Скоростной Зверь

Левони останавливается у двери, ищет ключи по карманам и с тяжелым грузом на сердце вставляет нужный ключ в замочную скважину, но этого не нужно — дверь открыта. Левони с в миг проявившимся беспокойством подрывается, заскакивает в квартиру с бешеными глазами и озирается по сторонам. Коты с жалобным мяуканьем выбегают с кухни, словно жалуясь хозяйке на незванного гостя. Левони настороженно принюхивается, но не слышно ни одного из знакомых запахов духов, и она идет на свой страх и риск проверить, что случилось — медленным шагом, скинув кеды. Левони движется в сторону кухни, хватаясь за стены и вытягивая голову вперед. В квартире чисто, и на полу больше не валяются разбросанные вещи, словно кто-то прибрался прямо перед приходом Левони — она с опаской толкает дверь на кухню, уже слышит запах еды, громкий и такой притягательный за последние прошедшие пару дней — жутко хочется есть. Левони замедляется у порога в кухню и несмело заглядывает одним глазом, надеясь увидеть кого-нибудь. Но там никого нет, лишь одиноко накрыт шикарный стол: стейки средней прожарки, где еще видны капельки крови, на белых обычных тарелках, столовое серебро, два фужера и бутылка красного полусладкого вина. Левони ничего не понимает, проходит в кухню и разглядывает сервированный стол — дико веет подвохом, и Тэйтон отчаянно хочет найти его, всматривается в складки скатерти и идеально выставленные стулья, но ничего так и не может заметить. — Леви-и, — слышится со спины притворно добродушно. Она без вскрика, но дрогнув плечами, поворачивается: это Майк — на нем нет одежды, а волосы мокрые от воды, на бедрах повязано полотенце, и он, честно признать, великолепен — красив, как и всегда, мерзавец, как и обычно. Левони хватает со стола вилку и тычет ею в Майка. — Подойдешь — я тебя ударю! — больше со страхом, нежели с упреком или наездом говорит она, пятясь назад. Майк добродушно улыбается, а вместе с ним и ямочки на щеках. Левони смотрит на него и понимает, что ничего не поменялось: все тот же взгляд голодного хищника, все та же манера говорить, все та же подача себя любимого. Левони крепче сжимает рукоять вилки, Майк примирительно поднимает руки: — Послушай, Леви, я хотел извиниться… — опять издалека начинает он. Левони ненавидит, когда кто-то пытается отсрочить момент истины, и ее начинает это раздражать, она, чуть осмелев, делает шаг вперед, но все еще держится на расстоянии, вытянув руку с зажатой в ней вилкой. — А.а.а. — по слогам говорит она, затыкая ему рот своим безумным взглядом. — Что тебе нужно? — Я же сказал… — спокойно начинает Майк, опустив руки. Дорожка волос на его животе плавно перетекает в линию полотенца, и Левони сурово изучает его взглядом. — Думаешь, машину можно достать по щелчку пальцев?! — Левони вспыхивает в яростном порыве. Майк уверенно подходит к ней, и вилка упирается в его широкую гладкую грудь. — Не приближайся! — Леви, я не то имел в виду, — Майк пытается потрогать ее, но Левони дичится, словно перед ней стая голодных гиен. Она скалит клыки, хмурит густые брови и не подпускает Майка к себе. Он вздыхает. — Я же сказал, — упорно повторяет он. — Что хотел извиниться. — Не верю, — Левони отталкивает его зубцами вилки и огибает стол, упираясь в него руками, смотрит на Майка с недоверием. — Как ты меня нашел? — Я каждый раз нахожу тебя, и каждый раз ты задаешь мне этот вопрос, — Майк улыбается, кладет руки на пояс, расхаживает по кухне: находит штопор, вскрывает бутылку, разливает вино по фужерам, берет один, а второй протягивает Левони. Она воротит нос, продолжая пытливо смотреть в глаза Майка. — Уходи, — Левони кивком указывает на дверь, когда Майк