Скоростной Зверь

Пока идет кастинг, и Джек мило беседует с Майком, Колин и Авраам молча сидят, не проронив и слова, а Левони выскальзывает из подвала, сжав руки в кулаки. Ее одежда все еще сырая, а сама она трясется от легкой прохлады, подступившей к горлу, становится неуютно, и Левони бежит от проблем: она уходит, стоит на крыльце здания и смотрит, как льет дождь, как пустуют улицы, как сверкает тусклый диск солнца за тучами. И Левони становится паршиво от такой жизни — в одночасье все поменялось в худшую сторону, и что с этим делать теперь — загадка, Левони не может определиться, в каком направлении можно двигаться. Она опирается спиной о шершавую отсыревшую стену и, сложив руки на груди, качает головой в такт своим мыслям, вокруг тихо, не видно ни души, и Левони немного расслабляется, снимает очки и устало массирует глаза пальцами, они слезятся, и Левони улыбается глуповато от того, что ей должно быть не до смеха — со стороны, может быть, ей очень весело, но внутри она сгорает дотла, до руин, разрушенная жизнью, стечением обстоятельств, ходом событий — кто мог предугадать, что на арену выйдет Майк? Кто мог сказать, что он вступит в игру так явственно и яро? Кто мог решить, что будет делать, если до сих пор не определился со своим прошлым и настоящим? Левони тяжко вздыхает, ковыряет пальцами ткань мокрой водолазки и молча смотрит впереди себя. Капли дождя моросят по асфальту и козырьку здания, капают обильными ручьями, гремят под ногами в разводах луж. Левони закрывает глаза в беспомощном порыве, вздернув брови, нахмурив их, сведя вместе. И сейчас она выглядит воинственно, но так беззащитно и одиноко, что хочется подойти, узнать, как дела, улыбнуться ласково, словно друг. Сказать, что все еще устаканится, все будет нормально. Левони сама не верит, что думает о подобном, но из головы упорно не идет ничего — Колин, Майк, ирландский дружок, горящие яйца, злой Авраам и восторженный Джек… — Как ты, Леви? — она знает, что это не Майк, наверное, поэтому не пытается молчать. Однако голос подводит, и Левони сдавленно пищит вместо саркастичного желчного ответа: — Лучше, чем… Кхе… Твои! Колин смеется, курит сигарету и подходит ближе, стоит рядом, смотрит на Левони в упор, но его лицо для нее размыто красками дождя и слепоты — не видно ни его знаменитых бровей, ни горящего карего глаза, ни спокойного положения тонких губ: Колин смотрит на Левони, чего-то явно выжидая, а она не может понять, чего от нее хотят. — Давно ты тут? — спрашивает Колин, вставая рядом и тоже опираясь спиной о холодную шершавую стену. — А давно ты заметил? — прокашлявшись, язвит Левони, но надевать очки ей уже как-то неловко, и она просто стоит, смотря невидящим стеклянным взглядом на свои ноги. Колин снова с шумами закуривает и пускает сигаретный дым в вакуум перед собой — завихрения, причудливые клубы и едкий запах — Левони морщит нос, силится устоять, но не сдерживается и громко чихает. — Судя по твоему кашлю, достаточно, чтобы простудиться, — рассудительно говорит Колин, внимательно смотря в лицо Левони: она не усмехается, не ухмыляется, без желчи продолжает смотреть под свои ноги, хлопая сырыми ресницами. Городской пейзаж, размытый слепотой, отвлекает от Колина, стоящего рядом, и Левони даже покачивает головой, пытаясь снять наваждение. Колин заглядывает в ее глаза, его лицо размыто, но по-прежнему прекрасно: эти черные глаза в тон густым бровям, этот прямой нос и родинка под глазом — Фаррелл улыбается обворожительно, и Левони чувствует его легкое дыхание с примесью табачного дыма прямо перед собой. — Тебе не кажется, что ты слишком близко? — отбросив всякое панибратство и уважение, напрямик спрашивает Левони, и Колин, будучи не стеснительной натурой, мотает головой: между ними не больше тридцати сантиметров, оба глядят