Скоростной Зверь

Когда звонит телефон, Левони стоит в ванной и пытается ровно накрасить тушью второй глаз. Щеточка выпадает из руки и закатывается под раковину, Левони выругивается — тушь прошлась по щеке черной полосой — и идет отвечать на звонок. Она в белье и колготках, еще не готова выходить из дома, почему Авраам звонит так рано? Левони раздраженно вырывает телефон со стола в кухне и, разблокировав, с ходу начинает поливать Авраама… угрозами: — Ты чего творишь? Ты на время смотрел? Может, я сплю все еще после тяжелого утра! Может, я тут Фаррелла в душе вспоминаю. Чего так рано? Я даже не накрасилась еще! — на одном дыхании выпаливает Левони и ждет, пока Авраам сообразит причину по-остроумнее и по-важнее, чем проверка на состояние. Левони напряженно ждет ответа с уверенностью, но начинает волноваться, когда слышит чужой смех: это не Авраам. В голове бегом, галопом мелькают мысли — неужели это Майк? Нашел ее? Но как? Он знает, что она в Квинсе? Он стоит под дверью? Левони дрожит в мандраже трепещущего, вопиющего приступа страха, а голос на том конце такой спокойный и низкий, что кровь стынет в венах. — Почему в душе, Леви? Я так хорош в окружении кафеля и шторок с дельфинчиками? — у Левони душа проваливается в пятки, она каменеет на месте, врастает ногами в пол и не может говорить: Колин смеется прямо в трубку, и ему, кажется, в самом деле весело. А у Левони сердце пропускает по три удара на секунду, она почти не дышит, лишь хлопает широко раскрытыми глазами и молится, молится про себя, что это всего лишь плохой сон, кошмар, проекция ее мыслей за день… Левони не может ничего сказать, боится выглядеть еще большей дурой. — Да ладно, Леви, не переживай так, — успокаивающе, но с подковыркой, что слышно в интонации, говорит Колин. Левони млеет от стыда и позора, черный след на щеке теперь ярко выделяется на фоне румянца, Левони припадает к стене горячей спиной, и от контраста даже закрывает глаза на секунду. — Сейчас восемь тридцать, а Авраам велел мне заехать за тобой к девяти. Я подумал, почему бы не приехать чуть раньше? — Левони на ватных ногах доходит до окна, отгибает штору и смотрит на противоположную улицу: Колин стоит рядом с машиной и курит, поэтично пуская сигаретный дым в вечерний потемневший от ночи воздух. На нем серый свитер и брюки, волосы зализаны назад, он выглядит сногсшибательно, и у Левони перехватывает дыхание — она не может пошевелить ни руками, ни языком. — Леви? — Колин движется в сторону подъезда. — Нет, стой, не ходи! — вопит Левони, выпучив глаза. Она смотрит на то, как Колин заглядывает в окна, надеясь увидеть там ее, и ей становится еще страшнее, чем было. — Я тебя не вижу, — смеется Колин. — Ты без одежды? — кажется, он хочет засмущать ее до смерти, и Левони быстро прикрывает грудь рукой, будто Фаррелл в самом деле может ее видеть. Колин докуривает, выкидывает окурок в сторону и опирается о машину, Левони слышит его шаги и тяжелое дыхание. — Я пошутил, не парься, — он смеется, Левони дико соображает, что попала в ловушку по милости Авраама. — Спустишься, как будешь готова: я подожду, — он кладет трубку, не дав шанса опровергнуть свои слова, и Левони пять минут тупо пялится на то, как Колин бездумно стоит у своей машины, то и дело убирая руки в карманы. Спохватывается Левони только тогда, когда видит на настенных часах в комнате, где стоит у окна за шторой, девять часов без пятнадцати минут. Она быстро скачет в ванную, смывает с щеки тушь и решает, что сегодня можно прожить и без макияжа. Левони лишь красит губы в нежно-розовый оттенок, отдающий блеском на свету, ее губы густо смазаны и выглядят, как конфетка, которую очень хочется съесть, и