Скоростной Зверь

Колин захлопывает водительскую дверь и шарит по карманам джинсов, пытаясь отыскать ключи. Левони осторожно, боясь прикасаться, садится на заднее сидение удобнее и откидывается назад, когда понимает, что Колину по барабану ее присутствие. Колин находит ключи, вставляет в зажигание, заводит мотор и плавно выводит машину с парковки. Он отличный водитель, а Левони клонит в сон от усталости, она случайно проскальзывает сонным взглядом по зеркалу и встречает там глаза Фаррелла — холодные и черные: и все же без рубашки он чертовски хорош — Левони быстро садится, выпрямляется по струнке и глядит в окно немигающим взглядом, боясь нарушить тишину. Подумать только, еще с утра она выкидывала из окна машины Авраама неугодную ей блузу, а сейчас пялится в стекло, лишь бы не смотреть на лицо знаменитого актера плеяды звезд Голливуда. Колин щелкает бардачком, вытаскивает пачку сигарет и черные очки, надевает их и на ходу закуривает, чуть приоткрывая окно — табачный дым выскальзывает в щель, Левони морщит нос, но не говорит ни слова, Колин пускает развязные подозревающие взгляды через гладь стекла на ее сосредоточенное лицо. — Говорят, если смотреть на стекло так, как это делаете Вы, Леви, оно может треснуть от напряжения, — ему и самому хочется разрядить обстановку, он даже на секунду думает, что ошибся в своих суждениях, и Тэйтон не успела на него запасть — но ее скромный и какой-то рассерженный взгляд вгоняет в прямо противоположные рассуждения. Колин затягивается, а Левони пытается уснуть, прислонившись к стеклу, но тряска машины не дает закрыть глаз, и Левони чувствует себя паршиво, сидя в прокуренной машине этого шутника. — С Вашим чувством юмора, мистер Фаррелл, нужно работать на стройке, — язвительно шепчет она себе под нос, и Колин не слышит, добросовестно вздыхает с какой-то тяжестью и продолжает крутить руль с профессионализмом. В машине тепло и дует легкий ветерок, за окном буйствуют закатные краски, и Левони все настраивается на сон, потому как усталость за прошедший день берет свое. Левони подпрыгивает на кочке вместе с салоном авто, и падает на заднее сидение всем телом, не сумев удержаться за спинку переднего. Ее глаза как-то на автомате мутятся, и в кадр поля зрения красиво вкручивается табачный дым, Колин коротко смотрит на нее через плечо и по-доброму усмехается: он ничего не знает об этой девушке, а она лежит на заднем сидении его машины в полуобморочном состоянии и готовится заснуть. Колин выкидывает окурок в окно и промокает губы влажным языком, облизнув их от уголка до уголка. — Вы знаете эту рыжую дамочку, которая успела помучить Вас вопросами? — спрашивает из вежливости и кроткого любопытства Колин. Левони закрывает глаза мученически и складывает руки на груди, будто бы в предсмертной молитве. — Это любовница моего мужа, — говорит она каким-то загробным голосом, как из ведра. Колин оживляется от проскользнувшей в голове искорки. — Вы замужем, Леви? — насмешливо спрашивает он и сам не верит в то, что пытается флиртовать. Но Левони, кажется, не настроена на флирт: она отворачивает голову и тихо дышит от усталости, готовая заснуть размеренным сном. Колин Фаррелл теперь кажется ей обычным любопытным человечишкой, который лезет не в свое дело — ведь, по сути, кто он такой, чтобы интересоваться ее жизнью? Левони громко зевает, прикрывая рот рукой, и глаза слезятся, она смахивает слезы. Колин покорно ждет ответа. — А как Вы думаете, мистер Фаррелл? — Левони хочется сейчас включить весь свой скепсис и неприязнь к людям, и, кажется, по щелчку пальцев ей это даже удается: больше не хочется жаться в угол и рыдать, теперь хочется хамить, острить и унижать без применения физической силы. Левони цокает языком, когда Колин жмет плечами, и сам он думает, что и в самом деле не знает — замужем ли его собеседница. Может, она играет с кем-то в гражданский брак, может, она любит одиночество и вино, а может, она и в самом деле положила глаз на тебя… О, черт возьми, Фаррелл! Колин прикусывает язык, считает, что беседу лучше прекратить, но теперь так не считает Левони — она подпирает голову рукой, держит ее буквально на локте и смотрит на Фаррелла чуть стеклянными от усталости глазами. — И я не знаю, — говорит она. Колин хочет пренебрежительно поджать губы. — Не знаю, как Вы дожили до