друг на друга с каким-то отчаянным вызовом. Колин делает последнюю затяжку, выкидывает окурок и опускает глаза — очки сжаты в руках Левони, и он обхватывает их своими ладонями, достает очки и, раскрыв с элегантного взмаха руки, подносит к женской переносице. — Ты все равно меня не видишь, — усмехается Колин по-доброму, одевая на нее очки. Левони на секунду теряется от прояснившихся контуров, но затем сосредотачивает взгляд и все свое внимание на Фаррелле — он в десяти сантиметрах. В десяти, не тридцати. Левони прикусывает язык, вся дерзость испаряется по щелчку пальцев, она вжимается в стену и выпрямляется во весь рост, стараясь выглядеть больше. Но ничего не выходит — Колин ее все же чуть выше, и стараться его перерасти не стоит — это сомнительный плюс. Левони хочет сплюнуть: ее к стене прижимает одними глазами секс-символ мира, а она думает о своем росте и соотношении этого роста с Колином. Становится стыдно, Левони отворачивает голову, и Колин, вздохнув, отступает на шаг назад, не готовый смотреть на свежие засосы на ее шее. Левони, поняв, в чем дело, автоматически хватается за ворот водолазки и пытается натянуть его повыше. — Меня Авраам послал. Сказал, что хочет с тобой о чем-то поговорить, — Колин смотрит по сторонам, спрятав руки в карманы. — Вернешься? Внутрь. Ты вернешься? — в его словах какая-то плюшевая обреченность, он с надеждой смотрит на Левони, а она не видит в его глазах какого-то тайного сожаления. — А зачем? — риторически спрашивает она, кажется, саму себя. — Чтобы меня опять полили кучей дерьма? Нет, спасибо, лучше под дождем постою… — Левони хмурит брови. — Но, Леви, ты… — он хочет что-то сказать, но дождь молотит, и слова кончаются. Колин молча лезет в карман за пачкой сигарет, гнет крышку, вытаскивает одну штуку и протягивает ее Левони. — Закури. — он вставляет в ее губы сигарету, и Левони смущенно опускает глаза, с какой-то остачертелой прямолинейностью в состоянии глянуть лишь на свои ноги. Колин подносит к сигарете зажигалку, щелкает откидной крышкой, разгорается табак, Левони вдыхает со всей силы, и глаза ее начинают слезиться, а в носу так остро, будто там провели острым перцем. Она задыхается, вытаскивая сигарету изо рта, тяжело дышит, линзы очков немного запотевают, и Левони все кашляет и кашляет, не в силах остановиться. Колин смотрит на нее серьезно, без смеха, надеется увидеть что-то, что хочет, но пока не может уловить за хвост эту тонкую красную нить. Дождь молотит, как молот Тора, небо лжет, как его брат — диск солнца горит где-то за облаками, выстраиваются в ряд ровные капли, но за их стеной ничего не видно дальше десяти метров, Левони смачно сплевывает, заставив Колина улыбнуться собственной глупости. — Спасибо за отраву, — саркастично говорит она с издевкой, Колин убирает руки в карманы, отходит на пару шагов от нее, повернувшись спиной, и смотрит на стену дождя, подняв глаза к небу. — Спасибо за твою дружбу, — грустно, вяло и как-то без особого желания говорит он. Левони из гордости и нежелания выказывать свое неумение хоть в чем-то продолжает курить сигарету, кашляет в кулак и смотрит на спину Фаррелла — вот она, мечта миллионов, стоит в паре шагов, готовый ко всем страстям жизни, но не сумевший смириться с мнимым предательством нового друга. Левони тяжело вздыхает, закатывает глаза под стеклами очков, оковы самобичеваний сковывают по рукам и ногам, она дышит прерывисто, с щепетильностью, боясь упустить момент, и оба они молчат, совсем не привыкшие к тишине. — Давно ли мы стали друзьями… — шепчет она с серьезностью сама себе, и Колин слышит ее, понимает, что ему не верят. Не верят, потому что он с другой планеты — он другой, не такой, как Левони: он отличается от всех на планете, он предмет обсуждений и бурных дискуссий, он — мечта тайных и не очень