Левони торопится одеться. Она долго вытряхивет из сумки вещи, которые успела взять с собой, а затем роется в них, пытаясь подобрать что-то более или менее подходящее. Среди вещей океан джинсов и море кофт с высоким воротом, иногда попадаются футболки и майки, и Левони обессиленно выдыхает, опускаясь на пол, рядом с разбросанными вещами. Ей нечего надеть — кошмар всей жизни — а под окном ждет Колин Фаррелл: нельзя опаздывать, нельзя! Левони хватает первую попавшуюся майку и смотрит на нее со всех сторон — вытянутая, но сохранившая гладкость ткани, абсолютно синяя, насыщенная сапфировая, и лямки не тонкие. Левони колеблется не долго, ведь на то нет времени, и уже через минуту бегает по дому в поисках ножниц — находит их воткнутыми в настенный дартс, выдергивает с силой и кидается обратно. Разложив на полу свои лучшие джинсы, Левони опускается на колени и, придерживая джинсу, неумолимо режет штанины, укорачивая их до состояния шорт. Время поджимает — остается десять минут, и Левони орудует ножницами, как истинный дилетант: линии срезов кривые, и она плюет на это; уже не так важно, как порезана глупая ткань, важнее то, что ее ждет Колин Фаррелл! Левони психует, отшвыривает ножницы и дорывает ткань зубами, тяжело дышит, вскакивает на ноги ярким синим пятном, запрыгивает в шорты и на силу застегивает пуговицу — думает, что снова нужно худеть. Придавая себе ускорения, Левони бежит в ванную: стоит перед зеркалом, ерошит свои волосы и протирает очки. Синяя оправа идеально подходит по цвету к майке, и Левони одергивает ее снова и снова, пытаясь скрыть свой животик. Шорты вышли короткими, и ноги открыты на две трети выше колена, Левони психует, истерит, злится на саму себя, бегает по дому в поисках ключей и телефона, пока под ногами путаются коты. Найдя телефон в комнате рядом с обрезанными штанами, Левони хватает его, цепляет ключи с туалетного столика в прихожей и спешит на улицу. Ключи выскальзывают из пальцев, дыхание напрочь сбито, Тэйтон волнуется так, будто идет на свидание, и даже ее плечи не мерзнут от легкого прохладного ветерка на лестничной клетке, на силу Левони закрывает квартиру и кубарем катится вниз по лестнице, петляя ногами. И, как видно, душой — Левони стойко убеждает себя, что принарядилась ни ради Фаррелла, а ради торжественности мероприятия, и ей почти удается уверовать в это, но она выскакивает на улицу с дико красными щеками и чуть безумными глазами и видит, как Колин все так же стоит у машины, роясь в телефоне. Слышатся гудки трубки в руке, Левони неуверенно, вздернув брови, смотрит на экран — тот же номер. Она отвечает на звонок: — Да? — Я посчитал количество окон на этой стороне дома, учел включенный свет и силуэты за шторами и понял, что ты либо одевалась не в гостиной, либо твоя квартира на… — он поворачивает голову и тело в сторону противоположной улицы махом, и оба замирают так, как стоят: Колин приятно удивлен — оказывается, даже из Леви можно сделать девушку, а сама Тэйтон смущена до глубины души — все так картинно, что даже не верится в реальность происходящего. — Другой стороне улицы, — с коварной усмешкой договаривает Колин, и в трубке слышатся гудки, Левони дрожит от страха, убирает ключи и телефон в карман, неуверенной походкой идет через дорогу, пока машин нет, и останавливается рядом с машиной Колина. — Д-добрый вечер, — говорит она твердо, но заикаясь. Колин смеется: — У тебя такой видок, Леви, будто ты увидела не меня, а призрак! — Левони правда хочет улыбнуться, да только к горлу подступает громадный ком, и она вынуждена молчать, как рыба в пресной воде, ждущая, когда рыбак соизволит поймать ее на крючок. Колин чешет переносицу. — Опять