: Левони никто ничего не сказал, а сейчас все требуют от нее чего-то. Она прикусывает губу, молчит. Авраам вздыхает, угадав ее настроение. И раньше бы он попытался успокоить, но сейчас просто вскидывает брови, потирает виски и говорит отцовским тоном: — В «Килфиш». В полдень. Не опаздывай, — он сбрасывает звонок, и в ушах у Левони стоит звенящая тишина. Она опускается на колени, оперевшись спиной о косяк, и вздергивает брови с какой-то щемящей болью в груди: обидно и досадно, когда теряешь одного из друзей по какой-то глупой случайности. Обидно, черт возьми, до глубины души! Левони облизывает сухие губы, идет к ноутбуку, открывает крышку и смотрит на последнее предложение: «Уэверли выпустила всю обойму в своих так называемых „друзей“, глянула на бездыханные трупы и, усмехнувшись, красиво ушла из подвала…» — Левони скрипит зубами от обиды, слезы подкатывают к глазам, и она сопротивляется им, как может, потому что не хочет плакать по пустякам, но как же не плакать, когда твой лучший друг относится к тебе, как к мусору, из-за какой-то незначительной мелочи, от которой даже никто не пострадал?.. Тэйтон смотрит на часы: половина двенадцатого — она хмурит брови, ведь так не хочется идти, но нужно, нужно быть там, чтобы оценить актеров, познакомиться, поговорить с ними, потрогать руками, убедиться, что товар «годен». Левони со вздохом откладывает ноутбук, идет в ванную, встает под душ, на ходу стягивая одежду — холодная вода отрезвляет, но плакать все равно хочется очень отчаянно, однако Левони сдерживает слезы, как маленький мальчишка, который не хочет плакать при девчонке, которая ему смерть, как нравится. После небольшой помывки головы Левони торопится высушить волосы перед зеркалом в прихожей — фен жужжит, плюется горячим воздухом, и Левони, закончив, берется за косметичку, к которой притрагивается не так уж и часто: подводит глаза черной подводкой, криво и неумело, а затем размазывает все это вокруг глаз — пусть говорят, будто она не умеет краситься, быть клоуном теперь почетно, когда твой друг настроен против тебя, ведь не так больно будет смеяться над самой собой. Левони удовлетворенно смотрит на свое отражение, красит губы в нежно-розовый оттенок, добавляет на скулы румян и идет одеваться. Платьев в гардеробе Левони нет от слова «совсем», и она надевает вязаный зеленый свитер, скрывающий ее тело высоким воротом, и какие-то черные укороченные брюки. На ноги Левони цепляет кеды и, прихватив ключи, телефон и бумажник, выскальзывает из дома, вызвав такси. На улице она стоит около подъезда и смотрит в небо с каким-то меланхоличным настроением, в котором не читается ничего, кроме обиды и еще раз обиды. И даже тогда, когда подкатывается такси, Левони садится с кислой миной и тут же говорит адрес. Таксист понятливо кивает и дает по газам, несется по улицам Квинса с какой-то неумеренной скоростью, пока Левони сидит у стекла и стучит по нему пальцами, решая, что можно сказать Аврааму. Левони вылезает из машины, расплачивается с таксистом и стоит на месте, пока авто, мигая фарами, скрывается за поворотом — Килфиш блестит вывеской, солнце игриво отражается в стеклах, и сквозь эту прозрачную пленку Левони смотрит на всех, кто собрался в зале — именитые, неизвестные, красивые, симпатичные, низкие и высокие. Одним словом — разномастные: актеры, актеры и еще раз актеры, в толпе которых Левони замечает Майка — ее передергивает, потому что он опять пытается кого-то склеить. Глаза Левони с печалью и нарастающей тревогой ползут дальше: Джек стоит в кругу Авраама, они о чем-то шутят и открыто смеются, чуть поодаль Колин обнимает симпатичную блондинку… Тэйтон не верит глазам, трет их с усилием и делает слабый шаг вперед — нет, не ошибка, Колин, мать его, Фаррелл, действительно обнимает какую-то миловидную голубоглазую девушку. В горле у Левони все быстро пересыхает, она