сорока и до сих пор не научились при взгляде на девушку определять, замужем она или нет, — выплевывает Левони, и Колин в шоке таращит глаза, пялясь на дорогу. Дыхание Левони спокойно — она невозмутимо смотрит на Фаррелла и, должно быть, внутри ликует от того, что хоть кто-то из женщин смог ему бросить гвоздь под колеса. Колин хмурит толстые черные брови — красота истинного ирландца — и даже на секунду хочет обернуться, чтобы глянуть Тэйтон в глаза, но потом понимает с какой-то надменной усмешкой на темных губах, словно Дэцел — игра началась. — У меня было не так много девушек, как Вы думаете, Леви, — Колин заметил еще в офисе Джека, что Левони не нравится такое обращение, и сейчас он с отмщением поглядывает в зеркало на то, как кривится невозмутимое до этого женское лицо. Левони прикусывает губу, точно голодный вампир, и весь сон ей словно снимает рукой, однако, она не садится, а продолжает лежать, подперев голову одной рукой. Колин видит впереди светофор, замечает, что Левони хочет уколоть его в ответ, и, прибавив скорости, эффектно тормозит перед пешеходным переходом. Левони падает на пол с таким грохотом, словно она — не обычного веса женщина, а слон после попойки в обетовальне хрустального короля — Колин сдерживает смех, поджимает губу, хмурит брови и пучит глаза, пытаясь скрыть свое веселье, пока Левони, пыхтя от злости и досады, пытается выползти с пола. Но она решает, в конце концов, остаться там, приземленная, чтобы ясно очертить границу для Фаррелла и для себя самой — он там, наверху, а она простая, простая девушка. Колин все понимает с полувздоха и больше не может видеть лица Левони: понимает с досадой, что ему становится скучнее без наблюдений за этой черноволосой бестией, неукротимой кроткой цаплей, и Колин с сожалением самозабвенно вздыхает, продолжая смотреть на дорогу. — Полагаю, всем им не очень повезло в этой жизни, — слышен желчный выплеск раздражения с полу, и Фаррелл приподнимает одну бровь, уголок его губ плывет вверх, в глазах снова что-то загорается: ему хочется, черт возьми, провести время с этой девчонкой, с этой наглой и относительно молодой девчонкой, которая меняет настроение за пять секунд со скоростью лошади на скачках — Колин смеется от своих мыслей в собственной голове, но вслух не позволяет себе ляпнуть лишнего, лишь чешет кадык и смотрит на дорогу. Левони понимает, что сказала что-то не то, и пытается сообразить — продолжать ей или лучше извиниться. Она выползает с пола, с трудом отрываясь и находя себя в пыльных следах от обуви прямо на черной водолазке Колина, и сам Колин боковым зрением замечает, как за передними сидениями возникает черная макушка. Он улыбается так искренне, что Левони теряется, слова извинений застревают у нее в горле, и она забывает, зачем успела выползти из своей низменной норы. Колин не может не засмеяться: на его щеке играет неглубокая ямочка, родинка под глазом заразительно улыбается, а сам Фаррелл даже на секунду оставляет управление, просто сложив руки на руле от смеха. Левони с тяжело бьющимся, но все же бьющимся сердцем наблюдает, как искрятся белизной мужские зубы, как трясутся пряди черных волос и седина на висках, как дергаются густые черные брови, как вздуваются на руках узлы голубоватых вен. Левони с ватной головой все еще не может вспомнить, зачем поднялась к Фарреллу, и так и сидит на коленях, торча головой из-за сидений. — Что-то хотите добавить, Леви? — спрашивает Колин, и у Левони все стынет внутри от этой нежной бархатистой интонации: ей кажется, что в голове пусто, и может звучать на полную громкость только этот завораживающий голос. В висках стучит, а в лицо ударяет кровь — щеки залиты краской, словно Левони успевает загасить еще один стаканчик виски, и Колин не прекращает смеяться, и все вокруг происходит, словно в замедленной съемке. — Нет, нет, ничего, — говорит она завороженно, не отрывая глаз от смеющегося лица, каким-то тихим мутным голосом. Стекленеют ресницы на глазах, Левони с потаенным желанием заглядывается, правда заглядывается на Фаррелла, а тот с улыбкой продолжает вести машину. — Вам удобно, Леви? — Тэйтон коробит от совмещения такого обращения с ласкательной формой ее имени, она поджимает губу, и ее рот превращается в прямую полосочку: она крепче вцепляется в сидение и краем глаз замечает в окне