ты молчишь… — с каким-то разочарованием и досадой говорит он и тяжело вздыхает. — Ладно, то не особо важно. Джек и Авраам уже ждут нас в «Килфиш», — Колин открывает дверь машины и резво запрыгивает внутрь. Левони закатывает глаза на короткий миг облегчения, но затем чувствует, как ее хватают за руку и жмут ладонь. — Кстати, здравствуй, Леви, — Колин заразительно улыбается и тащит ее на переднее сидение рядом с собой. Он впечатлен видом детских нежных коленей под тонкой тканью капрона, сражен этим насыщенным сапфировым цветом и в полном восторге от беспорядочно нагроможденных запутанных волос, которые смотрятся гнездом. Колин рад видеть Левони, ведь вчера он засыпал с мыслью о новом друге. И сейчас Колин хитро щурится, когда Левони нехотя усаживается рядом с ним. — Хорошо выглядишь, — он замечает это как бы между делом, не считая это за комплимент, и Левони искушенно прикусывает губу, пристегивая ремень безопасности. — Ты… Тоже, — говорит она тихо, когда Колин заводит машину и выезжает на дорогу. В машине накурено, легкая дымка табачного дыма укрывает лица, Колин смотрит на дорогу. — Как Авраам? — спрашивает он, пока Левони смотрит на ночные огни Квинса: на улице безмерно красиво — фонари и вывески магазинов горят неистовыми светоидиодами, Левони прохладно, она обхватывае себя руками и не сразу соображает, что Колин что-то спросил. — Как обычно: саркастичен до предела. А как он еще может быть? — риторически спрашивает она сама себя, думая, чем руководствовался Авраам, когда просил Колина ее забрать. — Ясно, — диалог явно не клеится, и Левони снова отворачивает лицо, боясь смотреть на Колина. Обстановка напряжена, это видят оба, но оба не знают, как ее разрядить. И, если Колин пытается вывезти за счет шуток, Левони сдуто сидит, боясь проронить и слово. — А ты как, Леви? — спрашивает Колин, и Левони удивляется: звезда, а говорит с ней, как простой человек, без серебряной ложки в заднице, без надменного взгляда, без пафосной интонации. Левони сглатывает с волнением. — Нормально, нормально, — бормочет она, и Колин недоверчиво хмыкает. — Авраам был другого мнения, — подмечает он с серьезным видом. Левони забывает, как дышать, от неимоверного стыда. — Не расскажешь в чем дело? — А он тебе не сказал? — с тревогой, нарастающей по круговой спирали, спрашивает Левони. Колин смотрит вдумчиво на дорогу, сжимает в руках руль с какой-то неведомой звериной силой. Левони пытается унять дрожь голоса и внутреннее волнение. — Скажем так: мне обрисовали все в общих красках, — он неопределенно взмахивает рукой, Левони закатывает глаза. — Все нормально, честно, — немного злясь на Авраама, говорит Левони. Колин примирительно кивает. — Я верю, просто решил спросить. Они молча проезжают три квартала, в какие Левони решает, как будет четвертовать Авраама. Колин осторожно, но уверенным голосом спрашивает, когда машина останавливается на светофоре под красный свет огней: — Хочешь об этом поговорить? — Нет! — вскрик Тэйтон заставляет Колина думать, что с ней и в самом деле что-то не так: Авраам сказал, что у нее была тяжелая одинокая ночь, в какую она напилась с тяжким сердцем по личным причинам. Колин прибавляет газу, вливается в поток машин и ведет авто с холодным расчетом, его сосредоточенное задумчивое лицо заставляет Левони дрожать и млеть в исступлении. Она опирается рукой о дверь и кладет на нее тяжелую голову, зарываясь пальцами в черные волосы. Им неловко ехать в тишине, Колин вообще не любит молчать — он любит говорить, любит шутить, любит отдавать внимание и получать его в стократном размере от людей. И сейчас Колин немного приунывает, не зная, как подступиться к Левони. Он очень рад