воздыхателей, он может одним своим словом приказать жить или убить взглядом. Левони видит это, как на ладони, ее губы иссушаются, она не может ничего выдавить из себя больше, потому что в обществе Колина ничего не идет на ум — кто он, кто он? Лишь мечтатель, обредший смысл жизни в новом друге. Левони делает глубокую затяжку, горло раздирает от сухого кашля, но она стоически молчит, делая вид, что ничто в этом мире не способно ре разжалобить. — Это Майк звонил? Вчера, — наконец Колин говорит это, потому что не может больше молчать сам, и Левони не сдерживает кашля: рвет горло от души и безвкусно — жжется, все жжется, сигарета в руках медленно тлеет, и дождь стеной молотит асфальт. Колин вздыхает. — Да, точно, — он сам отвечает на свой вопрос, от того-то, наверное, Левони становится очень паршиво. Она зажимает сигарету в зубах, подходит к Фарреллу и, смотря вдаль с какой-то безнадежной тоской, говорит: — Он вечно портит мне жизнь. Но я не могу отказаться, потому что не знаю другого и не хочу брать себе то, что не знаю. — Говоришь так, словно речь идет о вещах, — и только сейчас Левони замечает его ужасный ирландский акцент. Она мудро улыбается, Колин все еще смотрит вверх, его глаза спокойны, а дыхание ровно. И грудь мерно вздымается и опускается, Колин поджимает губу с каким-то романтичным настроением, поворачивается к Левони в пол-оборота, смотрит на нее без шуток, кроме шуток и нет шуткам — слишком серьезен, слишком готов сделать то, о чем, возможно, будет жалеть. — Раз люди говорят о мне так, почему я не могу о них? — и Колин понимает, что Левони уже не дрожит, она так открыта в эти секунды, и она не плачет, она честна и сильна с собой, наедине с ним, Колином, она не позволяет себе лишнего, стоически держится и ведет себя, как древний философ, ее мудрость распирает. — Не все люди используют, — говорит Колин, возвращая взгляд к потолку. Левони смеется, а затем раздирающе кашляет от очередной затяжки. Давится, но курит — так по-детски, но так по-взрослому одновременно: все взрослые ведь большие дети, которые не любят признавать ошибок. Вот и Колин сейчас сверкает омутами карих глаз, и мотивом в них, цветом в осень, не желая признавать для самого себя, что эта случайная дружба стала слишком быстро походить на одностороннюю симпатию. — Все, — она отворачивается, и Колин сдержан, но все рвется в нем: он становится ближе на шаг, кладет руку на ее плечи, обхватив их, и склоняет голову к ее уху. Что и кому он пытается доказать, Колин не знает сам — Левони слишком загружена своими проблемами, чтобы грузить ее чем-то посторонним, но вольная сторона в Колине как-то не желает мириться с этим. — Нет, — твердо, но до чертиков тихо говорит он на ее ухо, смотря на эти короткие черные волосы и дужки синих очков. Левони вздрагивает, сигарета выпадает из руки и шипит в каплях дождя, тучи сгущаются над картинкой солнца. Она медленно, со скрипом шеи поворачивается к Колину, и они смотрят на друг друга неподкупными честными взглядами, в которых петляет прямолинейность. Колин улыбается уголком губ. — Не все, — шепот срывается с его губ, и Левони хочет большего, но не хочет рушить то, что имеет. За секунду до соприкосновения губ она думает, что все это не имеет смысла, и утыкается носом в плечо Фаррелла, дыша через раз. Голова кружится, под ложечкой сосет, а сердце на секунду останавливается, Левони не улавливает сути происходящего, но отчетливо знает, что не стоит делать того, о чем потом можешь пожалеть очень и очень горько. И им кажется, будто капли дождя летят вверх, игнорируя все законы притяжения, кружатся в танце рябом, и Колин вздыхает, обнимает Левони, прижимает к себе, чувствует табачный дым в носу, закрывает глаза, и они стоят молча, не шевелясь. Момент воистину прекрасен — полотно серого дождя и две