здание офиса Джека. Колин разочарованно выдыхает, так и не получивши ответа, паркует машину к ряду точно таких же иномарок и выходит. Левони выползает на свет, хватается за ручку двери, опускает ее с силой, и дверь отлетает назад, а рука машинально не успевает разжаться — Левони повисает, наполовину вынутая из машины, в воздухе, держась за ручку двери, а Колин, заметив это, не спешит помочь — стоит и смеется, опять ничего не стесняясь. Он хочет подойти и предложить помощь, и Левони проворно выпрямляет спину, чуть приподнявшись, ее губы оказываются на уровне полоски черных волос на животе Фаррелла. А он только сейчас вспоминает, что стоит здесь без рубахи, и его мышцы на руках явственно напрягаются. Тэйтон усмехается, горячо выдыхая и крепче вцепляясь в ручку машинной двери. — Мне очень удобно, — говорит она спокойным хладнокровным голосом, и Колин заинтересованно, но очень скованно стоит на месте и смотрит на поднятый подбородок, вскинутые брови и смеющиеся голубые глаза. Но в конце концов Левони не выдерживает, уставшая держать даже ручку, и выскальзывает вперед, как селедка из банки — хватается за джинсы Фаррелла, выпутывается и вскакивает на ноги с такой резвостью, что в глазах темнеет на секунду. Теплота, разлитая лучами заката вокруг, окружает их обоих с ног до головы, и Колин, помедлив, спрашивает уверенным твердым голосом: — А можно на «ты»? Левони теряется и сначала не знает, как поступить, но затем довольная, широкая и до ужаса скромная улыбка разрезает ее губы алой стрелой — Фарреллу нравится, что они смогли найти общий язык. Он тоже улыбается, мужественно и сдержанно, мотает головой в сторону входа и приглашает Левони вместе с ним. Они входят внутрь, каждый чувствуя львиную долю стыда за свое поведение, но это так очаровательно, что никто не осмеливается прервать этой тонкой паутины магии, доморощенной сети раскиданных сердечных ловушек. Левони смотрит себе под ноги, держит руки в карманах, и она кожей чувствует исходящее от Колина тепло. Сам Фаррелл чертовски спокоен снаружи, но внутри у него все от восторга этого дня сжимается со счастьем, и он ликует, что снова чувствует себя не обремененным съемками, свободным человеком. Они идут к лифту, заходят вместе, и оба разнятся по углам, пряча глаза. Но Фаррелл берет себя в руки: понимает, что нужно быть суровее, нужно быть такой мразью, какой тебя представляют в интернете. Он нажимает на кнопку этажа, и трос лифта напрягается от трения, а Левони напрягается от страха закрытых помещений. Теплота момента незаметно ускользает из рук, ее опять никто не может удержать, и приходится молчать, чтобы не добить ее остатки. Когда лифт останавливается, Левони выскакивает первой и тут же бежит к кабинету. Колин выходит следом и смотрит в спину убежавшей женщине: водолазка в пыли, и это умиляет и забавляет одновременно — Колин идет за ней прямо к двери кабинета, но Левони без стука врывается внутрь, надеясь застать Авраама или хотя бы Джека. Глаза на лоб лезут не то от стыда увиденного, не то от смеха: Левони задыхается от хохота, поднимающегося из недр живота, но прикрывает глаза пальцами. Однако, в общем-то, пальцы ей не очень мешают глазеть на зрелище, развернувшееся прямо на столе. Левони взросла и все воспринимает адекватно. Все, кроме геев: Авраам стоит с почерневшим каменным лицом над Джеком, который уже успел раскинуть ноги, и не двигается — должно быть, ему очень стыдно. Левони прикусывает верхнюю губу зубами с такой силой, что ее лицо тоже становится смешным, но почему-то никто из них не смеется, а когда поспевает и Колин, Левони бьется в истерике, ударяя стену кулаком от смеха. Из глаз ее текут слезы, а Авраам все так же неподвижен и мрачен. Чего не скажешь о Джеке: кажется, он в предсмертной агонии стыда покрылся в последние секунды багрянцем, грудь его бешено вздымается. И не только грудь — Левони снова хватается за живот и хохочет от души, уже искренне жалея, что зашла в этот проклятый офис во второй раз. Колин замирает за спиной Левони, кладет руку на ее плечо в знак понимания, но Левони резко смолкает, прошибленная разрядом грозы сквозь позвоночник, но Колин этого не видит — смотрит с непониманием на Джека и Авраама. Меж тем конец смеха Тэйтон заставляет его задуматься, и он отдергивает руку, поняв, что сделал. И теперь становится