Скоростной Зверь

Левони вздыхает, прячет свое смирение в глубины сознания, идет к столу и, вырвав книгу из рук Авраама, который пытается увлеченно читать и следить за актерами, садится с краю, подальше ото всех. — Назовите свое имя, — говорит она, перебив актера. Тот теряется, сбитый с толку, но мямлит что-то в ответ: — Джейк Пи… — Вы нам не подходите, — Левони закидывает ногу на ногу, Авраам тычет ее в бок с упреком. Мол, ты ведь даже не знаешь, на чью роль он пробуется. Левони легкомысленно вздергивает брови и поправляет мокрые волосы рукой. — Следующий! Кастинг проходит в какой-то напряженно смешной обстановке: Левони не обращает внимание ни на кого, кроме актеров, Авраам самозабвенно сокрушается через два места от нее, Колин и Джек, давно потерявшие нить реальности, обсуждают недавнюю игру баскетбольного клуба из Квинса. И все, кажется, нормально, все, кажется, как обычно — Тэйтон ведет себя высокомерно, так, будто родилась с серебряной ложкой в заднице, Авраам следит, чтобы она не натворила глупостей, а Колин и Джек ведут себя так, словно они тут ни при чем. И это, поверьте, неимоверно бесит всех их: Левони больше не прикрывает засосы на шее, гордо светит ими, ворочая головой из стороны в сторону, а Колин фыркает каждые пять минут, «случайно» задев ее глазами. По прошествии нескольких часов, Авраам и ребята собираются перекусить, но Левони с собой, от презрения к ее поведению, не зовут, и в подвале становится пусто для нее одной, когда все расходятся. Последним за дверь выскользает Авраам, кинув напоследок для Тэйтон короткую фразу одними губами: «Ну ты и дура, Тэйтон». И ведь никто не знает, почему она сегодня такая — такая мерзкая в обращении с другими людьми, такая злая, такая рассерженная — всем легче винить ее за это, но причины разобрать никто не хочет. Левони остается в голимой тишине и, держа ноги крестом на столе, яростно листает свою книгу. Она сама не знает, что именно хочет найти, но ведь что-то найти нужно, и, чтобы занять себя, Левони вновь и вновь шелестит сухими белыми страницами, испечатанными вдоль и поперек. В подвале мрачно, горит только один прожектор, который оставили молодые актеры специально для Левони, а ведь она даже не сказала им «спасибо», и теперь она сидит, смотря в потолок, отшвыривает книгу со вскриком в сторону, тяжело дышит, в глазах ее бешенство. Бешенство от одиночества — как можно, как можно судить ее за то, в чем она не виновата? Левони не понимает, как могут они все, как может Авраам — он же знает, в чем дело — как может Колин — они ведь всего лишь друзья, он сам так сказал. Левони прикусывает нижнюю губу, с пустотой и серостью в глазах смотрит во мрак перед собой, площадка освещена тусклым лучом, и Левони, чувствуя разбитость, встает и идет под свет, словно Гамлет. В подвале пусто, никого нет, все углы заволочены темнотой, и дышать трудно в таком живом воздухе, когда ты в полном одиночестве стоишь и смотришь на прожектор, широко распахнув глаза. В них лишь один вопрос — почему? Почему, за что они с ней так? Она ведь не виновата, во всем виноват Майк, так почему, почему? За что?! Левони садится у стойки с прожектором, поджимает колени, обхватывает их руками и кладет на них голову, думает, глубоко погруженная в собственные мысли. Да, нехорошо вышло с Колином… Хотя, постойте-ка, почему нехорошо? Она его жена? Девушка? Очень близкая подруга? Нет, они знакомы не больше трех дней, а в его взгляде уже такой лед, словно они живут вместе семнадцать лет, и он впервые узнал, что она изменяет. Левони без сил выдыхает, закрывает глаза, уже не ждет чуда и помощи, понимает, что из этого дерьма придется выбираться в одиночку. В кармане пищит телефон, Левони