Скоростной Зверь

— Если ты сейчас же не проснешься, Тэйтон, я выдворю тебя за дверь и уволю, слышишь? Слышишь?! — Авраам с утра пораньше полощет мозг своим ужасающе громким голосом, Левони нехотя и с жуткой головной болью раскрывает глаза, пытается сесть, жмурясь, и ощущает в руке зажатое горлышко бутылки. Пустой бутылки. Авраам замечает это: — Опять пила? А?! Я же велел выбросить все вино! — он кричит так, что режет уши, или Левони так кажется, потому что в горле дикий, лютый сушняк, и хочется залечь на дно в Брюгге и перекантоваться с холодной водой: Левони закрывает глаза, успокоительно глубоко дышит и считает минуты — Авраам с утра как всегда бодр и как всегда раздражен. Интересно, у него вообще бывает хорошее настроение? Левони глупо улыбается своей шуточке и сумосбродно прикладывает холодную свободную ладонь ко лбу. Кожа горит, она сухая и горячая, Левони не чувствует языка. Распухший, он почти не шевелится в сухом рту. Левони не соображает толком, почему на нее опять кричат, она хочет лишь каплю спокойствия и тишины. Но Авраам снова и снова надрывается прямо ей под ухо: — Вставай, Тэйтон! Вставай, черт возьми! — Все, все, встала, встала, — она примирительно поднимает руки над головой, и бутылка, осторожно выскользнув из узла пальцев, разбивается об пол, осколками забираясь под ноги и ковер. Авраам раздражительно прикусывает губу, на секунду закрывает глаза и медленно подходит к Левони, хрустит стекло под подошвами его остроконечных туфель, он жестоко хватает Левони за загривок и вздергивает, как щенка, тащит за собой. Левони воет от боли хриплым голосом: — Ай, больно! Мне больно! Авраам, больно, твою мать! Но Авраам упорно тащит ее в ванную, распахивает дверь ногой и вталкивает полумертвое тело внутрь: Левони держится за стены, чтобы не упасть, голова словно бы расколота пополам, она тяжело дышит, пытаясь привести остатки мыслей в порядок, Авраам не дает спуску — видно лишь закатанные рукава его идеально белой рубахи и черный галстук «селедкой», а в следующую секунду Левони хватают за шею и, грубо наклонив вниз так сильно, что она касается распаленной щекой холодного металла ванны, подставляют под струю бешено ледяной воды. Левони не может визжать, ей не хватает голоса, она беспомощно скулит, пока холодная вода бьет в уши и глаза, забирается в нос и не дает выдохнуть. Авраам беспощаден, мерзавец, держит ее под струей несколько минут, а затем отдергивает с силой и явным наслаждением. — Всегда мечтал так сделать! — экспрессивно выдыхает он, раздувая идеальные ноздри, и сейчас даже его лопоухость является для Тэйтон признаком мирового зла. Она не успевает надышаться — Авраам тут же нагибает ее под струю вновь, со зверским рыком от негодования. — Какого черта ты опять напиваешься, как скотина?! — орет он, обычно сдержанный и холодный, прямо в уши Левони, и ей легкие дерет от воды, которую она вынуждена глотать, чтобы не задохнуться. Лучший агент, не правда ли? Левони сгорает от прояснения рассудка, ей приходят события последних часов, она, пытаясь дышать, хочет выбраться из холода воды. Авраам непреклонен — вода морозит голую шею и голые плечи Тэйтон, капли попадают на идеально белую рубашку Авраама и его черный бархатный жилет. Но на состояние своей одежды ему сейчас абсолютно плевать: он больше печется о состоянии Тэйтон, которая, похоже, вчера опять напилась вина от нечего делать. Или от пережитого стресса — этих женщин не поймешь: когда скука у них, когда стресс. Левони захлебывается, и Авраам снова отдергивает ее голову назад, держа за затылок с некоторой злобой, голубые краски ванной больше не кажутся мутными — Левони даже может различить силуэты зеркала, самой ванны и холодной, испепеляющей струи воды. Она тяжело дышит, закрыв глаза, а Авраам молча ждет, когда она придет в себя, чтобы дать ему внятный ответ насчет своего состояния. Не успел