неловко всем четверым. — Ребят! — в голос восклицают они, и истерично и нервно смеются от сложившейся ситуации с минуту. Авраам хочет удавиться от стыда, Джек хочет удавиться вместе с ним, Левони хочет подохнуть от какого-то щемящего паршивого чувства в глубине грудной клетки, а Фаррелл хочет провалиться сквозь землю, девять кругов ада и еще немного дальше за свою невнимательность — наступает гробовая тишина. — Ох, черт… — видно, что Аврааму трудно дышать, и его глянцевое идеальное лицо так и светится стыдом. Левони прикусывает губу с неимоверной силой, но все равно не может сдержать смешка. Авраам отстраняется от Джека, а тот сводит ноги вместе, и Левони становится плохо от непрестанного гоготания. — Давайте кое-что проясним, — рассудительным голосом предлагает Авраам, и Левони бьется головой о стену, не в силах удержать своего смеха. Впрочем, никто не в силах заметить отчаяния в этом битье — все это не от того, что ей чертовски смешно, а от того, что она с каким-то непримиримым ужасом осознает, что ей приятен Колин Фаррелл. Кровь замедляет ход в венах, Левони тяжело дышит, успокаиваясь и подтирая слезы в уголках глаз, а сама думает, что пропала с концами — она ерошит коротко стриженный затылок и, сложив руки на груди, опирается спиной о серую холодную стену. Тело горит от присутствия рядом Фаррелла. — Давайте, и правда, все проясним! — говорит Джек, так и лежа на столе. Он вальяжно закуривает, убирает руки под темную голову и пускает дым к потолку с такой уверенностью в собственной правоте, что молчат все. Авраам прочищает горло дипломатичным кашлем и хочет что-то сказать, а Левони стеклянными глазами смотрит на лоб Китчена, отмеряя глазами в своей голове ленту свободной жизни до отметки «Колин Фаррелл». — Вышло недоразумение… — говорит Авраам, а Джек перебивает его серьезным, но привычно неловким смущающим тоном: — Мы чуть не потрахались. Колин с недоумением в глазах смотрит то на Авраама, то на Джека, и горит в нем, горит нечто не то, что должно — ему, если честно, плевать, кто, с кем, как и на столе ли — сейчас мысли заняты совсем не тем: малиновая дымка витает вокруг сокращения имени. Леви. Колин прикусывает клыком нижнюю губу и держит руки на груди, сложенными крестом, и все снова молчат. Авраам неловко мнется и, очевидно, хочет вмазать Джеку, но сдерживает свои порывы и потупляет взгляд. — Джек хотел сказать: «Чуть не подписали контракт», — выкручивается он. — За бумагой на стол полезли, да? — Колину так и хочется кого-нибудь подколоть, и он делает это с самоуверенностью, его губы светятся краснотой, он спокоен и совершенно настроен на переговоры. Авраам краснеет, кипятится, и от него валом валит пар — так ему стыдно от того, что он успел натворить. — За ручкой, — вставляет в своей манере Джек, видя, что Авраам не может вымолвить и слова. Он снова делает затяжку сигаретой, мнет губы друг о дружку и невинно приподнимает брови, перевернутым взглядом смотря на Тэйтон и Фаррелла. Неловкая тишина снова и снова разливается между ними из сосуда колких замечаний Колина и Джека, все напряжены и не настроены говорить, Авраам все еще не движется с места, похоже, все навыки общения в нем перегорают по щелчку пальцев. Левони все еще не прочь посмеяться еще разок, но активно сдерживает себя, строя умный и холодный видок с надменно сощуренными глазами. — Что ж… — Колин как-то по-человечески понимает, что в жизни бывает всякое, и идет к двери. — Мы пойдем, — он прихватывает Левони под локоть и тащит с собой. — А вы подписывайте, подписывайте… — он выдергивает Левони в коридор, хлопает дверью, и они с секунду молча смотрят друг на друга. А затем взрываются оглушительным смехом: им так смешно и весело от ситуации, что не сразу, но все же Левони понимает, что опять смеется, чтобы прикрыть свое паршивое настроение. Колин так деликатен в обращении с ней, что не хочется этого портить, и Левони смеется и смеется, и Колин поддакивает ей своим заразительным низким голосом, и они, хохоча, идут по коридору прямо к лестнице. Уже на улице Левони спохватывается — при себе ни Авраама с машиной, ни денег на метро или такси. Она стоит в стороне, пока Фаррелл открывает машину и залезает внутрь. — Тебя подвезти, Леви? — он натягивает футболку, пряча весь свой великолепный торс, и Левони оживленно и благодарно