стоит снаружи здесь, одна, и смотрит на окна большими круглыми глазами, не веря им — все до одного, кого она видела или знала, сейчас стоят там, в зале, а ее позвали только за тридцать минут до начала торжества. Левони убирает руки в карманы, нащупывает телефон, пару смятых купюр и ключи… Пара смятых купюр, которые должны лежать в бумажнике — Левони с ужасом осознает, что прогадала сегодня два раза: потеряла бумажник и согласилась поехать в Килфиш. Тэйтон с разочарованием выдыхает, прихватывает волосы рукой и с силой оттягивает свою голову назад, придерживая талию свободной ладонью. Ее нога нервно дергается, и Левони готова раскричаться от несправедливости этого мира — почему все так идет?! Почему? Почему? Ей даже Майк ничего не сказал, даже Майк! А ведь они созванивались каждый вечер! Каждый, мать его, гребаный вечер!.. Левони сжимает руки в кулаки, засучивает рукава, стирает рукой грубым движением всякий блеск с глаз и, хмуря черные брови, уверенно идет ко входу в ресторан. Двери распахиваются перед ней, как врата Ада, и Левони даже не теряется от яркого света прожекторов и лампочек, окутавших потолок. Она стоит у входа, окруженная десятками людей, и озирается по сторонам с каким-то звериным оскалом, вся подводка мажется, и похоже на то, будто под глазами у Левони мешки от недосыпа. Она закрывает глаза, громко сглатывает, собираясь с мыслями, и все еще надеется, что ее никто не заметит: она просто постоит в сторонке, пока актеры торжественно подпишут контракты, а потом тихонько смоется в свою квартиру на Хилари-стрит, чтобы продолжить писать сценарий. Левони отпускает, она отходит к окнам, держась холодно, и встает, сложив руки на груди, приняв вид кинокритика. И она честно похожа на кинокритика — ее волосы сегодня чересчур блестят углем, ее губы бледны и сухи, а под глазами черные разводы мешков. Левони разглядывает всех вокруг каким-то вялым тухлым взглядом и про себя раздает всем клички: тапок, профурсетка, газета, диеты, пиллинг, сахарок… Левони останавливает взгляд на высоком юноше с белесыми волосами, который аккурат смотрит прямо в ее глаза — они стоят так, поглощенные визуальным контактом, порядка двух минут, не обращая внимания на суету вокруг, и парень, широко и мило улыбнувшись, идет прямо к ней, прямо к Левони. — Миссис Тэйтон, — почтительно заводит шарманку мальчишка, Левони морщится, обнажая клыки. — Мисс, мальчишка, мисс, — презрительно говорит она, и пареньку ясно: настроение у этой дамочки не сахар. Он приподнимает брови и подходит ближе, кладет одну руку на талию Левони, ведет ее куда-то против ее воли — Левони упирается ногами, но мальчишка сильнее и выше. — Простите, я наслышан о Вашем скверном характере от мистера Фаррелла, — смеясь, говорит он, Левони пухнет от досады, больше не сопротивляясь. Парнишка приволакивает ее прямо к Джеку и Аврааму, Левони упирается ногами в пол, широко их расставив, складывает руки на груди и, бычась, смотрит то на одного, то на другого, то вообще на этого странного парня, в голове которого успевает назвать «сахарком». — Спасибо, Джош, — Левони замечает Авраам, и парнишка премило улыбается. — Я думал, она будет старше, — говорит он на полном серьезе, и у Левони в голове резкое ощущение дежавю. Сзади кто-то не спеша подваливает: — И с уймой котов… — слышится со спины, но Левони даже ухом не ведет, твердо смотрит на Авраама, игнорируя приветственный жест от Джека. Обстановка вокруг накаляется, как металл в кузнице. — Когда это кончится? — Авраам давит из себя последний сарказм. — Ты про забавные шутки Колина или хочешь знать, когда кончится мероприятие? — этот вопрос Левони оставляет без ответа, в упор смотря на Авраама. Он вздыхает. — Но ты ведь только пришла. — А ты и просил только прийти, — фыркает Левони, взрываясь негодованием. За спиной смеется новоявленный Колин и Джош, Джек недоуменно смотрит на