делает глоток вина. У нее протяжно урчит живот. — Может, обсудим все, как культурные люди — за ужином? — с полуулыбкой предлагает Майк, заметив урчание ее живота. Левони опускает вилку, но не разжимает руки, садится за стол, и Майк, удовлетворенно улыбнувшись в полную силу, садится напротив. — Я рад, что ты повзрослела, — говорит он, отставляя бокал. Левони безразлично меряет его ледяным взглядом и приступает к еде: стейк на вкус просто восхитителен, и Тэйтон даже не отвлекается на вино, сметает с тарелки все подчистую, вплоть до овощного гарнира, а затем залпом опустошает бокал вина, и в животе чувствуется приятная наполненность, Левони откидывается на спинку стула, облизывает зубчики вилки и исподлобья смотрит на Майка, который аристократично уплетает стейк кусочек за кусочком. Левони фыркает — педант. — Леви, — заметив, что она скучает, Майк наливает ей еще вина, отставляет тарелку в сторону и перекидывается через стол, Левони чуть не падает на пол от страху, но Майк хватает ее за руки и сцепляет замком, держа на столе. — Давай поговорим. — Давай в суде поговорим, — шипит Левони, все же боясь, что ей прилетит. — Не о чем нам с тобой разговаривать! — Но я же знаю… — он скользит одной рукой плавно, аккурат по женской щеке, хватает ее за шею и тянет вперед, они сталкиваются лбами, и Левони жалеет, что согласилась поехать домой. Ее сердце бешено бьется, грозясь проломить грудную клетку и вылететь за ее пределы с эффектными брызгами крови. — Что ты меня любишь… — Майк переходит на томный шепот, и, давно не знавшее ласки, тело отдается приятными сокращениями в мышцах, Левони прикрывает глаза на секунду. Майк орудует в сантиметрах от ее губ, плетет свою ложь, как паутину: — Я знаю это… — он проводит большим пальцем за ухом Левони, и она вздрагивает, пропустив цунами мурашек по спине. Майк улыбается. — Ты так напряжена. Неужели твой ирландский новый друг не помог тебе с сексом? — он водит носом по ее щеке, страстно дышит прямо в висок, Левони не раскрывает глаз, звучно сглатывает, а Майк снова усмехается. — Или, все же, ты еще ничего не забыла? — он прогибается в спине, навстречу Левони, целует ее губы сухо, но со страстью: Левони не дышит — все еще не может открыть глаз, потому что боится, боится, что что-то пойдет не так. Аромат кожи Майка ударяет ей в нос — она так давно была одна, что готова, готова ему отдаться. И Майк это прекрасно видит, нежно выдергивает Левони за шею из-за стола, не разрывая поцелуя, заставляет тянуться к себе и просить большего, держит руки на ее шее и талии. Левони пытается отстраниться, но настойчивость Майка не позволяет. — Ну же… — он кусает ее шею и плавно опускается к открытым ключицам. — Расскажи мне все, что случилось, и мы вместе решим все… — он щелкает пальцами, и застежка лифчика поддается так элегантно, что Левони со страхом распахивает глаза. В ее зрачках отражается лишь волнение, приправленное слабым желанием, и Майк мастерски его разжигает, продолжая. — Твои проблемы, — он сжимает ее грудь и тащит Левони в комнату — она не сопротивляется, ей хочется большего, и от того становится стыдно, но она не отталкивает Майка, позволяет ему уложить ее на диван и нависнуть сверху. — Ты… — она только хочет что-то сказать, как Майк переходит к активным ласкам нежной кожи. — Да-да, я?.. — шепчет он страстно, спесиво, агрессивно, но сдержанно в ее ухо, и его дыхание распаляет, Левони выгибается струной. — Отвал… — но Майк целует ее, применяя французские техники, и она чувствует, как мир уходит из-под ног: у Майка недельная щетина, и она колется, и Левони понимает, что ей кажется, будто это вовсе не Майк — от того, быть может, она