Скоростной Зверь

— Гм, да-а, — с неохотой тянет Левони, буквально ногтями скребя обложку книги. Она нервничает от того, что думает, будто выглядит глупо перед человеком, который ее обсмеял, и это ей остро, резко, явно не нравится: Левони скупо поджимает губу, и парнишка, который задал вопрос, что-то пишет в своем блокноте. Должно быть, очередной журналист. — Можно? — руку поднимает какая-то женщина, и Левони мило улыбается ей, но, когда сталкивается с холодным недоброжелательным взглядом, хмурит брови в изумленном исступлении. Женщина высока и хороша собой, ее рыжие локоны вьются по статным покатым плечам, и Левони невольно поправляет пиджак, стараясь его запахнуть — по коже бегут мурашки от такой явной пассивной агрессии. Колин за книжными стеллажами с интересом и оживлением опирается на книги локтями и грудью о ребра полок, внимательно наблюдая за Левони. Она коротко кивает, настолько высокомерно, что рыжая женщина усмехается. — Отождествляете ли Вы себя с главной героиней, которая, в конце концов оказалась в постели с Дэцелом? Вопрос некорректный, вопрос жутко смущающий и неприличный, но Левони не подает виду, не ведет даже бровью, не лицо — стена, серая и монотонная, не выказывающая ни страха, ни стыда, ни смущения или раздражения. Левони держится стойко, и Колин дергает бровями, желая услышать ответ на столь пикантный вопрос. Он даже облизывает свои губы, которые пересыхают моментом, и щурит глаза — Тэйтон, незнакомка Тэйтон, которая еще недавно кричала на него с такой обидой, что после ее исчезновения в дверях Колину стало неловко… На самом деле, Колин пришел, чтобы извиниться, и сейчас он всего лишь ждет, когда окончится презентация, чтобы после нее выловить Тэйтон и, угостив в ближайшем кафе, извиниться перед ней. Колин мечтательно выдыхает, опускает глаза и понимает, что прослушал ответ. — Что она сказала? — говорит Фаррелл шепотом и тычет Джека в бок, и тот давится дымом сигареты, обещает придушить и снова кашляет. Колину плевать, глаза его неподдельно горят от азартного интереса, и он в самом деле хочет знать, что ответила Тэйтон. Джек поправляет волосы торчком и, стряхнув пепел сигареты прямо под ноги, разворачивается к Фарреллу полубоком и делает затяжку: — Какое тебе дело? Если контракт подпишем, не ей с тобой играть, — его голос как-то слишком холоден, и участливый до ныне Колин фыркает с презрением. — Трудно сказать? Интересуюсь чисто в целях общего развития, — говорит он, возвращаясь к щелям в стеллажах: снова смотрит на зал и на Тэйтон, водит глазами по ножкам стульев и дрожащим напряженным рукам. Левони не дышит — должно быть, ей снова задали неловкий вопрос, и Колин чувствует, как все же хочет знать ответ. Джек безразлично курит, и ему абсолютно нет дела до Тэйтон сейчас — кажется, он больше занят разглядыванием потолка и корешков книг, и Колин не отвлекает его, сам стоит молча и о чем-то задумчиво смотрит в никуда. — Планируется ли вторая часть книги? — спрашивают ее, и Левони честно отвечает, что ее может просто не хватить на продолжение. Колин внимательно следит за тем, как вопросы, касающиеся книги, перетекают в сугубо личные. И, когда все та же рыжая дамочка спрашивает у Левони очередную пакость, Колин даже сам напрягается, ощущая напряжение, искрящее воздух вокруг: — Ходят слухи, что Ваш бывший муж нашел себе молодую и красивую любовницу: как Вы к этому относитесь? У Левони сердце бьется часто-часто, со скоростью сотни ударов в секунду, и она сначала даже не понимает, ей ли было адресовано. Затем в висках начинает стучать, а в груди все леденеет и замирает, обрываясь. Левони вздергивает брови с каким-то умилительным расстройством на лице, и Фарреллу кажется, что грядет буря — но Тэйтон удивляет: она медленно встает, кладет книгу на стул, даже Авраам в углу зала напрягается в предвкушении, и Колин сладко прикусывает губу, ожидая фееричного шоу. Левони смотрит невинными глазами в потолок, расстегивает пиджак на все три пуговицы, легким движением рук скидывает его с плеч по щелчку в своей голове, и возмущенная и смущенная толпа выдыхает с поражением. Левони снимает пиджак с плеч, Фаррелл глядит неотрывно на острые лопатки и выстриженный черный затылок: у Левони белая кожа, и розовое кружево белья просвечивает грудь. Тэйтон откидывает пиджак на книгу и разводит руки в сторону: — Мне тоже есть, чем блеснуть, — говорит она, смотря прямо в глаза неудавшейся интриганке, и, когда слышатся аплодисменты из-за стеллажей, публика поддается стадному инстинкту и тоже начинает хлопать. Левони сглатывает, ей чертовски, космически неловко, но она держит марку бойца до последнего, жжет ярлык разведенной жены и блещет розовым кружевом белья на весь зал. Женщины закрывают детям глаза руками, мужчины оценивающе разглядывают по пояс, Авраам с самозабвением шлепает себя ладонью по лбу, Джек докуривает сигарету и достает новую, а Фаррелл молчит — он не поражен, не сражен наповал, не увидел в Левони ничего такого, чего не видел в остальных, и ему даже немного обидно: он разочарован, что так быстро разуверился в ней, в Тэйтон, но, он вынужден признать — ее выдержке можно позавидовать. — Если вопросы