фигуры, сцепившиеся в одну — Колин дышит куда-то в шею Тэйтон, а она не дышит вовсе: грудь у Фаррелла широкая и теплая, крепкая, он надежен, он не предаст — Левони убеждается в этом, стоя и обнимая его руками, не говоря ни слова, не думая ни мысли. Капли кружатся, словно снег на ветру, и это так красиво, что на это стоит смотреть, но Колин дышит в макушку Левони, в эти черные волосы, и смотрит на свои руки, которые сжимают ее талию. Так хреново, так чертовски обидно и хреново Колин чувствует себя — их лица были так близко, и они почти поцеловались, но Левони предпочла просто обнять его, словно очертила границу для будущих отношений. Колин вздыхает, его пальцы стискивают чужие ребра, а Левони не шевелится и ни о чем не думает. Она и сама думает, что сейчас, в эти секунды все могло быть совсем по-другому. Но Левони не привыкла сожалеть понапрасну, и она отстраняется от Колина, подтирает глаза для виду и серьезно смотрит на него: — Я не хочу ссориться с другом, которого только обрела, — зачем-то говорит она с ясностью во взгляде. Колин теряется, теперь уже за эту белую черту ступать точно нельзя — они друзья, и все этим ограничено, ни к чему тут сложные неуместные вопросы. Колин кивает, заправляет волосы назад и, посмотрев на носки своих черных туфель, переводит взгляд на Левони. — Не потеряешь, Леви, будь спокойна, — говорит он, тяжело вздыхает про себя и кивает в сторону двери: — Авраам ждет… — Господь Иисус! — подрывается Левони и убегает, скрывшись за дверью. Колин держит руки в карманах, еще какое-то время холодный ветер обдает его трезвостью, а затем мужчина, грустно и загадочно усмехаясь, тоже идет в подвал. Кастинг в самом разгаре, Колин входит в тот момент, когда Авраам и Майк уже готовятся прописать друг другу по пощечине, а между ними, раскинув руки, стоит Левони. Точнее, пытается стоять — нога ее выворачивается, и Левони с грохотом падает на пол, рядом ходит Джек, и всем, кажется, совершенно плевать на то, что Левони, похоже, себе отбивает зад. Колин идет через весь зал прямо к ней, проходит мимо Авраама и Майка, которые горячо дискутируют, мимо Джека, который смотрит на их темпераментные лица, и останавливается рядом с Левони, протянув ей руку. В конце концов, думает Колин, я могу стать ей о ч е н ь хорошим другом, если не любовником — ведь это почти одно и то же. Он помогает Левони подняться, и та, особо не рассыпаясь в благодарностях, сухо кидает «спасибо» и спешит разнять Авраама и Майка. — Как ты смеешь, ничтожество! — вопит Авраам, держа за кремовые лацканы куртку Майка, тот корчится в презрительной гримасе. — Как я могу? Как я могу — тебе не смочь, — их спор, кажется, совсем перерастает в конфликт двусторонний, потому как все остальные даже не пытаются их разнять — стоят и смотрят, что случился дальше: Майк и Авраам делят Левони, и это Колин понимает по комментариям подкатившего Джека — он вкратце рассказывает, что произошло, когда он отошел за Тэйтон: Майк и Авраам завели разговор, где Левони будет жить и с кем, и Авраам сказал, что «пусть лучше в отелях запивает горе шампанским, чем живет с таким мерзавцем!». — Ей Богу, конфликт из пустоты, а раздут до масштабов космоса. — Левони убито выдыхает, складывает руки на груди, и присоединяется к Джеку и Колину. — Он всегда такой? — заметив, что Левони стоит рядом с ним, через несколько минут терпеливых наблюдений спрашивает Колин. Левони качает головой. — Нет, только при Майке, — задумчиво говорит она, а затем, не заслышав очередного вопроса, смотрит на Колина: он улыбается одними глазами. — Я имел в виду Майка, — поясняет он с улыбкой, Левони глупо хмурит черные брови, самозабвенности в ее взгляде хоть отбавляй, и она чешет макушку свободной рукой, пытаясь припомнить, точно ли Майк всегда является такой занозой. — Раз через раз, — наконец