не останавливает его? Но Левони не думает, шире открывает рот, чувствуя жар по телу. И ночь они проводят со страстью, так и не встав с кровати. И Майк мучает ее, как умеет, не давая уйти, и Левони не может отделаться от ощущения, что рядом с ней не бывший муж, а новый ирландский друг — она финиширует от одной только представленной впопыхах картины в своей голове, и навзрыд рыдает, понимая, что она несусветная дура. На утро Майк обнимает ее под ребра, и Левони тяжело дышит, когда ее целуют в висок. Прямо как в старые недобрые времена. Она просыпается со стойким ощущением чужого присутствия рядом, но Майк не выпускает ее из своих рук: и от того не то чтобы тошно обоим, но Левони точно чувствует себя не в своей тарелке. — Доброе утро, Леви, — добродушно говорит Майк, когда Левони полностью открывает глаза и осознанно не шевелится, словно труп. — Как спалось? У нее под горлом ком, она не может сказать и слова, беспомощно стеклянными глазами смотрит в потолок и ждет чуда, которое может ее спасти. Чернобрового чуда, которое придет и отпугнет врага, потому что они — друзья. Левони так паршиво от мысли, что она представляла вместо Майка Фаррелла — от этого на глаза наворачиваются слезы. И Левони противнее вдвойне, когда Майк снова целует ее в висок и длинными пальцами смахивает слезы с ее холодных белых щек. — Почему ты плачешь, Леви? Разве все было так плохо? Левони стыдно за себя, за Майка и за то, что она влюбилась в Фаррелла по щелчку пальцев — нет, так жить нельзя. Левони убирает руки Майка с себя без особой нежности, но и не резко, и он отпускает ее, привыкший к резкой смене настроений за столько лет. Левони встает, быстро натягивает майку и нижнее белье, готовится уйти на кухню и жалеет, что Авраам не будит ее звонком. Она берет телефон с собой, уходит и запирается в ванной, листает журнал входящих звонков. Но там нет ни одного пропущенного, и Левони чувствует себя преданной, она сжимает телефон в руке, хочется выть на Луну, но она всего лишь откладывает трубку и встает под душ прямо в одежде — нужно поскорее смыть с себя весь позор, накопленный за ночь не раз. Левони включает воду, и ее обдает льдом — капли забираются под майку, кожа покрывается мурашками, а бардак в голове потихоньку выветривается — говорят, женщины бывают злыми от недостатка секса. Левони зла из-за его присутствия — она ненавидит себя за минутную слабость, поддавшись которой, она поняла, что и в самом деле влюбилась в Фаррелла. Левони обдает себя холодной водой снова и снова, запрокидывает голову, мочит волосы, не хочет говорить и молчит. Вода с шумом капает, и Левони слышит стук в дверь: — Леви? Ты как? — голос Майка выводит ее из себя, хочется сбежать, но Тэйтон лишь выключает воду и ложится в ванну, вытягивая ноги. — Не твое дело, — говорит она жестко. Майк не ожидает такой реакции, он думал, что Левони растает после этой ночи, но она, похоже, заледенела еще сильнее. И в ее сердце, словно в сердце Кая из сказки «Снежная королева» теперь прорастает маленькая льдинка. Левони скрещивает руки на груди, как покойник в гробу, и самозабвенно глядит в потолок. Майк не отстает, стучит в дверь с примирительным упорством. — Леви, не веди себя, как ребенок: выйди, и мы обо всем поговорим! — его высокопарные фразы смешат, Левони надменно усмехается. — Да что ты, — точь-в-точь Авраам повторяет она, закрыв глаза. Майк дергает ручку двери, настойчиво хочет войти, но не может — замок хоть и старый, но работает отменно. — Нам не о чем говорить, — отрешенно подмечает Левони, и слышен благодушный выдох Майка за дверью. — Давай хотя бы попробуем! — он умоляюще вскидывает брови, и Левони так и видит, как