он приехать к ней с утра, чтобы порадовать завидной новостью, как снова нашел ее нетрезвой: Авраам вздыхает, выключает воду, стряхивает ее с рук брызгами прямо на лицо Тэйтон, поджимает губу и вытирает длинные пальцы полотенцем. Левони не может говорить. Авраам стоит прямо, пока Левони присаживается на сырой край ванны, держась за него руками. Она почти раздета — на ней только белая майка и нижнее розовое белье, которое Авраам лично вручил ей вчера. Тэйтон сглатывает шумно, с тяжестью и каким-то страхом, не решается раскрыть глаз. Ей кажется, если она сделает это, мир закрутится вокруг каруселью, и к горлу подступит тошнота, потому Левони продолжает сидеть молча, зажмурившись, и ждать своего приговора. Ее черные волосы теперь сырые, и капли стекают по шее и плечам, забираясь под майку — по коже от прохлады бегут мурашки. Левони дрожит. — Как так вышло? — спокойным голосом говорит Авраам, все еще обтирая руки от лишней влаги. Тэйтон молчит, как партизан, и ее лицо бледно, как белый флаг поражения и примирения. Авраам вздыхает: — Что случилось, Тэйтон? — Н-ничего, — заикаясь, выдыхает она с трепетным волнением, не открывая глаз: ей стыдно посмотреть в глаза друга, ведь она помнит, почему напилась вчера так сильно, помнит, почему смеялась над Авраамом. — Из всех твоих фортелей не удается больше всего ложь. Не ври, Тэйтон, ты знаешь — я не поверю, — почти по слогам говорит он успокаивающе твердо, и Левони щурит глаза, силясь их открыть. Сердце все еще бешено бьется, а в голове звенит натянутая струна, готовая в любую минуту оборваться. Левони страшно, ведь после того случая в Сан Диего она обещала Аврааму больше никогда не пить. Значит, повод должен быть значимым — все же в Сан Диего из-за алкоголя ее держали в полиции двое суток, пока Авраам разруливал все проблемы. Левони безнадежно беспомощно смотрит в глаза Авраама прищуром своих, голубых, и он недоверчиво морщится. — Переживала из-за конференции. И контракта. И Майк звонил в два ночи… — шепчет она неуверенно, и Авраам самозабвенно выдыхает. — Что он сказал? — его не интересует конференция и контракт сейчас: бывший муж Тэйтон такая сука, что может довести ее «до ручки» за пару приемов — это Авраам знает отлично. Собственно, пьяной в Сан Диего она и была из-за бывшего мужа — он снова извел ей все нервы и отсудил половину имущества. Тэйтон тогда была в не себя от грусти и депрессии, ходила подавленная по номеру отеля и отказывалась есть. Похудела килограмм на пять, а сейчас, видно, этот изверг решил напомнить о себе. Авраам хмурится — кончились деньги на содержание любовниц? Нет на сигареты? Выгоняют из квартиры за долги? Авраам кладет полотенце на голову Левони и, не показывая беспокойства за ее душевное состояние, говорит: — Не думай, что эта сволочь отстанет просто так. По нему сразу было видно, что человек он… — Авраам неопределенно взмахивает рукой с растопыренными пальцами в воздухе, пытаясь подобрать нужное слово. Кроме ругательных. — Так себе, — наконец выдает он, и Левони через слезы улыбается, громко выдыхая. Авраам не смущен, он правда хочет помочь, ему искренне жаль, он решает во что бы то ни стало убрать из жизни Тэйтон бывшего мужа. Набор букв на бумаге, а сколько проблем — Майк Тэйтон — сплошное недоразумение. Появился три года назад, охмурил и заставил подписать брачный контракт, уверенный, что Тэйтон ему изменит. Но, вопреки всем ожиданиям, Левони оказалась верной женой, а сам Майк — редкостной тварью, которая каждый месяц меняла любовниц, как галстуки для своих скучных офисных рубашек. Авраам вздыхает. — Что он сказал? — спрашивает он, и Левони утирает слезы в уголках глаз, судорожно выдыхает. — Сказал, что приедет в Квинс сегодня. Найдет меня. И потребует денег. — голос у Левони дрожит не с похмелья, а со страху быть найденной — эту квартиру она снимает у друга, который на время уехал в