новому знакомству, хочет общаться с Тэйтон и чувствовать себя живым, ведь его тянет к ней, тянет к ее манерам говорить и подавать себя, тянет ее неопределенный характер, который часто меняется. Колин облизывает сухую верхнюю губу и смотрит в свои глаза через отражение в зеркале — сегодня он великолепен только потому, что хочет, чтобы Левони по достоинству оценила его со всех сторон, и Колин с насмешкой над самим собой понимает, что пытается ей понравиться, произвести на нее впечатление. Но ничего не налаживается так просто, и машина паркуется на Квит-стрит, рядом с рестораном Килфиш, Левони быстро отстегивает ремень и выскакивает на улицу, Колин с разочарованием смотрит ей вслед: он не привык за кем-то приударять, кому-то пытаться понравиться — он жил и живет лишь своим удовольствием, своей свободой, и в сорок лет как-то поздно это менять. Левони стоит у машины, дыша так тяжело, будто минуту назад на ее спине тягали сто-килограммовые мешки угля и железной руды, сердце сокращается с частотой ударов, которую не каждый прибор сможет уловить, в висках стучит кровь — Левони складывает руки на груди, ее обдает холодным уличным ветром, но щеки все равно горят, и даже в голове проскакивают болевые импульсы от переутомления. Организм не привык к таким перепадам. Тэйтон не знает, что с ней происходит — она ни в коем случае не хочет признавать своего поражения, признавать, что на старости лет она влюбилась в голливудскую звезду, которая о простых смертных ни сном, ни духом. Левони готова биться головой о машину, кусать губы и грызть ногти от волнения — Колин выходит минутой позже, обрывая все ее мысли на корню. Левони оборачивается через плечо, когда хлопает дверь машины и слышится сигнализация. Колин засучивает рукава, убирает в карманы руки и обходит авто по кругу, проходя мимо Левони. Коварный Фаррелл считает, что сейчас, если не сработал метод дружелюбия, нужно использовать прямо противоположный. — Готова? — спрашивает он на ходу, но Левони не успевает ответить, и выглядит это так, словно ей плевать на слова мужчины. Колин рассерженно и как-то обиженно надувает губу, больше не собирается ждать Левони и летящей походкой мерзавца удаляется в дверях ресторана. Левони глядит на экран телефона — это Авраам. — Ты издеваешься? — первым делом выкрикивает она, когда отвечает. Авраам смеется в трубку. — А что такого? Я подумал, вам было бы неплохо найти общий язык, ведь все же ты — будущий режиссер и консультант по фильму, — кажется, Авраам может улыбаться сквозь сарказм. Точнее, не убирая его, и Левони кривит недовольную мину. Авраам чует заминку, затишье перед бурей. — Да ладно, Тэйтон, говоришь так, как будто Фаррелл тебя домогается каждую свободную минуту. Наслаждайся жизнью, пока позволяет возраст! Ведь годик или два, и все — можно списывать со счетов… — Авраам ехидничает, ему в сласть потешаться над Левони. Она фыркает, сбрасывает звонок и, убрав телефон в карман, захватывает рукой волосы на затылке, стоит так пару минут, смотря на двери ресторана, а затем тяжело выдыхает и уверенно идет вперед: ну, погна-а-али… Двери распахиваются перед ней, словно врата в Рай, и Левони теряется моментом от простоты ресторана — никаких фанфар, никакого прикладного пафоса, обычные столики и диванчики, желтые люстры и шторы в пол. Левони окидывает полный зал изучающим выискивающим взглядом, замечает торжествующее лицо Авраама и хочет пойти и врезать ему. Но рядом сидит Фаррелл — проскальзывает ледяными черными глазами по лицу, и спеси в крови поубавляется значительно: Левони, не теряя лидерского бунтующего запала, идет к столику, но старается не смотреть на Фаррелла — он о чем-то отвлеченно говорит