мешки под глазами Левони. Авраам убирает руки в карманы, подходит к Левони ближе, но в движениях его неприязнь, и, когда он пытается встать рядом с Левони, она отствупает на шаг, на что все сразу замирают и оборачиваются. Повисает гробовая тишина. — Не надо подходить, — предупреждающе говорит она. Авраам примирительно поднимает руки на уровне плеч, соглашаясь. — Да, понял, принял, на метр не подойду больше. Обстановка траурная, даже танцевальная музыка на фоне не спасает, и за спиной перешептывания Джоша и Колина начинают неимоверно бесить: Левони делает над собой усилие, успокаиваясь, глубоко дыша с закрытыми глазами, пока Авраам замирает в ожидании очередного приступа истерики. — Мисс Тэйтон, я украду Вас на пару слов, — у всех из-под носа ее выдергивает Джош, ловко схватив за руку: он тянет ее в центр зала, мимо столиков, выстроенных буквой «п», останавливает, закрутив, и кладет ее руки на свои плечи, а сам держит ее за талию. Музыка — не вальс, под нее разве что танцевать ирландскую чечетку, но Джош отчего-то хитро улыбается, как лиса, и смотрит прямо в глаза Левони. — Бесстрашный мальчик, — как бы для себя замечает Левони, качнув головой. Джош заливисто смеется, пока все смотрят на них: Авраам обескуражен таким не звездным появлением Тэйтон, Джек обижен за то, что она не обратила на него внимания, а Колин излишне серьезен и наблюдателен — его сила в молчании. — Если мы должны говорить очевидные вещи, то… — со смехом, но уверенно говорит Джош, кружа Левони по маленькому залу. Она крепко вцепляется в его плечи ногтями, чтобы дать понять, что лучше ее не трогать сейчас, но Джош, хоть и в майке с голыми плечами, будто не замечает этого — кожа его, бархатная, краснеет под ногтями Левони, но он все равно смотрит на нее, не поведя и бровью. - …Я скажу, что Вы очень красивая. — Если тебя Авраам подослал, можешь проваливать, — цедит сквозь плотно сжатые зубы Левони, переставляя ноги так тяжело, будто они сделаны из дерева. Колин усмехается, глядя на недовольное лицо Тэйтон: ему в забаву ее сдвинутые на переносице брови, ее блестящие яростью глаза, ее холодная война, обращенная ко всем вокруг. Колин присаживается на первый попавшийся свободный диванчик и, закинув ногу на ногу, смотрит на Левони и Джоша. Джош Ксела — начинающий актер, выбранный лично Авраамом, умеет отлично играть мерзавцев и негодяев, Майк номер два, даже выглядит похоже, но фишка в том, что молодой до чертиков — девятнадцать лет всего, и ума в голове нет, но играет просто бесподобно. — Не угадали, — улыбается Джош, а люди вокруг уже не смотрят на них дикими глазами. — Я сам подослался, — он склоняет голову к самому уху Тэйтон и возбужденно шепчет севшим хриплым голосом, от которого Левони впадает в ступор: — Я Ваш фанат… — У меня нет фанатов, — шипит Левони, пытаясь «случайно» наступить на его ногу во время этого чудного вальса, Колин напрягается, сжимает руку в кулак, а затем расслабленными пальцами чешет скулы. Лицо Левони так сложно в этот момент, что он думает, что может быть в ее голове, что может быть там внутри, в этом мозгу, в этом рассудке — Колину интересно, о чем же, о каком же именно способе убийства Авраама Левони сейчас думает, а сам отмечает, что мешки под глазами у нее и правда велики. Джош сжимает ее талию с действительно какой-то чрезмерной фанатской любовью, и скрежет зубов Тэйтон отлично слышен Колину. Левони рычит, гортанно и тихо, пока Джош жизнерадостно смеется прямо в ее лицо. — Вы плохо себя знаете, — говорит Джош с милой полуулыбкой, Левони на манер желчных дамочек с уймой котов в сумке скалится в ответ: — Не хуже, чем тебя, — и Джош угадывает в голосе Тэйтон страх разговора с незнакомым наглым парнем, он крутит ее и переступает ровные шаги вальса. — Меня зовут Джош, — говорит он, наконец отпустив Левони. Она стряхивает с рук мнимую грязь, одергивает свитер и тут