Рим. Честно сказать, друга этого она видела всего раз в жизни — какой-то молодой путешественник по имени Гейб Савански: Авраам был рад, если честно, что им не придется жить в отеле в одном номере, и от того с охотой согласился отпустить Тэйтон в Квинс на время всех конференций и презентаций книги. Сейчас он думает, где мог проколоться — почему бывший муж знает, где живет Левони, если это знает только он? Авраам складывает руки замком и опирается о косяк двери, на Левони тошно смотреть: под глазами мешки, сами глаза утратили блеск, щеки впалые, скулы резкие и видны под черными грязными волосами. Тэйтон нервничает, это по ней видно сразу, и Авраам не решается сообщить новость, ради которой будил ее с утра. — Не волнуйся, Тэйтон, — говорит он, пока та безразличным взглядом смотрит на свои руки. Авраам пытается в искреннюю улыбку, но выглядит это так, словно ему защемляет нерв, и Левони больно смеется, убавляя в голосе тревогу. Голубые тона ванной все еще размыты без очков, Левони вспоминает, где могла их оставить вчера вечером. — Мы что-нибудь придумаем, — он полон уверенности, а Левони — неверия, и они, договорившись подумать об этом после завтрака, идут на кухню: Левони садится за стол, складывает руки замком, а Авраам становится у плиты, надевая фартук и завязывая шнурок на бедрах. — Я хочу кофе, — говорит Левони, зевая с головной болью. — Сделаем, Тэйтон, — кивает Авраам и находит банку растворимого черного кофе. — Сколько ложек? Одну или две? — он замирает у приготовленной кружки вместе с банкой и ждет, пока Левони сообразит. — Три, — говорит она и кладет голову на столешницу, где рассыпан сухой корм для котов. — Не много ли для пьяницы? Ты смотри, в твоем возрасте кофе пьют исключительно в маленьких дозах, — с насмешкой, уже привычной, говорит Авраам. Левони на силу улыбается, как может, и готова биться головой об стол — ей паршиво, нет ни единой адекватной мысли в чугунной голове, трудно признать, что ошибки прошлого мешают карты в настоящем. Авраам заваривает кофе, кладет в него две ложки, потому что желает Левони, пусть и скрыто, только добра: перемешивает, засыпает ложку сахара и хочет добавить молока, останавливается, смотрит на нее: — Молоко надо, Тэйтон? Левони мотает головой с сухой болью в ней и не говорит ни слова. Авраам заваривает себе чаю, ставит кружки на стол и садится напротив Левони. — Спасибо, — говорит Левони, делая глоток. — Да не за что, — с сарказмом, но честно отвечает Авраам. Повисает напряженная молчаливая пауза, в какую Левони залпом опустошает кружку горячего кофе с закрытыми глазами и запрокинутой головой. Авраам вскидывает брови: — Ты в порядке, Тэйтон? — Да бога ради, Авраам! — восклицает она, с громким стуком поставив кружку на стол. Авраам с интересом наблюдает за тем, как Левони вытирает губы рукой, заправляет грязные волосы за уши и играет бровями, пытаясь, верно, подобрать себе настроение. Авраам делает сдержанный, чисто английский глоток чая. — Да-да? — спрашивает он с невозмутимым видом. Левони чувствует облегчение после чашки кофе, в голову ударяет манящий кофеин, и мышцы тела постепенно расслабляются, Левони растекается по столу, держит голову руками и смотрит на Авраама сердито. — Почему опять так рано? Нельзя будить меня в обед? — обиженно выдыхает она, Авраам сухо усмехается, делая еще глоток чаю. — Ну, если тебе не интересно то, что Джек согласился купить права на твою книжонку, я пошел, — держа кружку в одной руке, он привстает и, продолжая делать глоток, на ходу разворачивается к двери. Ждет, пока до Левони дойдет смысл сказанных им слов, поэтому идет не очень быстро: Левони со стеклянными глазами смотрит перед собой невидящим взглядом несколько мгновений, а затем пучит глаза так сильно, что они даже начинают слезиться. Она вскакивает на ноги, чуть не опрокинув стол, и несется вслед за Авраамом. Точнее, пытается