с Джеком, а Авраам ждет, когда она подойдет к нему. И Левони останавливается у забронированного столика в середине зала, окруженного десятками точно таких же. В Килфиш хорошо — негромко играет ленивый джаз, на столах стоят кальяны, обивка на диванчиках, видно, из кожезаменителя. Левони одаривает Авраама самым разъяренным взглядом, на который способна, и присаживается рядом с ним, не желая садиться с Джеком или Колином. — Тэйтон! — чересчур радостно восклицает Джек, заметив ее. Левони поджимает губу и дежурно улыбается в знак приветствия, Колин молча наблюдает за ней со стороны, затаившись. Его брови расслаблены, губы прикушены, глаза сверкают энтузиазмом. — Джек! — в той же безнадежно радостной манере говорит она, когда понимает, что Китчен не отстанет, пока его не назовут по имени. — Как твои дела? — оживляется Джек, когда слышит от Левони то, что хочет. Авраам сосет воду из высокого стакана с трубочкой, как-то по-особенному прихватывая губами эту самую трубочку. Левони фыркает в сторону, поворачивается к столу и снова давит заправски счастливую лыбу. — Все отлично! Колин усмехается, и это жалит ее, жалит в самое сердце. Повисает, повисает над столом пелена напряжения, которую замечают все, кроме Джека. — Прости, что предупредили в последний момент об этом, — Джек кивает на Колина, и Левони скользит глазами по его плечам и шее, а он высокомерно вскидывает брови, давая понять, что он здесь ни при чем. — Просто планы резко сменились… — Джек раскуривает трубку кальяна и пускает густой дым в воздух над головой. Левони морщится, и Колин, заметив это, даже усмехается, высунув язык. Джек, ни о чем как всегда не подозревая, протягивает ей трубку и честными глазами интересуется: — Хочешь? Пока не принесут заказ, можно попробовать это — он на молоке. Колин с выдержкой и вызовом в глазах смотрит на Левони, она сглатывает, но тянется за трубкой. Прикусывает ее зубами, не решаясь вдохнуть, но, пересилив себя, делает глубокую затяжку, от которой в животе все слипается и скручивается. Колин хочет злорадно рассмеяться, а Авраам продолжает сосать трубочку из стакана, с интересом поглядывая то на одного, то на другого участника скрытого конфликта. Левони закатывает глаза, когда дым ударяет по легким, и ей хочется раскашляться — она не может сдержаться: дым вперемешку с кашлем летит прямо в лицо Фаррелла, и тот с показушной брезгливостью утирается и отмахивается от ядовитых паров. — Как прошел день? — свои пять копеек считает долгом вставить и Авраам, обращаясь к Левони, и она багровеет от злости, отдавая Джеку трубку кальяна. Колин тем временем закуривает настоящую сигарету, и Джек успокаивается, с внимательным видом изучая глазами Тэйтон. — А как ты думаешь? — выплевывает Левони с дикостью, Авраам присасывается к трубочке и хлюпает остатками воды на дне длиннющего стакана. — Не знаю, — он пожимает плечами. — Давай спросим у Колина… — Фаррелл удерживается от ехидного смешка, сам Авраам ведет себя, как невинный ангелок, а Джек, которому для вида зрителя в кинотеатре не хватает только пачки поп-корна и стакана колы, с горящими глазами смотрит то на Левони, то на Авраама. — А может, мы лучше подпишем контракт и разбежимся? У меня планы, — эксцентрично выдыхает Левони, и никто ей не верит. — Да что ты, — деловито заявляет Авраам. — Ты меня удивляешь, Тэйтон. Опять собралась пить вино и жаловаться котам на жизнь? — Левони жутко неловко в обществе одних мужиков. А еще более неловко ей становится от осознания того, что они видят ее насквозь — это же очевидно: никто не верит ее детскому лепету насчет каких-то там «планов», они просто смеются ей в лицо снова и снова. И никто не говорит и