отвечает: — Да? — Леви, я… Прости меня… — сначала она думает с небьющимся сердцем, что это Колин, но потом, распробовав чужой голос на слух, понимает, что это Майк. Она устало трет виски, зажав телефон щекой у плеча, отрешенно глядит на свои ноги. — Ты забыла дома очки, — и Левони в самом деле понимает, что все выглядит размыто, перед глазами все выглядит так, будто находится в тумане. И от этого становится грустно — лицо Колина она видела четко, будто он стоял перед ней меньше, чем в метре. А потом она задыхается — а может, и правда все так и было? — Какая досада… — погруженная в омут отдаленных мыслей, говорит Левони, и Майк с беспокойством вскидывает брови. — Могу принести их тебе, если хочешь. Вряд ли у тебя под рукой есть запасные, — он улыбается, и Левони это знает, и от того, наверное, соглашается — должно быть, Майк за сегодняшний день единственный человек, кто не успел полить ее дерьмом. — Да, да, — говорит она, запрокидывая голову и смотря на слепящий свет прожектора, в подвале холодеет от сквозняка, и Левони сиротливо смотрит на грани лучей, их размытые контуры и содержание: желтеет, тленными красками желтеет в черных зрачках эта лампа. Двери в подвал распахиваются, и сердце Левони пропускает несколько ударов: Колин? Решил вернуться? Вернуться и поговорить? — Тогда держи, — Майк сбрасывает звонок, стоит в дверях подвала, протягивает вперед очки в синей оправе, Левони вздергивает брови. — Что? Как я тут оказался? — поняв ее смятение, говорит Майк. Левони молча смотрит на него, сидя на холодном полу. — Мы это уже проходили не раз, Леви, — он идет к ней медленно, и в дымке слепоты она разглядывает его с ног до головы: он в белой футболке, поверх надета кремовая куртка с клепками, волосы зализаны назад, белые брюки под черные туфли, а на глазах — солнцезащитные очки, и он совсем не выглядит сырым, будто дождь на улице уже успел закончиться, и в тот миг Майк вышел на улицу. — Ты следишь за мной, — она не спрашивает, она утверждает, и Майк останавливается напротив, присаживается на корточки, одевает на ее переносицу очки, аккуратно раскрыв их, и держит ее лицо в своих руках. — Молодец, Холмс, — с усмешкой говорит Майк, и Левони фыркает. Он гладит ее по щеке с какой-то неподдельной нежностью, и Левони не верит, что это ее бывший муж: между ними до сих пор штиль, но Майк ведет себя так, словно на руке имеет обручальное кольцо и штамп в паспорте — он, похоже, правда считает, что Левони безнадежно влюблена в него до глубины души. Она проницательно смотрит в его лицо четким тяжелым взглядом, Майк дурачится, строит рожицу и улыбается, ероша ее сырые волосы, Тэйтон прикрывает рот. — Ну, не дуйся, Леви, — Майк гладит ее по голове, словно маленького ребенка, и на секунду Левони кажется, что идиллия между ними восстанавливается в непростительно крепкую связь, она убирает руки в рукавах водолазки Фаррелла, опускает голову, но Майк не дает этого сделать — и они смотрит друг другу прямо глаза в глаза, и Майк серьезен так, как не был, наверное, никогда, видно, хочет что-то сказать: — Леви… У него голос тихий, но уверенный, и нет больше глупой улыбочке на лице, Левони сглатывает, заправляет прядь мокрых волос за ухо, соглашается сама с собой, что потом будет об этом жалеть, но позволяет Майку продолжить с коротким кивком, и он придвигается чуть ближе, дыша в ее лоб. — Давай все вернем… Она ожидает такого ответа, но сердце ее — совершенно нет, и Левони застывает, как вкопанная, из глаз исчезает надменный металлический блеск «я все знаю», она прихватывает зубами нижнюю губу, нежно выдыхает с больным полустоном, происходящее кажется неудачным розыгрышем, но никто не спешит об этом сказать, выбежав из-за