же убирает руки в карманы, отчаянно хочет уйти, но в полушаге Джош ловит ее за руку и тянет на себя. — Постойте, мисс Тэйтон, я все еще не знаю Вашего имени! — Значит, не такой уж и большой фанат! — усмехаются все: Колин, до этого без особого интереса смотревший на потуги Джоша в разговор; сам Джош, понявший, что орешек ему попался довольно крепкий; Авраам, вздернувший брови и сделавший глоток дорого шампанского; и даже Майк, с другого конца зала наблюдавший за Левони. Она порывистыми шагами идет к Аврааму, не церемонясь с теми, кто преграждает ей путь — расталкивает всех, а когда натыкается на блондинку, с которой обнимался Фаррелл, так и вовсе наступает ей на ногу, запачкав белые туфли. Блондиночка визжит от досады, Левони шмыгает носом по-мужицки и продолжает идти навстречу Аврааму — он смотрит на нее с привычным высокомерием, отстраненно держа в руке бокал шампанского, стоит и глядит ей прямо в глаза, во льду которых распускаются языки ярости и психопатии. — Бога ради, — с порога начинает Авраам, когда Левони напротив замирает, пока у нее из ушей пар валит от злости. Авраам делает еще глоток шампанского. — Не порти торжество, Тэйтон! — Не портить торжество?! — вспыхивает Левони стервозным громким голосом, все оборачиваются на нее, Колин в ожидании увлекательного шоу садится удобнее. — Именно! — с нажимом говорит Авраам, добивая бокал одним залпом. Левони скалит клыки, снова рычит и переводит дыхание, пытаясь успокоиться. — Да какого?.. — она только открывает рот, чтобы раскричаться, и все уже ждут этого, застывшие в предвкушении, даже Авраам замирает, готовый к лавине злости. Но Тэйтон вдруг замирает на месте, хмурится с каким-то непониманием, и видно, как к ее глазам слезы подкатывают — она опускает голову, тяжело дышит, раздувая ноздри, и ее лицо заливает алой краской, от чего становится еще хуже, и Левони, молча крутанувшись на носках, идет к бару, храня гробовое молчание. Люди расступаются, но она, вернув себе прежнюю учтивость, тихо говорит: — Извините, простите… Можно пройти?.. Спасибо… Извините… Все смотрят ей вслед с изумлением, даже Колин больше не ухмыляется, и это никому не кажется нормальным: Авраам бьет тревогу — с Тэйтон что-то не то. Левони падает на стул у барной стойки и ложится на нее, закрыв голову руками, тело в тысячный раз обдает жаром, и становится стыдно настолько, что просто хочется удавиться, но нельзя — нельзя никому портить торжество! Левони сжимает ладони в кулаки, готовится сидеть так до самого закрытия Килфиш, что бы ни произошло. Бармен без лишних слов, даже не зная, кто перед ним, наливает стопку виски, и Левони, почувствовав тычок рюмочки в локоть, поднимает слезливые красные глаза вверх — рюмка маячит, зрачки расширяются, и Левони думает, что накидаться — неплохая идея, когда все так паршиво вокруг. Она тянется к рюмке, опрокидывает ее в себя с какой-то обреченностью, горло дерет, и кашель рвется наружу: бармен услужливо подливает в рюмочку воды, и Левони запивает тяжелый для печени виски жидкой холодной водой. В ресторане играет музыка, говорят люди, Колин смотрит, как Левони убивается за барной стойкой, а Авраам уже крадется сквозь толпу к Майку, который флиртует с какой-то симпатичной девушкой. — Тэйтон! — шипит он, стараясь быть тихим. Майк оборачивается через плечо, все еще улыбаясь, словно секунду назад рассказывал шутку, и смотрит с вопросом в глазах на Авраама: — Что? — Нужно поговорить, — цедит сквозь неприязнь и раздражение Авраам. Они отходят в сторону, и Колин наблюдает за ними, пристально щуря глаза. — Что? — снова повторяет Майк, явно торопясь вернуться к девушке. — Ничего! — огрызается Авраам и с вызовом кивает в сторону барной стойки. — У тебя жена умирает! — Бывшая, — кашляет в ладонь Майк. — Бывшая жена, — повторяет он, как будто до Авраама не доходит с первого раза, а затем кидает мимолетный