слова против, всех все устраивает. Левони чувствует себя оскорбленной, но понимает, что не сможет за себя постоять — не хватит сарказма сразу на троих. То есть, на двоих — Джеку вообще по барабану, что происходит между Колином, Авраамом и Левони — ему в радость курить его кальян, и больше ничего не нужно. Левони откидывается на спинку дивана, забивается в угол, стараясь отодвинуться ото всех как можно дальше, и сидит молча до тех пор, пока им не приносят заказ — бутылка брюта и какие-то коктейли. Левони с безразличием смотрит на цветные стаканы и зонтики в них, Колин попивает «Дисконтник» и смотрит на нее сквозь пальцы. — Что ж! — Джек достает из-под задницы белый лист и кладет его перед Левони, она беглым взглядом изучает его содержание и понимает, что это контракт. Джек услужливо подает ей ручку. Авраам разливает по бокалам брют с мастерством официанта, Левони хватает ручку и быстро размашистым почерком черкает свою подпись в углу листа: «Пошел ты, Фаррелл». Удовлетворенно хмыкнув, она отдает лист Аврааму — тот читает, самозабвенно вздыхает и передает дальше. Джек видит подпись и в недоумении кривится, а Колин, заглянув в лист и увидев строки, встает с бокалом, гордо выпрямив спину. — За Леви! — говорит он, как бравый рыцарь, и все хором повторяют, пока Левони сводит брови на переносице и кипятится все больше и больше с каждой минутой: — За Леви! Чокаются стеклом бокалов, элегантно пьют, выглядят, как аристократы — Джек, Авраам и Колин. Левони смотрится, как дешевая профурсетка, наспех выбранная одним из них в неадекватном состоянии. Левони думает именно так и дуется еще больше, хочет уйти. В кармане вибрирует телефон, Левони с неохотой отвечает на звонок, так и не глянув на экран, пока остальные распивают спиртное, делясь шутками и историями из жизни: — Да? — Дорогая, — этот голос запускает по телу электрическую дрожь, чуть не уронив диван, чуть не содрав со стола скатерть, Левони вскакивает на ноги и несется на улицу. Это Майк. И его звонок не сулит ничего хорошего. Абсолютно ничего хорошего. — Скучала по мне? Вслед убегающей Левони смотрит равнодушный Джек, взволнованный Авраам и ошарашенный Колин. — Что это с ней? — спрашивает он, пригубляя вино. Авраам колеблется, не знает, можно ли говорить об этом с ними, с этими чужими людьми. Сейчас при нем нет его сарказма, потому что дело касается Тэйтон, его друга, и Авраам залпом опустошает свой бокал, хлопает его об стол. Колин сдвигает брови на переносице, настраивается на серьезный разговор. — Если бы ты был собакой, я бы тебя усыпила! — раздраженно выдыхает Левони, остановившись перед входом в ресторан. Майк смеется фальшиво и неестественно прямо в трубку, Левони передергивает всем телом, она закрывает глаза. — Что тебе нужно? — Только не думай, что я скучал, — Майк считает себя сердцеедом, думает, что Левони его до сих пор любит, считает ее своей собственностью. — Потому что я не… — Конкретнее, — она говорит твердо, перебив его, а сама уже спиной опирается о стену ресторана. Под горлом стоит ком, слезы застревают в глазах, готовые в любую минуту политься по щекам с новыми силами. Когда он отстанет? Когда исчезнет? Почему не сейчас? Почему не навсегда? — Мне нужна новая машина, — Майк в миг становится циничным ублюдком, который без дополнительных расчетов не вдохнет лишний раз. Левони напрягается. — Я слышал, твоя книга возымела успех, и сейчас твоей персоной интересуются журналисты… — отдаленно начинает он, но Левони уже знает наперед, что это — обычный шантаж. — Ты же не хочешь, чтобы они узнали о тебе то, что знать не должны? Левони молчит с минуту. Майк нервно тактично кашляет. — Я не понял, это значит — да? — раздражительно