нестись — ее заносит у дверей, и она чуть не падает на пол с треском костей, благо — у Авраама хорошая реакция, и он вовремя ловит ее под руки, не дав искрометно упасть. — Повтори еще, я не расслышала… — лепечет Левони, пока Авраам ставит ее на ноги. — Когда с Фарреллом вы вчера приперлись в офис, я глазам не поверил: неужто нашли общий язык?! А потом вспомнил, что делаю и с кем — и стало как-то стыдно, — неловко смеясь, говорит Авраам. Левони усмехается. — Еще бы! — а сама вспоминает, как смеялась на пару с Колином, как он положил руку на ее плечо, как предложил подвезти и как пытался поддержать разговор. На душе заметно теплеет. И даже головная боль не может помешать. — А когда вы ушли, Джек настоял на своем… — Авраам задумчиво смотрит куда-то в неизвестность, а из Левони вырывается смешок. — В смысле, мы наконец-то подписали контракт! Контракт, Тэйтон! Не то, что вертится в твоей голове, черт возьми! Тэйтон! Левони идет в комнату, по пути захватывает с собой веник и совок, Авраам следует за ней, читая нотации о том, что в дверь, прежде чем войти, нужно постучать. Левони прибирает осколки от бутылки, Авраам присаживается на подлокотник кресла и начинает перечислять планы на неделю вперед: — Сегодня вечером официально подпишем контракт за ужином в «Килфиш», затем уже в среду состоится каст на массовку, а затем и общий каст на актеров первого плана. Ты довольна? — Авраам смотрит на Левони с умилением, как на маленького ребенка, пока она возится с осколками и утирает сопли, стекающие по носогубной складке. — Больше всех! — с сарказмом выдыхает Левони, заметая битое стекло на совок. Авраам со скепсисом вздыхает. — Надеюсь, ты не станешь отрицать, что главная роль заранее отдана Фарреллу… — Авраам даже не спрашивает, просто утверждает, и Левони передергивает, как по щелчку кнопки, она застывает на миг, а потом, пытаясь вести себя обычно, не отвечает на вопрос. Авраам усмехается: — Понравился? — А тебе? — Левони скрипит шеей, поворачиваясь. Авраам смеется, искренно и совершенно очаровательно. — Но мы говорили о тебе, — с ухмылкой и смехом продолжает он, а потом снова смеется. — Так что с Фарреллом?.. — Ничего, поговорили по душам, погрызлись и разбежались по домам! — Левони оформляет осколки в салфетку, сминает их и готовится швырнуть в мусорное ведро, идет на кухню, пытаясь сбежать от Авраама и его настырных вопросов. Авраам следует за ней по пятам, неотрывно, напоминая своим присутствием все, что было вчера с Фарреллом. — Как мило, — притворно умиленно говорит Авраам, когда Левони кидает салфетку с осколками в мусорное ведро. — Кто-то влюбился! — ему нравится поддевать ее, и он прекрасно это делает, орудуя языком эмоций. Левони уже забыла о бывшем муже, и Авраам об этом знает — он только за тем и вспомнил Фаррелла, если честно, ведь душевное и психическое состояние своего подопечного полностью лежит на твоих плечах — Авраам складывает руки на груди крестом и смотрит на Левони прямолинейным взглядом, как бы говоря, мол, может, не станешь отрицать очевидного? — Я не влюбилась, — уверенно твердит Левони с убежденностью учителей начальных классов, которые видят преступника застуканного, а не истинного. Авраам не может стереть с лица усмешку. Смотрит на Левони и решает: — Приводи себя в порядок, заеду за тобой в девять — прокатимся. А пока можешь отоспаться. Или помечтать о Фаррелле, — напоследок предлагает он с усмешкой, и Левони запускает в него веник, от которого, впрочем, Авраам искусно уворачивается и спешит на выход. Когда хлопает входная дверь, Левони опускается за стол и смотрит в окно на просыпающийся Квинс — день начался плохо. Но сейчас он, кажется, в норме? Она не знает, но новость о покупке прав на ее книгу несказанно радует. По крайней мере, это дает надежду, что не все с ней, с Левони, так плохо — она может еще что-то предложить этому миру.