выдает она и смотрит, как меняется выражение лица Фаррелла — он делает какие-то свои выводы. — Мы будем их останавливать? — чисто из интереса любопытствует Джек. Колин и Левони смеются неловко, уличенные в гляделках друг на друга, и быстро завязывают беседу и с Джеком, чтобы он, как думают оба, ничего не заметил. — Нет! — уверенно говорит Колин. — Да! — в голос с ним объявляет Левони, и они перекидываются смущенными взглядами, и никто не хочет уступать точке зрения соперника. — Так да или нет? — с хитринкой в глазах повторяет Джек, заметив проскочившие язычки пламени вместе с искрами между глазами Левони и Колина. Она отворачивается, смотрит на Майка, он — закатывает глаза, смотрит на Джека, и тот кивает, улыбаясь и как бы говоря одними губами, мол, так, приятель, с женщинами и бывает, я тебя никому не сдам. — Я тебе нос сломаю! — с энтузиазмом заявляет Авраам, уже замахнувшись кулаком, чтобы действительно вмазать Майку. Левони пучит глаза за доли секунд, рывком скачет вперед и защищает Майка ценой собственного лица — Авраам не успевает остановить кулак прежде, чем Левони пригнется, как и Майк, и ей прилетает прямо по переносице, и от силы удара Левони кренится к полу с безбашенной скоростью. — Черт возьми! — вскрикивает Авраам, тут же опускаясь на колени. Майк падает рядом, а Колин и Джек, не сразу заметившие, что их штаб потерял бойца, тоже спешат помочь. Левони лежит на полу, словно ей не по носу вдарили, а прострелили колено — со своими актерскими вставками она явно перебарщивает, и, пока остальные пытаются помочь, Колин не может сдержать смеха — хохочет от души и по-детски открыто, наивно, честно, без грязи в мыслях, а Левони, вскинув подбородок и силясь встать, шипит ему: — Какого черта ты ржешь, мистер Фаррелл?! И Колин смеется еще громче, подтирая слезы в уголках глаз. Его грудь трясется вместе с плечами, он смотрит на Левони, на эту забавную Леви, совершенно веселым глазом и не может прекратить смеяться — приступы сдавливают его за горло всякий раз, когда в глазах Левони он видит раздражение. Переносица ее распухает, саднит, как разбитая губа, а из носа даже течет кровь. Джек любезно предлагает ей платок, Авраам удаляется за стаканом воды и таблеткой от головной боли, на всякий случай, а Майк, подхватив на руки, несет до стола. И тут Колину стает не до смеха — все его веселье разом сходит на нет, и, заметив это, Джек проходит мимо друга и сочувственно хлопает того по плечу: — Он бывший, не нынешний. Не забывай эту истину. — Да причем тут?.. — хочет возмутиться Колин, но Джек быстро уходит, оставив право последнего слова за собой. Колин смотрит, как Майк усаживает Левони за стол, как она держится и прикрывает платком переносицу, как кровь капает на стол. Вскоре, пока Колин все это время отстранённо стоит в стороне, возвращается Авраам со стаканом воды и таблеткой. Он насильно запихивает таблетку в Тэйтон и почти под дулом сложенных в «пистолет» пальцев заставляет выпить воду. Левони опустошает стакан залпом, хлопает его о стол и, сдержав отрыжку, от чего Колин усмехается, смотрит по сторонам с какой-то растерянностью. — А кастинг скоро кончится? — каким-то плюшевым неестественным голосом спрашивает она, и все вокруг выдыхают от умиления. Левони держится за нос платком, хлопает глазами и моргает так часто, что ее глаза вновь слезятся. Майк не отходит от нее ни на шаг — все время трется рядом, и Колин, оставшийся в стороне, обиженно, но с пониманием сидит на дальнем стуле за импровизированной сценой — прожектора и простыни, натянутые на их штакеты. Колин закидывает ногу на ногу, складывает мускулистые руки на груди и думает, что Левони еще воздастся за ее бывшего мужа, за то, что они с Колином — «просто друзья». Колин внимательно скользит глазами по Левони — до конца дня она