тянет он, на глаза слезы наворачиваются. Левони идет у него на поводу не первый год, и за все это время уже не раз приходили мысли о самоубийстве. О сумасшествии в стенах лечебницы. О переезде в другую страну. Но… Как она бросит то, чего достигала с таким трудом? Левони смахивает влагу с раскрасневшихся горячих щек. Собирается открыть рот и сказать «нет», но слышатся спокойные шаги и переливы низкого кашля. — Все в порядке?.. — это Фаррелл, и Левони оборачивается не сразу, а когда оборачивается, слезы сами катятся вниз, капают на майку, оставляют тесные разводы, и Колин пораженно выдыхает: она такая слабая в неподходящие моменты, такая беззащитная, такая убитая. — В порядке, в порядке… — дрожащим голосом говорит она, жмурясь, чтобы скрыть слезы. — Просто пыль в глаза попала!.. — Кто там? Там кто-то есть, Леви? Скажи, чтобы убирался! — кричит Майк, и Колин понимает, почему Левони на самом деле ненавидит, когда ее зовут «Леви». Он молча смотрит на нее, в руках у него ничего нет, но он жалеет, что там нет бутылки — он бы с радостью предложил ее Тэйтон. Предложил, напоил и отвез домой. Левони прикусывает дрожащую губу, но зубы стучат, и Колин понимает — последний день Помпеи — сейчас грянет скандал. — Нет, нет, все нормально, я одна… — лепечет она в трубку, как маленький ребенок, который не хочет признавать своей ошибки. — Скажи, чтобы проваливал! — не унимается Майк, и Колин видит, как затравленно Левони озирается по сторонам в поисках помощи, но не находит ее. Он окидывает улицу широким взглядом, вздыхвет и подходит, мягко берет трубку из руки Левони и подносит к уху. — Я ее друг и коренной ирландец, а чего добился ты, жалкий манипулятор? — Колин серьезно смотрит на Левони, пока она шмыгает носом и снова и снова заходится в рыданиях. Майк возмущенно орет: — Ты кто такой, придурок? Верни Леви трубку! Я говорил не с тобой. — голос у Майка на редкость спокойный и уверенный, и, не очень любящий конфликты, Колин просто сбрасывает звонок и протягивает телефон Левони. — Он просил передать, что он ублюдок и редкостная мразь, — Левони на силу улыбается, тянется за телефоном, касается руки Колина, и он прихватывает ее руку второй. Заискивающе заглядывает в ее глаза, пытается понять, все ли в порядке. И пальцы у Тэйтон такие холодные-холодные, что хочется держать их в своих руках до тех пор, пока они не отогреются. — Ты как, Леви? Все нормально? — Колин не решается обнять, и он не станет: Левони вбирает в себя воздух с нервами, выдыхает тяжело, с придыхом открывает глаза, а сердце в груди крутит кульбиты и тройные сальто. — Но… Это ведь просто… Пыль… — слезы мешают ей говорить. Но Колин улыбается — вот это воля к жизни! Левони даже в такой ситуации пытается шутить и делать вид, что все хорошо. — Хочешь, я отвезу тебя домой? Авраам и Джек не против: они подпись уже получили, — Колин по-прежнему заискивающе смотрит в ее глаза, а Левони уходит от зрительного контакта: ей не то чтобы неприятно, ей неловко — неловко смотреть в глаза человека и осознавать, что ты влюбляешься. Левони настойчиво тянет свою руку назад, и Колин отпускает ее с доброй усмешкой. — Да. Почему нет? — это риторический вопрос, он не требует ответа, и Колин звенит ключами, покручивая их на пальце, и улыбается Левони так искренне, как только может, надеясь в ответ получить то же самое. Левони колеблется, а затем заливается краской в приступе широкой улыбки. Спасибо Фарреллу, прекрасному и ужасному одновременно, за то, что спасает ее в этой жизни. Пусть и впервые, зато как же нужно, как же это было нужно именно в этот момент!.. Левони не находит слов, чтобы описать, как то медленно, то быстро бьется ее