кулис. Левони хватает воздух ртом, как рыба, хочет что-то сказать или пошевелить головой, но руки Майка не отпускают ее — он держит ее шею своими большими ладонями, смотрит на ее мокрую черную макушку и, немного погодя, опускает вниз внимательный участливый взгляд к ее глазам. Тэйтон моментом теряется, сидит с открытым ртом с секунду, и Майк догадывается занять ее отвлеченным легким поцелуем: его губы так и не успели поменять вкус, и Левони понимает, что она дура еще раз — ну кто станет так делать, когда у него есть крутой ирландский друг? Левони непроизвольно плачет, по белым бледным щекам капают слезы, которые медленно, но очень нежно размазывает своими щеками Майк. И его волосы лезут в ее глаза, и они вместе смеются, но не прекращают целоваться. И под светом одиночного прожектора это выглядит, как невинная сцена из Евангелие, но в голове Левони это уже капает в смертный грех в освещении огней Ада, и она пытается, пытается закончить и отстраниться, но ничего, ничего у нее не выходит — они сидят так, целуясь, как вымокшие до нитки под ливнем щенята, такие трогательные и милые, что без слез на них и не взглянешь. Майк профессионал, знает, как соблазнить девушку, и сейчас все его техники покоятся где-то под коркой, он действует наугад, по интуиции, по ситуации — ведь не каждому захочется портить такой момент заученной туфтой, вот и Майк не может: самозабвенно держит шею Левони, как хрустальную вазу, и зацеловывает ее раскрасневшиеся опухшие губы, похожие на кленовый сироп с вафлями. Левони упирается руками в пол, сидит с закрытыми глазами, раскинув ноги, и просто пытается понять, что она творит, но в голове пусто, и звенит надрывным колоколом только одна мысль — «Что скажет твой новый ирландский друг?» Они не слышат шагов, разговоров и открытой двери: на пороге в подвал останавливаются Джек и Авраам. А перед ними, прозаично куря с безразличным отрешенным взглядом, пуская сизый дым на волю затхлого подвального воздуха, стоит Колин и смотрит прямо на широкую спину Майка, из-за которой видна черная макушка, трепещущая от каждого движения губами. Колин не тушит сигарету, она дотлевает сама в его руках, и он облизывает нижнюю сухую губу, тихими шагами идет к столу, и тут Левони замечает Авраам: — Тэйтон?! — недоуменно вопит он, и Левони аж давится от поцелуя, стараясь его прервать. Майк, смеясь, отстраняется и оборачивается назад через плечо: — И ты, животное? — брезгливо взвизгивает Авраам, пока Джек интересующимся взглядом рассматривает лицо Майка: точеное, идеальное, сероглазое и темноволосое лицо Майка — красавец, ничего не скажешь. — И тебе привет, Ави, — улыбаясь, Майк встает и помогает подняться Левони, она засучивает рукава водолазки и прячет в руках красные от смущения щеки. Стыд сковывает цепями тонкое горло, Левони не может сказать и слова. — Ты нас не познакомишь? — встревает Джек, заинтересованный Майком по уши, когда Авраам уже собирается сказать пару ласковых. Колин молча наблюдает за всем со стороны, потирая костяшки пальцев и закинув ногу на ногу. Левони прячется за спину Майка, он отводит ее сам, назад, своей рукой, и Левони ничего не остается, как побегать глазами по стенам. Но, когда она своим растерянным взглядом натыкается на безучастные равнодушные глаза Фаррелла, который всем своим видом говорит, что она ему противна, он выдает одними губами: — Бу. И Левони скалит клыки в спесивом порыве самобытной гордости, вступая в битву взглядов. — Пошел ты, мистер Фаррелл. — одними губами шепчет она, а руки спешат вперед слов: словно заколдованная, рука тянется вперед, к Колину, и ладонь складывается в непристойный жест. Колин усмехается, демонстративно переводит взгляд на Майка и