он стоит под дверью, пытаясь ее разжалобить. — Леви! — Мы уже пробовали! — вскипает Тэйтон, вспомнив шикарные брови Фаррелла: он стоит перед ее глазами, великолепный, как и всегда, и обаятельно улыбается. Тэйтон беспомощно поджимает губу, искры сыпятся из глаз. — Ничего не вышло… — шепотом добавляет она, Майк стучится в дверь, не переставая. — Давай хотя бы попытаемся! Леви! Тебе же понравилось! — у него голос спокойный, но все равно слышится раздражение, и Левони уверенно вылезает из ванны, выжимает майку и, шлепая ногами по кафелю, открывает дверь. — Что? — с усталостью говорит она, когда Майк, улыбаясь, смотрит в ее глаза. — Ты вышла, — Майк любит говорить очевидные вещи вслух, но те, какие ему мешают, он даже не замечает, как сейчас и не замечает отвратительного настроения Левони. — Спасибо, Холмс, — Тэйтон складывает руки на груди и хочет пойти переодеться, только делает шаг, как твердая рука Майка врезается в стену, и Левони упирается в нее носом. Она закатывает глаза от закипающей и нарастающей злости, Майк берет ее за шею и притягивает к себе. — Давай прогуляемся, Леви? — буднично предлагает он, Левони неприятны прикосновения Майка, словно под кожей после них копошатся жуки, и она брезгливо передергивает бровями, смотрит прямо в его лицо: — Нет? — Ну, Леви, — Майк прижимает ее к себе, сырую, и она понимает, когда чувствует жар его тела, что он стоит обнаженный. От отвращения кожа леденеет, Левони лупит Майка по животу и самовольно идет переодеваться. Он следует за ней, тихо смеясь. — Да брось, мы так давно никуда не ходили вместе! — с радушием сообщает он. — Потому что мы разведены! — огрызается Левони, роясь в сумке с вещами. Она достает сухое белье и одежду, сидит на полу, ожидая, когда Майк отвернется: он стоит в дверях, смотрит на изгибы ее спины и лопаток, скользит возбужденным взглядом по мокрым черным волосам, зачесанным назад. — В самом деле? — бесит его двуличность, Левони вцепляется руками в сухой лифчик и терпеливо ждет. — В самом! — через минуту молчания рявкает она. Майк смеется. — Отвернись! — Дурочка… — вздыхает Майк, мягко ступая по ковру прямо к ней. — Зачем мне отворачиваться? Я видел все, тебе нечего скрывать… Левони за один рывок сдергивает майку и нацепляет сухое белье, то же самое проделывает и с мокрыми трусами. Майк оживленно наблюдает за ней, усмехаясь. — Оно больше не твое, — Левони сминает сырую одежду в узел и идет выбрасывать ее в корзину для грязного белья. — Дурачок, — желчно добавляет она, скрипя зубами. Избавившись от мокрой одежды, Левони решает перекусить: в холодильнике битком набиты продукты — видно, Майк подготовился хорошо. Не жалея противной и такой ненавистной колбасы, Левони режет большим ножом палку пополам и отдает ее на съедение котам — они благодарно мяукают и мурчат, налетев на еду. Левони жарит омлет с помидорами, рассчитывая только на себя — она не признает Майка, какими бы уловками он не пользовался, ей все равно на его присутствие. Она выливает еще жидкий омлет на разогретую сковороду и засучивает рукава водолазки, отданной Колином — она смотрится на ней смешно и неестественно, но запах сводит с ума. В кухню входит Майк: — А кому? — спрашивает он, и Левони не улавливает сути вопроса. — Что — кому? — глупо переспрашивает она, не смотря на голые ноги и бедра Майка. Он без стеснения стоит, оперевшись о косяк, прямым взглядом смотрит в глаза Левони. — Кому ты принадлежишь? — тихим ровным голосом говорит Майк, и Левони вздергивает брови: в этом смысле? Она не знает сама, на ум идет только Фаррелл, но Левони понимает, скажи она это — Майк примет ее за чокнутую фанатку, и Левони спустя максимально неловкую