взгляд на Левони, которая снова лежит на барной стойке, окруженная пустотой. — Я не знаю, в чем дело… — Да что ты! — фыркает Авраам, тыча в него пальцем. — Не знает он! — Авраам переводит дух, Майк уже не торопится вернуться к охмуренной им девушке, молча смотрит на спину Левони и вспоминает свои слова в подвале, где проходил кастинг: «Давай все вернем, давай все вернем, давай все вернем…» — Мы поспорили, — говорит он отвлеченно с какой-то горечью. — Что она затащит Фаррелла в постель до конца съемок, — Майк вскидывает брови домиком, коротко глядит в потолок, будто в небо, и Авраам ловит каждый его вдох, пытливо пытаясь найти причину такого поведения Левони в словах Майка. — А сегодня я видел, как он обнимался с какой-то блондиночкой, когда Леви только пришла, — он чешет затылок, пытаясь казаться дураком, но на самом деле все понимает. Авраам молчит, факты никак не вяжутся в его голове в единый узел. — И еще… — Авраам напрягает уши. — Я забыл ей сказать о встрече заранее… — Ты кретин! — восклицает Авраам в сердцах. — Знаешь же, какая она обидчивая! Гордая, чтоб ее!.. — Майк кивает, закрывая глаза на секунду, а затем смотрит на Левони с каким-то прозрением. Авраам самозабвенно выдыхает, складывая руки замком на груди, Колин ловит каждое слово, про себя, в стороне делая свои выводы. Значит, обидчивая, усмехается он, тоже переводя взгляд на Левони. Ну, по крайней мере — это весело: шагать по заминированному полю. Колин усмехается — затащить его в постель, как бы не так. Это он в постель затаскивает, но никак не его. Он снова смотрит на Левони — чем она думала, когда соглашалась на спор? Колин качает головой. Авраам думает с минуту, толпа вокруг гудит, а Левони продолжает лежать на барной стойке, как подстреленная дичь. — Извинись, угости коктейлем, придумай… — начинает он, но Майк прерывает его нервным смешком: — Забыл, о ком мы говорим? — он истерически смеется, Авраам кивает: да, найти подход к обиженной Левони никогда не было простым, с чего должно стать простым сейчас? Да еще и этот Джош — какого черта он полез? Авраам спесиво выдыхает, убирает руки в карманы и кидает напоследок, прежде, чем уйти к маленькой трибуне, приготовленной для него и Джека: — Уговори Колина помочь… Словно по сигналу, народ собирается в массу, строго структурированную на шеренги, а Майк, собрав всю свою гордость и запихав ее себе поглубже под корку, идет к Фарреллу, пока тот принимает отстраненный вид, словно не подслушивал ни слова из их разговора с Авраамом. — Привет, Фаррелл, — Майк мешком падает на диванчик рядом с ним, и Колин спокойно кивает. — Не хочешь совершить авантюру? — Майк закидывает ногу на ногу, обхватывает спинку диванчика обеими руками: ему хочется самому успокоить Левони, но он понимает, что его она слушать просто не станет — приходится смириться. Авраам начинает толкать свою речь, а Майк торопится все рассказать и отойти от Фаррелла подальше. — Я всегда «за» любой кутеж, — пытаясь скрыть свое довольство, с серьезным видом и напускным пафосом отвечает Колин. Майк не терпит его сарказма, который чует на уровне инстинктов, и морщится. — Помоги успокоить Леви, — на одном дыхании, но равнодушным голосом говорит он. Колин показушно зевает, картинно вскинув брови — что, что ты сказал? Что ты мне сказал? Майк мнется с секунду, а потом кислым до жути голосом прибавляет: — Пожалуйста… — Что ж! — слишком быстро соглашается Фаррелл, и Майк понимает — ирландский дружок неровно дышит к его жене. К его бывшей жене. Колин вскакивает на ноги рывком и потирает руки с энтузиазмом. — Раз ты так просишь, дружище!.. — он уже навостряет лыжи к бару, как Майк кидает ему в спину: — Без глупостей. Колин мягко усмехается, коротко кивает, как прилежный ученик, и идет к бару летящей походкой, словно только что ему поступило еще несколько предложений в крупных проектах. Левони закатывает