Авраама, между которыми уже стоит Джек, полный энтузиазма и воли изучить неизведанное. — Знакомьтесь, — презрительно выплевывает Авраам и идет к Фарреллу, садится рядом и, тоже бычась от негодования, пялится на Левони. Она отводит взгляд: сложно выдержать две пары глаз, которые смотрят на тебя с осуждением, вот и Левони не может — глядит в черный высокий потолок. Прожектор освещает ее лицо, и она выглядит ангельски невинно, чисто и непорочно. В своих глазах, в глазах Колина и Авраама она выглядит последней сукой, которая посмела их предать. Левони это понимает, но ничего не может сказать — трудно, черт возьми, трудно сказать хоть что-то в свою защиту, и она послушно ждет, когда обстановку сможет разрядить Майк или Джек. — Джек Китчен, — он подает Майку руку и жмет его ладонь, широко улыбаясь и во все глазищи разглядывая Майка. Его щетина вдохновляет, а широкая улыбка заставляет думать об Америке. Майку же, напротив, кажется забавной бородка Джека, и он не может не улыбаться. — Майк, Майк Тэйтон, муж Левони, — говорит он, свободной рукой погладив Левони по боку. Она вздрагивает так сильно, что это с насмешкой замечают Колин и Авраам. — Бывший! — из-за стола напоминает Авраам, вспомнив об этом в последнюю секунду. — В самом деле? — брови Джека удивленно вздергивается, и лоб рассекает неглубокая морщинка, Майк вздыхает с добродушной улыбкой. — В самом, — слышится рядом с Авраамом, и все смотрят на Фаррелла с секунду ошалело, но затем Майк, отмахнувшись от назойливых провидческих мыслей, возвращается в русло разговора с Джеком. — Ваш ирландский друг очень наблюдателен, — говорит он, и Левони аж передергивает от страха и стыда — он догадался! Обо всем, черт возьми, Майк уже догадался! Она не верит своим ушам, хочет улизнуть, но Майк очень не вовремя хватает ее и тянет из-за спины, притягивает к себе и обнимает за талию, целуя в макушку. — Но его слова быстро могут обратиться в пыль, — он снова припоминает Левони вчерашний разговор по телефону, и она трясется от страха и тревоги, а Колин — от раздражения. И если Тэйтон еще как-то пытается сдерживать себя от чрезмерного волнения, то Фаррелл — нет: он всем своим видом выказывает Майку неприязнь, но тот, похоже, не особо этим озабочен. — Кстати, рад знакомству, Фаррелл, — он даже не добавляет «мистер», и Колин готов порвать его на куски от проблеснувшей в голове жилки безумия и отчаяния, от злости. Левони напрягается всем телом, тяжело дышит, Джек тянет их за стол и рассаживает рядом с собой. — Майк, а ты никогда не играл в кино? Левони неловко смотрит в сторону, потому что Колин — прямо на нее. — Нет, я снимался для журналов, работал моделью, — говорит Майк, наглаживая Левони по голове, и Авраам присоединяется к Колину в испепеляющем взгляде — они оба смотрят на нее так, будто она сожгла все экземпляры книги до последнего, а сценарий еще не написан. Левони звучно сглатывает густую слюну во рту, воротит носом и вращает глазами от тоскованной взволнованности — ну, пригна-а-али… — А что ты скажешь, если я предложу тебе главную роль в новом перспективном фильме? — у Джека глаз горит, и Аврааму это не нравится, он, стараясь делать равнодушный вид, быстро сочинянт на ходу: — Он уезжает через неделю, правда, Майк? — с нажимом произносит Авраам его имя, и Майк усмехается, ближе прижимая к себе Левони, та с писком издает предсмертный выдох. — Нет, Ави, не угадал, — Майк сжимает волосы Левони в своей руке, как кукловод, и смотрит прямо в глаза Фаррелла — с вызовом, с диким, упрямым, осточертелым всем в раз вызовом. Левони не дышит, напряжена, как корабельная мачта, ей сложно поднять глаза, и она сидит, опустив их в пол. Майк сверкает острыми белыми