таскается с платком, Майк таскается за ней, и вместе они действительно похожи на мужа и жену, и Колина начинает это бесить. Конечно, он не показывает своего недовольства при всех — слишком гордый для этого, но, когда покидает подвал, чтобы в очередной раз перекурить, выплескивает весь свой гнев в хмурое пасмурное небо. Так проходит день Колина Фаррелла, и он совершенно не успел привыкнуть к этому. День или Фаррелл?.. После окончания кастинга Майк, живо переговаривая с Джеком, уходит наверх, в офис Джека, чтобы обсудить кое-какие детали, Авраам уезжает сразу же, не сказав ни слова никому. А Левони, не скованная грузом вещей, выходит на улицу, чтобы дождаться Майка там. Она стоит у колонны под козырьком, ковыряя мыском кроссовка асфальт, дождь кончился давно, но вокруг все еще дышит его влажностью, и Левони поднимает ясные глаза под очками вверх, на небо — тучи расступаются, выпустив на горизонт закатные лучи уходящего дня. — Привет, Леви, — слышится со спины, и Левони подрывается в повороте назад: Колин стоит, держа в руке телефон, замерший так, явно собравшийся кому-то звонить. — Привет, мистер Фаррелл, — каким-то смеющимся напыщенным голосом говорит Левони, чуть развернувшись в его сторону. — Почему ты еще здесь? — спрашивает Колин, подойдя к ней и встав рядом. Закат слепит в глаза алыми красками, лицо Левони в этом мареве красных мазков кажется весьма забавным, и Колин внимательными глазами смотрит на нее, сдержанно улыбаясь. — Жду Майка, — неуклонно отвечает Левони, сама грустная от этой мысли. Нет, если разобраться, Майк — отличный парень. Когда не пытается разрушить ее жизнь своей. Левони вздыхает, убирает руки в карманы, ставит ноги крестом, полностью оперевшись спиной о колонну. Колин не мрачнеет, тень улыбки снова проскальзывает на его лице. — Вы хорошая пара, — говорит он, и Левони становится обидно от этих слов: а как же их крепкая и нерушимая дружба, появившаяся меньше, чем за неделю? — Надо же, ты заметил, — с подколкой говорит она, Колин пропускает этот жест недоброй воли мимо ушей и усмехается едва заметно. — Да, трудно было не заметить ваш поцелуй в подвале… — широко вздыхает он и неопределенно взмахивает рукой, что-то явно желая добавить. — Ну, знаешь… Все эти чувства, дурацкие слова любви… — Левони не может понять: он хочет ее пристыдить или же на самом деле не видит смысла в романтике, презирает современные взгляды на здоровые отношения двух людей противоположного пола? Она чешет подбородок и хмыкает, с задумчивым видом шныряя глазами по потолку козырька над головой. Колин краем глаза внимательно следит за каждым ее движением и думает на два хода вперед: — Только не говори, что он протирал твои очки, — скептически, но все же с ухмылкой предлагает он, и Левони фыркает. — Где ты видел, чтобы очки протирали языком? — они смотрят друг на друга, явно понявшие для себя что-то важное: во взгляде Фаррелла тоска, но он борется с ней; во взгляде Левони — печаль, но она подавляет ее. Они вместе смеются, закат отражается в их лицах. Становится нестерпимо паршиво обоим, но они из последних сил давят из себя смех с тем отчаянным желанием дышать, с каким водолазы понимают, что кислород в баллонах успел кончиться. Колин неловко останавливает веселье первым, делает вид, что роется в телефоне, Левони убирает за ухо прядь волос, щеки ее горят, а к глазам от жалости подступают нервные слезы. — Ладно, Леви, — словно бы набирая чей-то номер, говорит Колин в пол-голоса, повернувшись к ней на секунду. Левони внимает каждому движению губ, с упоением во взгляде наблюдает их движение и раздутые ноздри, трясущиеся на глазах ресницы и белые, действительно белые зубы. Колин что-то говорит и подходит, но Левони не успевает слушать и смотреть, ведь с Фарреллом, похоже, так будет теперь всегда: либо смотри и