глаза, но бармен услужливо подливает ей виски рюмку за рюмкой, и Тэйтон не замечает, как на нее уходит половина бутылки. Она краем глаза, размыто и нечетко видит, как Авраам начинает собирать всех к началу мероприятия, но сил встать в ней самой просто нет, и Левони продолжает лежать на барной стойке, тяжело дыша. Ее щеки красные, а дыхание сбито, ноздри широко раздуваются, а лоб покрыт испариной — Левони шмыгает носом, а слезы бездумно катятся по щеке и остаются на барной стойке. — Холодной воды моему приятелю, — на ее плечо ложится тяжелая мужская ладонь, и Левони вздрагивает залпом, от чего и сам Фаррелл немного пугается. Но затем он смеется, широко и открыто, как умеет, садясь рядом. Левони закрывается руками, не желая на него смотреть, пока бармен наливает стакан холодной воды. — Чего тебе надо, мистер Фаррелл? — почти выплевывает Тэйтон, и Колин старчески улыбается, смотря на ее серные волосы и зеленый свитер, под рукавами которого скрыто лицо. Левони ждет, когда на ее вопрос ответят, но Колин не спешит, и ей приходится убрать руки и посмотреть на Фаррелла опухшими красными глазами. Он больше не улыбается, но морщинки у его глаз заставляют покраснеть еще больше, пусть этого и не сильно заметно под общей краской на щеках и ушах. — Пришел поздороваться с другом, — говорит Колин, опираясь одной рукой на стойку и закидывая ногу на ногу. Он кладет на руку свою голову и перевернуто смотрит на Левони с наклоном: она смешная, забавная и даже милая, когда молчит и дуется от злости. Левони сглатывает звучно, ее кадык поднимается и опускается, и Колин не может не засмеяться. Левони щурится, ее опухшие глаза почти ничего не видят из-за слез, и она отворачивается к стакану воды, пьет его жадными быстрыми глотками, обжигая горло холодом воды. — Можешь проваливать ко всем чертям вместе с Авраамом и Майком! — злостно шепчет она, отставив стакан, Колин качает головой. — Никуда я не пойду. — Ну и сиди здесь, — надуто заявляет она, сжимая ладони в кулаки и снова ложась на стойку, накрыв голову руками. — И буду, — в тон ей отвечает Колин, и Левони начинается беситься от такого смелого заявления. — И будь! — с упорством перекричать говорит она, Колин невозмутимо смотрит в ее глаза с секунду, а потом наклоняется вперед и тихо шепчет, пока на фоне какую-то чушь заливает в уши слушателей Авраам: — И буду. Левони фыркает, поворачивается к бармену и показательно делает заказ на еще одну рюмку виски. — Нет, уважаемый, этому столику больше не наливать, — говорит Колин, перехватив руку Левони. Она скалится, как дикий зверь, с бешенством пялится на Колина и хочет его укусить, но он, вопреки всем здравым суждениям об адекватности ирландцев, кусает ее первый: впивается холодными влажными зубами в приоткрытую кожу руки. Левони вскрикивает, как настоящая девчонка, и на секунду ей кажется, будто ей снова семнадцать, а этот парнишка пытается завоевать ее внимание. Колин так и замирает с рукой Левони в зубах: они смотрят друг другу в глаза, застывшие, и шум вокруг них перекрывается звоном колокольчиков и бубенцов, словно на крыльях феи — Колин не может ничего сказать, Левони не знает, что можно сказать. Между ними идет молчаливый диалог глазами, в который оба несусветно тупят и не видят очевидного — ох, вот они, искорки! Ими можно разжечь все, что угодно! — Простите, заказ оформлять или нет? — учтиво интересуется бармен, и Левони отмирает: лупит Фаррелла по голове, чтобы тот выпустил ее руку из плена своих зубов, и поворачивается к стойке с круглыми, как блюдца, глазами. Колин потирает лоб, на который приходится удар, и, смеясь глуповато и как-то влюбленно, смотрит на Левони, пока та, заплетаясь языком, пытается отменить заказ. — Эй, Леви, — тихо зовет Колин, но Левони боится повернуться, и он заливисто смеется, жмуря глаза от какого-то неведомого веселья. Так и правда должно быть?..