паузу односложно выдает: — Себе. — Это тот ирландский хмырь? — игнорируя Левони, догадавшись обо всем заранее, спрашивает Майк. Левони теряется, омлет скворчит на сковороде, и, когда капля раскаленного масла попадает на руку Тэйтон, она жалобно вскрикивает, схватившись за ожог. Майк подходит ближе. — Да? Это он? Скажи, Леви!.. — У меня яйца горят, — она пытается сменить тему, тянется к сковороде вилкой. — У твоего ирландского дружка тоже, — хладнокровно отвечает Майк, и Левони хочет плеснуть ему в лицо шипящего на сковороде масла. Майк цыкает языком и уходит в комнату, чтобы одеться. — Если он позарился на чужое, — рычит он напоследок, оставив Левони в полном недоумении. Ей не до смеха, она реально не понимает, в чем дело — масло брызжет во все стороны, а зажаренный омлет лопается тут и там пленкой с яиц. Тэйтон снова не понимает, в чем дело, почему не звонит Авраам, ведь уже десять утра. Она выключает газ, ставит на стол сковороду и, в прихватке обхватив ручку сковороды, нагружает ее сверху. От омлета идет пар, Левони берет вилку и, наблюдая за утомленными едой котами, садится за стол. Аппетита нет, и он не спешит появиться, а когда в кухню возвращается Майк, так и пропадает вовсе со всеми остатками. — Кто он? Я должен знать, — Майк садится рядом с Левони, перехватывает из ее рук вилку и, подхватив на зубцы кусочек омлета, сует его в рот Левони. Ее губы сомкнуты, и омлет обжигает их, Майк с садистским удовольствием проталкивает омлет в рот Тэйтон, и она скребет зубами по вилке, нехотя глотая. — А теперь скажи мне, — он подтирает ее губы салфеткой, взятой с ручки сковороды, и снова отщипляет кусочек от омлета, пытается насадить на зубцы помидор. Левони делает вид, что занята пережевыванием, и ничто в этом мире не может интересовать ее больше. Майк свободной рукой держит ее за шею, заискивающе смотрит в ее глаза, но у него не выходит так, как это мог делать Фаррелл. Левони прикусывает язык, и вкус крови вперемешку с омлетом намешивается на зубах, Левони звучно сглатывает, тяжело дыша — Колин где-то там сейчас, все еще спит, наверняка не вспоминает о своем новом друге, даже не помнит, как кончился вчерашний день, ведь после он, возможно, рванул в бар и подцепил какую-нибудь девушку. Левони вздергивает брови, ее лоб рассекает неглубокая морщинка. Майк усмехается уголком губ, снова сует в рот Левони вилку с омлетом. — Ты его знаешь, — обобщенно говорит она с набитым ртом, Майк заботливо подтирает ее губы. — Та-ак, в каком смысле — знаю? — не понимает он, смотря на Левони сосредоточенно. — Его знают все, — она сидит, как безвольная кукла, и ей не хочется говорить от слова «совершенно». Майк надавливает на ее ключичную впадинку, и Левони со страхом давится от омлета, глаза беспорядочно бегают по глазам Майка, она чуть задыхается, и он отпускает ее, кожа быстро краснеет. — Может, отложим загадки до лучших времен? — притворно дружелюбно предлагает Майк, Левони напрягается сильнее и сильнее — он буравит ее тяжелым взглядом, как удав кролика, и в жилах стынет кровь до состояния жидкого азота. — Расскажи мне все, Леви. Только Левони открывает рот, чтобы что-то сказать, как на всю квартиру спасительно звенит ее мобильник — она срывается с места, и даже оковы рук Майка не могут ее удержать на месте: она забегает в ванную, хватает трубку и, не глядя, отвечает на звонок: — Ави? Она называет его так только в исключительно плохих ситуациях, и Авраам сразу напрягается, с порога огорошенный таким заявлением. Голос Тэйтон, неслышный ему со вчерашнего вечера, кажется каким-то затравленным и чужим. — Все в порядке? — первым делом интересуется Авраам. Он сидит в актовом зале, в