кивает. Колин кивает ей на заднее сидение, и она послушно садится в машину. Авто выезжает с парковки, оставляя офис с его грязными тайнами в вечере этого дня, а Левони снова вжимается в сидение, чувствуя себя неловко. — Контра-акт… — тяжело выдыхает она, не замечая этого, и Колин мягко улыбается, его карие, винные глаза светятся последними лучами садящегося солнца. — Ты не куришь? — он снова достает пачку из бардачка. Левони мотает головой, не открывая рта. Колин жмет плечами, закуривает, ведет машину плавно по ленте дороги. — А после такого не грех закурить, — смеется он, надеясь, что его шуточку оценят по достоинству, но Левони словно язык проглатывает, сидит и молча пялится в потолок совершенно пустыми отрешенными глазами. Колин вздыхает, не клеится их диалог, выходит каким-то односторонним, и это ну никак не похоже на разговор новых приятелей, которые должны интересоваться всем подряд друг о друге. — Тебе пойдет роль Дэцела, ты на него похож, — задумчиво говорит Левони, и Колин сначала хочет что-то сказать, но Тэйтон продолжает. — Он такой же, как ты: вас не укротить, любите свободу, — Колин согласно кивает, пуская дым в щель окна. Левони вздыхает с тяжелым сердцем. — Оба ломаете судьбы… — Колин непонятливо, с вопросом в глазах смотрит на нее через зеркало: но Левони глядит в сторону, в отражение высоток в стеклах иномарки. — Я не такой, как на экране, — говорит он, и Левони не верит — нет повода. — В жизни все актеры другие, поверь, Леви. — ему нравится называть ее «Леви», потому что она сильно похожа на ребенка, а Фаррелл любит детей. — Ну-у… — она с упреком тянет губы трубочкой, Колин сдержанно улыбается, качая головой. — Ты мне не веришь, — констатирует он, и Левони с легким стыдом кивает. — А зря, — он подмигивает ей прямо через зеркало, и Левони заливается краской, а Колин от этого смеется звонче звонкого, как колокольчик на шее породистого скакуна. — Ты не даешь поводов тебе верить, — ей трудно обращаться к нему на «ты», но она перебарывает себя. — И это не зря. — Как ты скептична, Леви, — с замечанием вздыхает Колин. — Я ведь очень раним, — он хлопает ресницами с притворным разочарованием и обидой, Левони сухо и скептично улыбается. — Не разбивай мне сердце. — Но оно ведь даже не мое! — Что?! — Что? — Нет, это я спросил — что? — Колин выкидывает сигарету в окно и спохватывается. — Ладно, забыли, — и Левони кивает, отвернувшись к окну с каким-то холодом. — Говори адрес, Леви. — Хилари-стрит, угол тридцать третей и девяносто шестой, — она смотрит на свои искусанные в порыве вдохновения и активного продумывания персонажей ногти, Колин рулит с мастерством, сворачивает на открытое шоссе и ведет машину по назначенному адресу. — Нравится в Квинсе? — между делом интересуется он, когда остается не больше трех кварталов до нужного. — Друг попросил приглядеть за квартирой, — она вздыхает. — Одна живешь? Или с мужем? — Колин хитро улыбается. — А ты хочешь в гости? — право, в сарказме и отличном чувстве юмора Левони не занимать, Колин признает это. Она остроумна и остра на язык. — Как-нибудь после съемок я засну пьяный под твоей дверью, — шутит — или нет? — Фаррелл, и Левони смущенно бегает глазами по салону, лишь бы не встретиться с ним сейчас взглядами. Колин останавливается рядом с домом, на углу, и Левони выпархивает из салона, ударяя кедами по асфальту. — Пока, Леви. Рад был познакомиться! — он захлопывает дверь и уезжает. А Левони стоит на углу квартала и тяжело вздыхает: а вот теперь действительно придется идти домой. Она перебегает через дорогу, пока она чиста, и заходит в свой дом — поднимается по лестнице, открывает ключом квартиру и захлопывает дверь, точно Колин. В квартире пусто и одиноко, с кухни уже несутся обрадованные коты. — Привет, мои хорошие, — Левони опускается на колени и гладит каждого по загривку. — Хотите кушать? Я покормлю, — она идет в кухню, а коты шлейфом плетутся за ней, наперебой мяукая, кто громче. И Левони со вздохом сожаления заваривает себе кофе, садится за стол и насыпает сухого корма в две чашки, ставит их на стол. На кухне заняты три стула: на двух сидят коты и едят свой сухой корм, который трещит на всю кухню, а на третьем — Левони, прозаично смотрящая в запотевшее окно, за которым буйствует вечерними красками Квинс. Вот это жизнь, вот это Фаррелл!..