умирай, либо слушай и умирай. — Мне пора, рад был тебя повидать, — он мельком обхватывает ее плечи и прижимает к своей груди ее всем телом, всем уверенным сильным телом. Левони не дышит, щеки до сих пор горят, и таинственная дымка закатного света и пара от асфальта окутывает их, стоящих так, а затем исчезает, словно по щелчку пальцев — выходит Майк и Джек. — Леви! — радостно начинает Майк, кося под дурачка. Колин усмехается, держит Левони за плечи одной рукой и разворачивается к нему всем телом, поджав и прикусив нижнюю губу. — Ты не… Фаррелл? — Очевидно, нет, — язвит Колин, посмеиваясь, Левони прикрывает правую щеку, горящую сильнее левой, одной рукой, чувствует жар от прикосновений Фаррелла и сглатывает густую слюну, которая режет горло без ножа. — Я хотел сказать, какого черта? — исправляется Майк, глаза его сужаются, и Колин, словно бы дразня, играет волосами Левони, заставляя ее умирать от трепета и тряски сердца в клетке ребер. Майк останавливается напротив, к ним подтягивается Джек. — Колин, я в бар, ты со мной? — с ходу предлагает он, и Колин, взглянув в последний раз на Майка, с усмешкой кивает. — Почему нет? Сегодня было столько дерьма… В одном лице, — тихо уточняет он. — Что я не прочь выпить! — он отпускает Левони, потрепав ее по черным волосам, и, одарив Майка самодовольной усмешкой победителя, идет к машине. Джек прощается со всеми и уходит за ним. Когда машина Колина уезжает, Майк серьезным взглядом смотрит на Левони. — Целый день ждал этого момента, — говорит он полушепотом, шипя от удовольствия. Его очки покоятся на волосах, клыки поблескивают, ямочка на щеке светится, Левони морщит нос и, просушив горло кашлем, делает вид, что ей не интересны сплетни Майка. Она вздергивает брови, но ни на миллиметр не двигается с места. Майк не обращает внимания на ее взбрыки, считает, что пережитки этих настроений скоро испарятся. — Как поживает твой ирландский дружок, на которого ты запала? — Иди к черту, — Левони хочет сплюнуть и уйти, но самоуверенность Майка не дает ей сделать и шагу. — Думаешь, очки можно протереть языком? — передразнивает Майк смешным голосом. Значит, подслушивал? Левони звереет с разгоном, глаза ее темнеют, она настойчиво повторяет все с той же интонацией. — Иди к черту. — Ха, любимая-я, — с усилием Майк держит себя в руках, контролирует свою желчь. — Я стою рядом с ним! — Левони закатывает глаза, куцые эмоции Майка навевают скуку, но он не бросает попыток допечь ее своими наблюдениями. — Вы так мило ворковали, что я подумал, будто ты и вправду влюблена, Леви, — говорит он, роясь в телефоне. Левони отводит взгляд. Майк отрывается от списка «контактов» и, подняв честный ясный взгляд, добросовестно интересуется, привыкший к привычкам Левони за столько лет: — Хочешь это как-то прокомментировать? — Нет! — рявкает Левони, ожидая со смирением, когда Майк соизволит вызвать такси. Они стоят в тишине, и сейчас он больше похож не на ревнующего мужа, а третью, незаинтересованную сторону. — Ребра не болят? Я думал, он раздавит тебя, пока будет обнимать, — шутит с сарказмом Майк, но врезается глазами о равнодушный и холодный взгляд Левони. Смолкая, Майк хочет посмеяться в последний раз над неудавшейся любовницей, но прикусывает язык и тоже ждет, когда подойдет такси. — Соберешь вещи и уедешь к себе на квартиру, — говорит Левони серьезно, когда они садятся в машину. Майк усмехается по-злому. — С разбегу! — С пинка моей мощной ноги! — Левони резко захлопывает дверь такси с такой силой, что подпрыгивает на месте даже таксист. Майк, пристегнув ремень, говорит адрес и о чем-то сосредоточенно думает до конца поездки. Все молчат, даже музыка из радио в такси не поет — видно, таксист думает, что не стоит портить и без того испорченные отношения между случайными пассажирами. Когда авто