подвале здания, где расположен офис Джека — проходит кастинг на актеров второго плана. Рядом с Авраамом сидит уставший Колин и снова курящий и надменно смотрящий на претендентов Джек. — Не… Да! — сначала она хочет рассказать, но потом теряется в догадках: не лучше ли вернуться к проверенному, которого ты знаешь на сто рядов, чем гнаться за голливудской улыбкой с обложки журнала? Левони сжимает ладони в кулаки с такой самоотверженностью, что следы от ногтей легко проступают на мягкой коже. Авраам закрывает второе ухо рукой, и Колин, до этого зевавший и готовящийся ко сну, отвлекается на него и заинтересованно смотрит, что происходит. Сегодня он не при параде — потому что не для кого — сегодня он в очередной раз устает от жизни, и круги под его карими глазами как бы намекают на то, что шутки станут саркастичнее в разы. — Ла-адно, — недоверительно давит Авраам, заметив на себе пристальный взгляд Колина. Он сверкает глазами с хитринкой, вскидывает и опускает брови, чешет подбородок. — Тут Фаррелл интересуется, как твои дела? — Он?! — слышен крик из трубки. — Я?! — недоумевает Колин. — Да, говорит, что не с кем подшутить над Джеком. Хочет, чтобы ты приехала. Ты как? Сможешь? — Авраам знает наперед, что что-то происходит не так, но его догадки пока далеки от истины, и он просто топчется на месте, кидает Левони спасительную соломинку. Колин стреляет глазами по сторонам, с угрозой в глазах смотрит на Авраама: чего-то этот парень явно не договаривает. — Он ну очень ждет! — восторженным голосом добавляет Авраам. Левони забывает, как дышать, от подступившего к сердцу волнения. Ей не верится, и она тоже знает наверняка, что Авраам привирает, чтобы вытащить ее из дома. Что ж — вырваться из плена Майка тоже будет хорошей идеей, и Левони согласно кивает, пусть никто этого и не видит сейчас. — Хорошо. Но не ради Фаррелла, а ради работы! — на секунду Аврааму кажется, что привычная немного остроумная Тэйтон возвращается, а затем он слышит стук в дверь. — Кто там? — Я побегу! — Левони сбрасывает звонок, с тяжелой головой опирается о стену, трет ключичную впадинку и поджимает губу: кажется, или не кажется, или нужно креститься — Фаррелл скучает? Фаррелл ждет? А кто будет сидеть дома, когда скучает и ждет Фаррелл? Левони решительно распахивает дверь, и та прилетает по носу ничего не подозревающему Майку — он отлетает назад, стоит, пошатываясь, и струйки горячей крови вытекают из его носа. — Леви! — он даже тогда, когда злится, старается этого не показывать, и Левони думает — почему все вокруг нее так стараются сдерживать свои эмоции? Она пожимает плечами, безразлично смотрит на кровь и, постояв с минуту, идет собираться. Прихватив ключи и телефон, Левони догадывается взять бумажник, уже натягивает кеды в прихожей, где у ее ног трутся коты, все еще не отошедшие от щедрых даров. — Мне пора, — бросает она и хочет выскользнуть из квартиры. Майк ловит ее за руку. — Мне пора, пусти! — Нет, Леви, — говорит он монотонно, а кровь капает на его идеально белую занудную рубашку. Левони фыркает, снова машинально поджимает губу и щурит глаза: она так враждебна сейчас, и Майк даже думает, что знает ее хуже, чем предполагает. — Ты никуда не идешь. — его голос спокоен, и Левони усмехается, словно Фаррелл, она вспоминает его в эти опасные мгновения, и Майк впечатывает ее в стену опасно близко, капли крови с его носа грозятся запачкать и ее водолазку. — А ты заставь меня, — она не ждет, что он начнет ее избивать, потому что знает, что этого не будет, и Майк опускает руки: ни разу в жизни он не бил Левони и сейчас делать этого не собирается — принципы есть принципы, им нельзя изменять. Он