сердце. Теперь она без страха садится на переднее сидение, рядом с Колином, и он, уже начинающий привыкать к такому, отводит улыбающийся взгляд в сторону. Они едут по ленте дороги, фары освещают черноту и белые полосы, Колин молчит, но ему так много хочется сказать, ведь он не любит, когда кому-то рядом плохо: он ненавидит, если честно, когда плачут девушки — это заставляет его чувствовать себя ущербным и беспомощным — но к слезам Тэйтон он относится с теплотой, с каким-то отцовским инстинктом, потому что знает наверняка, правда, сам не догадывается, почему, что она прекратит через секунду и опять будет язвить в ответ на его шутки. — Бывший? — спрашивает Колин, не в силах сдержать своего природного любопытства. Левони кивает. — Не расстраивайся, Леви, все бывшие такие, — он знает, о чем говорит: за свою жизнь натерпелся немало шантажа и угроз, и сейчас в образе Тэйтон он видит себя юным, молодым и еще неокрепшим, снова улыбается. — Не все, только эта сволочь, — Левони утирает остатки слез в углах глаз и поджимает губу, в последний раз шмыгнув носом. Колин заразительно смеется. — И прости нас, — говорит он, посерьезнев в одну минуту. — За то, что случилось в ресторане. Я честно не знаю, что на нас нашло… Что на меня нашло!.. — Колин беспомощно взмахивает рукой и бессильно опускает ее на руль, смотря на дорогу. Левони сдержанно кивает. — Да, вы виноваты, — говорит она рассудительно. — Я думал, ты скажешь — «Да нет, все в порядке, не стоит внимания!» — со смехом и притворным возмущением восклицает Колин. Они вместе смеются, вместе улыбаются и смотрят на лобовое стекло. Колин крепче сжимает руль, прибавляет газу. — Скоро кастинг на актеров второго плана, — вдумчиво говорит он, Левони принимает это к сведению. — Ты пойдешь? — он снова заискивающе заглядывает в ее глаза, пока машина стоит на светофоре. Левони теряется от этого щенячьего, но в то же время такого властного взгляда. — Я не знаю, — честно признается она, подняв ладонь. Колин хмыкает: — Пойдешь. Авраам сказал, что пойдешь, — он коварно улыбается, и они опять смеются вместе. Правда, не знают, над чем, но остановиться не могут. И смех у каждого больнее предыдущего: Колин думает, что ни черта он не разбирается в людях и о том, что от спокойной свободной жизни, похоже, придется отказаться; Левони думает о том, что она пропала с концами — влюбилась за такое короткое время в того, в кого влюбляться нельзя от слова «совсем». Машина останавливается теперь уже на верной стороне улицы, и Колин хватает Тэйтон за руку в последний момент, когда она уже тянется к дверной ручке. — Спасибо за вечер, Леви. Не напивайся, хорошо? Все будет нормально, это тебе я, Колин Фаррелл, говорю! — он пытается приободряюще улыбнуться, Левони вскидывает брови — губа снова дрожит. Она смотрит на Колина с минуту с молчаливой просьбой в глазах, с сырыми слезами в глазах, и он без слов понимает ее: прижимает к своей груди, крепко, прочно, как отец — тепло, тепло и хорошо на душе у обоих становится от этих объятий. Дружеских объятий. Левони смахивает слезы, утирает их и, вздохнув с облегчением, говорит: — Спасибо! Колин теряется от такой искренней благодарности, в этом «спасибо» он видит реальные слова, а не лживые, и ему кажется это таким шокирующим, что он не сразу, но успевает пошутить: — Да ладно, так и скажи, что просто хотела меня обнять! — они смеются вместе в третий раз. И Левони выходит из машины, закрывает дверь, одергивает майку и, через плечо в последний раз глянув на Колина в машине, с загадочной влюбленной улыбкой уходит в подъезд. Колин откидывается на сидение машины, машинально закуривает, пускает дым в потолок и думает, думает, думает…