паркуется напротив дома Левони, она, не дожидаясь, звонко кидает крупную купюру таксисту и выскакивает из машины, не дождавшись сдачи. — Вот, сэр, — таксист протягивает сдачу Майку, но тот отставляет его руку с полуулыбкой. — Нет, не стоит, мы не вместе, просто случайно сели в одну машину, — он расплачивается за себя отдельно, так же эффектно и без сдачи, поправляет накинутую на плечи куртку и идет к двери подъезда. Машина такси растворяется в потоке автомобилей, Майк заходит в подъезд и спешит подняться по лестнице: дверь открыта, Левони уже лежит на диване, до сих пор раздвинутом, и смотрит в потолок. — Почему бы тебе не потеряться? — спрашивает она в пустоту, и Майк холодно улыбается, проходит в гостиную, прямо к дивану, и садится рядом, берет в свои руку ладонь Левони. Она пытается вырваться, но, поняв, что попытки ее бесполезны, оставляет это дело. Саркастичный взгляд Майка украшает его вид мерзавца, он крутит в руках ладонь Левони, а затем касается ее губами. — А почему бы тебе не западать на тех, кто тебе не по зубам? — Левони предсказуемо вздергивается с детской обидой, Майк смеется. — Тебе до Фаррелла даже на ракете не долететь! — он осознанно подливает масла в огонь, и Левони это понимает, остужает свой пыл и, собрав мысли в кулак, идет на авантюрную операцию. — Хочешь, поспорим? — предлагает она с широкой руки. В глазах Майка ни намека на любовь, все его слова о «давай все вернем» заведомо были ложью, Левони с горечью старается тут же их забыть. — Хочу, — усмехается Майк с холодностью и надменностью. — На что спорим? — На желание? — предлагает Левони, взмахнув рукой неопределенно, растопырив пальцы. Майк качает головой с мнимым смехом. — Не-е-ет, — тянет он гнусаво. Левони уже устает удивляться его мерзкой натуре. — Если выиграю я, ты перепишешь все свое имущество на меня, — на полном серьезе говорит он, но Левони раскатисто хохочет, не веря в это. Майк смотрит на нее с выдержкой, вскинув брови, и весь смех застревает в горле Левони, она сглатывает и с шумом выдыхает, Майк с ухмылкой гладит ее по щеке, бережно снимает очки с ее переносицы и, сложив их, откладывает к подушке. — Идет? — Если выиграю я! — начинает Левони с духом справедливости в крови, Майк с мудростью взрослого смотрит на нее, как на несмышленного ребенка, и Левони стискивает зубы от досады, но все же решается и даже садится, выпрямив спину. Майк готов ее слушать, все ее фантазии — сущая глупость, думает он. — Если выиграю я… — тише повторяет Левони, смотря на свои руки и ноги. Майк нетерпеливо стучит ногой об пол, в квартире тихо, коты мирно спят на кухне, громко мурлыча, все еще сытые после завтрака. — Если выиграю я… — в третий раз повторяет Левони, сама не веря своим словам. — То ты раз и навсегда оставишь меня в покое! Забудешь, что я существую, и просто пойдешь к черту! — она выговаривает это с такой радостной серьезностью, что Майк невольно усмехается и сжимает ее руку своей ладонью, крепко и больно, смотря в ее глаза с отравой в мыслях. — Идет, Леви, — шипит он, растягивая ее имя на кончике языка с какой-то звериной превосходной силой. Левони выдергивает свою руку, скалясь в ответ. — Но уж поверь, у меня руки развязаны — могу творить с Фарреллом все, что пожелаю. В профессиональном плане. А срок — до конца съемок. Надеюсь, твоего терпения хватит, чтобы выдержать меня столько времени? — он заразительно смеется, но Левони не до смеха: она откидывается на подушку и закрывает глаза. Может быть, впервые за жизнь ей подвернулась такая удача, такой шанс избавиться навсегда от Майка — стоит ли его терять только потому, что она боится новых отношений? Левони сама не знает, чего хочет, она не видит ни одной серьезной причины не быть с Фарреллом… А, постойте-ка, давно ли простолюдинам разрешено грабастать с небес звезды?..