клыками, Джек ждет более развернутого ответа. — Вообще-то я живу в Нью-Йорке. Всем становится не до смеха. Всем, кроме Джека, который с радостью снова жмет ладонь Майка и трясет ее, при том успевая говорить: — Отлично, Майк, просто отлично! — Но он не актер! — возмущается Авраам, а Колин молча смотрит на Левони и ждет, когда она присоединится к ним и тоже постарается вышвырнуть Майка из подвала. Но Тэйтон молчит, и ее волосы блестят сыростью, Колин со вздохом отворачивается, ложится на стол и накрывает голову руками: что-то явно пошло не так — почему он так печется за эту глупую, несамостоятельную женщину? Колин вздыхает, хочет биться головой о гладкую столешницу, но краем уха все же хочет услышать голос Левони, голос, сложившийся в слова отказа для Майка. — Это непрофессионально, — с кислой миной заявляет Авраам, Джек машет на это рукой: — Там нет ничего сложного! Правда, Колин? Э-э-э? Колин?.. — и все смотрят на него, лежащего на столе, как труп. Левони понимает, что это творится по ее милости, но что она может сделать, если обида все еще плещется в ней, как в переполненном сосуде, готовая выплеснуться в любую секунду на всех рядом? Левони поджимает губу, отворачивается раньше всех, и сквозь щель между рукой и столом Колин видит это, со вздохом поднимает голову: — Пусть покажет, на что способен. — Что именно я должен показать, Фаррелл? — Майк принципально не зовет его по имени и безо всяких уважительных приставок, потому что знает, что именно на него положен глаз Левони, что именно этот «ирландский друг» так элегантно отшил его вчера заместо Левони. — Фееричный уход, — сквозь зубы цедит Колин полушепотом. Майк слышит все до последней усмешки, встает, с каменным лицом сдергивает с плеч куртку, и видны его мускулистые руки, он закидывает ткань куртки на плечо и, сняв темные очки, идет к выходу так стремительно и непринужденно, что у всех перехватывает дух: Майк исчезает за дверью, сильно хлопнув ею. Подвал в гробовой тишине, Колин вскидывает брови с удивлением: — Ушел? — безразлично, но делая вид, что ему интересно, спрашивает он. Через секунду дверь распахивается — Майк стоит на пороге, усмехаясь. — Ну как? — прямо спрашивает он, глядя на Фаррелла осознанно дерзким взглядом. Колин фыркает, демонстративно опускает большой палец вниз и угрюмо вытягивает губы трубочкой, приподняв брови. — Великолепно! — восторженно восклицает Джек, и все устало выдыхают, а Майк неловко треплет свои волосы. Левони смотрит в сторону, потому что смотреть на Фарелла сил совершенно нет — да и зачем? Чтобы он усмехнулся и, презрительно поджав губы, отвернулся в сторону? Нет, она лучше сама отвернется в сторону, чем позволит кому-то отвернуться от нее. — Спасибо, спасибо, — Майк рад, что его оценили, он возвращается к столу и стоит рядом, смотря на Левони вдохновенно, Колин лежит, закрывшись руками, и пытается не реагировать. — Может, сыграешь для нас Алабея? М-м-м? — Джек водит руками по столу в поисках книги, но, не найдя ее, разочарованно выдыхает с секунду, а затем смотрит на Майка с надеждой, с ясными глазами. Тот мнется, а Левони взволнованно глядит на Колина — ему, похоже, все равно. Но ведь решается их судьба, судьба еще не снятого фильма!.. Как он может так просто быть равнодушным?.. — Да, — говорит Майк уверенно. — Я согласен, — и Джек радуется, как ребенок, хлопает в ладоши и быстро закуривает, а Майк хватает Левони за грудки и, притянув к себе через стол, целует в нежные красные губы. Авраам хочет уйти, и Колин полностью его поддерживает, но сейчас, когда кончится перерыв, будет вторая часть кастинга, и они покорно складывают головы, ожидая окончания этих мучений. Кто дал право Джеку? Ах, да — он же режиссер…