отпускает ее, и Левони, злостно испепеляя его взглядом, уходит. Она захлопывает дверь с такой непередаваемой злостью, что дрожат стены, и она бежит вниз по лестнице, на ходу заказывая такси. Машина ждет ее у подъезда, и Левони ловко прыгает в салон, говорит адрес и смотрит за окно: льет серый, унылый, скучный дождь — это вгоняет в отчаянно плохие мысли, и Левони не может устоять. Несколько капель выскользают из краев — она пускает слезы с каменным лицом, подперев подбородок рукой, смотрит на запотевшие окна и силуэты высоток за ними. На улице не многолюдно, видно, все сидят по домам, и Левони рада, что сможет добраться без пробок — авто плавно скользит по ленте дороги, и Тэйтон продолжает вспоминать все, все, вплоть до неуклюжих теплых объятий в машине Фаррелла. Но Майк. Кто дал ему право рушить ее жизнь снова и снова? Стоит ей с кем-то познакомиться — Майк тут, как его не ждали. И вечно тащит ее в постель, и она вечно не может сопротивляться. И они живут месяц или два обычной жизнью семейной пары. До первой измены Майка. Должно быть, Левони должна привыкнуть к этому, но каждый раз она бьет свое сердце, крошит его в бетонную пыль от этих измен — неприятно, неприятно, неприятно! Машина паркуется у здания, Левони расплачивается и выходит наружу. Ветра нет, ее волосы уложены от сырости в них, а с неба капает дождь, и Левони с минуту стоит, смотрит на небо и крыши высоток, глубоко дышит полной грудью и понимает, что не хочет возвращать Майка. Хочет его убрать. — Леви?.. — слышно со спины, и она резко оборачивается, в туче брызг от дождя разведя руки в стороны, словно перед полицейским. Это Колин: вышел покурить на крыльцо — стоит под козырьком здания и держит в руке еще не зажженную сигарету и зажигалку. Левони остужает пыл, ее щеки красные от холодного дождя, а Колин просто смущен неожиданным появлением… своего друга. — Привет, мистер Фаррелл, — говорит она, так и не определившись с формой обращения — официально или так, как «друзья». Колин сбит с толку, и на его лице проступает удивленная улыбка, он смотрит на Левони во все глаза и замечает свою водолазку: это греет душу, но Колин не понимает, почему. Дождь стучит по козырьку и асфальту, Левони вымокает до нитки, но не подходит к нему, и Колин тоже молчит, не в силах сказать хоть что-то еще… — Ты как всегда, — смеется он, Левони улыбается, звуки капающего дождя заглушают слова. Она стоит под дождем, и Колин ждет, когда она подойдет, но Левони, видно, нравится мокнуть и болеть — она с места не двигается, то ли завороженно, то ли проницательно смотря в его глаза. Он со вздохом ломает сигарету пополам, выкидывает в сторону и, убрав зажигалку в карман, выходит под дождь. — Мне обязательно было мокнуть? — он встает напротив нее, между ними метр, но оба замирают, будто всего лишь пятнадцать сантиметров. Левони учащенно дышит, Колин думает, что это от прохлады вокруг — капли так и прут с сырых черных волос, и теперь и укладка Фаррелла испорчена к чертям: зря только с утра перед зеркалом торчал. — Твое право, твое, — Левони примирительно и с какой-то житейской мудростью поднимает руки, Колин беспечно выдыхает, берет ее под локоть и тащит в здание, они стряхивают с себя воду, оказавшись в помещении, и Колин украдкой смотрит на шею Левони: красные засосы видны, спускающиеся с шеи к ключицам и ниже, и Колин хмурится — что это? — Как провела ночь? Авраам сказал, что ты по мне скучала, — на ходу врет Колин, улыбаясь и показывая Левони дорогу в подвал. Она следует за ним, выжимая волосы. — Мне он говорил обратно противоположное, — она не шутит, не улыбается, не смеется над легкой шуткой Колина, и он напрягается еще сильнее: когда Авраам разговаривал с ней, в трубке был слышен мужской голос. Точно такой же, какой Колин слышал вчера, когда спасал ее. Спасал ее… Колин мотает головой, отводя наваждение, они останавливаются у двери в подвал, из-за которой уже слышны реплики героев из книги. Левони передергивает плечами, как затвором пистолета, опускает голову, а затем гордо вскидывает ее. — У тебя на шее грязь, — стараясь придать своему голосу стали, говорит Колин. Левони хватается за шею, точно зная, что Колин назвал «грязью», и ей снова стыдно за саму себя — она начинает трястись. — Это мои коты, — врет она точно так же, как Колин, но ей поверить сложно. Он открывает дверь с широкой ноги, и в глаза светят прожектора, освещающие площадку перед длинным столом, за которым Левони замечает Авраама и Джека: они сидят с истинными видочками ценителей, придерживая подбородки и потирая щетину. — Ребят! — приветливо кричит Колин, торопясь к ним. Теперь находиться в обществе Левони невмоготу — уж слишком раздражают проявления ее бурной половой жизни на шее. Колин отмахивается: почему это вообще должно его волновать? С какой стати? Он падает на стул рядом с Джеком и закуривает. — Плохой было идеей курить на улице, — цедит он сквозь зубы, раскуривая сигарету. Джек усмехается, заметив Левони. — А что так? Встретил, кого не надо? — его усмешка раззадоривает. — Нет, просто сыро и грязно, — на последнем слове Колин делает акцент, как раз в то время, когда подходит Левони, и она недоуменно смотрит на него, и ее даже не волнуют актеры, которые пробуются сейчас на роль — она просто смотрит на Фаррелла самым, что ни на есть презрительным взглядом, потому что он ее принижает. Опять. — А, Тэйтон, рад тебя видеть, — от книги отрывается Авраам и машет Левони рукой, она отвечает дежурной улыбочкой в ответ. — Как дела? — А как твои? — она даже не смотрит на него, все ее внимание занято Фарреллом. — Проблемы? — отвлекшись от просмотра игры очередной актрисы, спрашивает он, нагло смотря на Левони. — Да, у твоих легких, — придя в себя, фыркает Тэйтон. Авраам переводит взгляд с нее на Колина и обратно, замечает засосы на шее, встает и отводит Левони в сторону. Колин провожает их злостным взглядом истинного сердитого человека, нервно и назло интенсивно куря сигарету. — В чем дело? — задает вопрос Авраам, когда убеждается, что их никто не может слышать. — Да бога ради! — отмахивается Тэйтон. Авраам хватает ее за руку, когда она хочет ей взмахнуть. — Пусти! — Левони вырывается, но Авраам засучивает сырой рукав ее водолазки и видит укусы. Такие, какие обычно любит оставлять Майк. Авраам скептично смотрит на Левони, а она присловуто устало вздыхает: — Что? — Ничего, Тэйтон, я тебе ни слова не сказал, — Авраам поджимает губы, а Левони с остервенением вырывает руку. — А вот Фаррелл скажет… — договаривает он, и Левони возмущается: — Да почему? Может, я счастлива впервые за месяц, а вы меня готовы помоями облить и на костре поджечь! — кричит она, и даже актеры на площадке останавливаются и смотрят на нее. Колин тушит окурок, высокомерным взглядом скользит по ее лицу, и Левони передергивает от злости, подкатившей к груди. — С этим… — Авраам недобро сглатывает, облизнув губы. — Человеком? — Нет, с этой мразью! Ты же так хотел сказать, верно? А? А?! — Левони открыто вступает в конфликт, не имея фронта и линии обороны, все ее аргументы заканчиваются на простом слове «ну». И это ведь даже не слово, так, жалкое междометие… — Подумай над тем, что ты творишь со своей жизнью… — Авраам уходит за стол, и Левони, стоя в углу, чувствует себя точно такой же мразью, каким представляет Майка. Что-то пошло не так. Наверное, Фаррелл.