кончились, — тихим, но твердым голосом говорит Левони, и люди затаивают дыхание в предвкушении продолжения шоу. Но Колину уже неинтересно, и он сдут от того, что разочаровался так быстро — он отходит к Джеку и берет из его рук зажженную сигарету: закуривает, прозаично пускает табачный дым вверх, чуть запрокинув голову, и коварный блеск в его глазах потихоньку гаснет. Пока толпа разминает затекшие мышцы, Авраам несется через весь зал и, схватив Левони и пиджак, тащит ее за стеллажи. — Ты переигрываешь! — яростно вспыхивает он, когда Левони самовольно вырывает свою руку из его ладони. Колин и Джек смотрят на них, и Левони замечает это, тянет руку за пиджаком. — Ладно-ладно. Сознаюсь: стриптиз был плохой идеей. Теперь дай мне пиджак! Ну, пожалуйста… — Колин с какой-то отрешенной равнодушной маской курит, и Левони уже быстрее хочет одеться. Рыжая девушка, та самая «молодая и красивая любовница», выскальзывает из книжного магазина, слегка побежденная в этой дуэли. Авраам фыркает, накидывает пиджак на плечи и стряхивает с него пыль. — Нет, Тэйтон, нет, — хладнокровно и с превосходством говорит он. Левони каменеет от возмущения и изумления. Колин немного оживляется, но все равно нить огня утеряна, и ему скучно смотреть на это. — Не отдам. Ты сама захотела разгуливать по магазину в нижнем белье, теперь ходи так. — Авраам, черт возьми! — не выдерживает Левони, топает ногой и сжимает руки в кулаки. Аврааму плевать — зато в следующий раз она так делать не будет. Он, обходя и задевая ее плечом с какой-то звериной силой, так, что она пошатывается и чуть не падает от легкой боли, уходит куда-то в толпу. Левони стоит, и нижняя губа ее трясется: ей, безусловно, хочется обхватить себя руками, забиться в темный угол и просидеть там до окончания дня. Чертовы любовницы, чертов бывший муж — кто вообще придумал эти презентации? Левони беспомощно пытается унять дрожь плеч, но ничего не выходит: она чуть не плачет, глаза на мокром месте, а в метре от нее стоят два мужика и дымят, разглядывая со всех сторон. Колин безучастен, его перестает интересовать почти все: какой смысл от женщины, если она не умеет играть и раскрывает все карты так быстро? Конечно, он увидел лишь малую часть того, что мог, но его не зацепило, и весь интерес махом угас. Теперь Тэйтон — не больше, чем обычная отдаленно знакомая женщина, больше похожая на неуравновешенного ребенка. — Спасибо, что захлопал первым, — ее голос прорезает напряженный густой воздух взмахом копья, и Колин на автомате говорит «пожалуйста», но потом понимает — как она могла догадаться? Он смотрит на Левони, а она прислоняется к одному из стеллажей и готовится разрыдаться от несправедливости этой жизни. К ней подруливает паренек, который «украл первый вопрос», и просит сделать пару снимков. Колин видит, что Левони колеблется: то ли раскричится сейчас, то ли расплачется и в самом деле, то ли психанет и сбежит, как с утра. Он вздыхает, отдает сигарету Джеку и делает шаг по направлению к Тэйтон. — Подожди, парень, — говорит он, стягивая водолазку. — И отвернись: разве ты не видишь — дама не одета? — мальчишка послушно отворачивается, на ходу изъясняясь односложно и желая сделать пару снимков и с Колином тоже, и Колин смотрит на Тэйтон сверху-вниз, встает так, чтобы ее не было видно из-за его широкой спины, и, дыша куда-то ей в лицо, стягивает водолазку. Левони с приоткрытым ртом и глазами, полными прозрачных слез, которые готовы вывалиться наружу и хлынуть водопадами, смотрит на оголяющийся пресс и дорожку черных волос, сглатывает, прикусывает верхнюю губу с какой-то специальной болью и опускает взгляд: не смотрит, не дышит, не говорит — кто такой Колин Фаррелл и какого черта он ведет себя так по-джентльменски? Левони затравленно поднимает глаза, и взгляд у Колина такой спокойный, что она ненароком успокаивается и как можно быстрее натягивает водолазку на себя — она пахнет тонко, духами и легким потом, с примесью табака и виски, и это на вкус весьма сносно, хотя бы не тошнит. Ткань приятна к телу, скользит по коже. Левони прячет губы, вскинув брови и выпучив глаза с силой, чтобы слезы от жалости к самой себе не расползлись по щекам, и смотрит на Колина, пытаясь сказать пару слов благодарности. И Фаррелл бы даже готов принять это, но все же он чувствует осадок в груди: ему не нравится собственное разочарование, и даже тяжелое дыхание через нос от Левони его не будоражит, не тревожит, не приводит в умилительный и возбужденный восторг. К тому времени, как оба успевают пожалеть, что вообще заявились на эту конференцию, очухивается пацан — включает телефон, встает справа от Левони и просит Колина зашагнуть в кадр. Фаррелл непривычно тяжко выдыхает, изо рта у него пахнет сигаретами, и он чуть склоняется, чтобы попасть в кадр, по инерции приобнимает Тэйтон за талию, и та вздрагивает так крупно, что сердце у нее бьется в стеклянном ящике — слишком тепло, слишком уютно, слишком благородно и добро, слишком красиво и сильно, мужественно и так, Господи, предсказуемо — Левони насмехается над собой в своей голове, пока паренек делает снимок за снимком, а ткань водолазки Фаррелла лоснится к коже. Сам Колин стоит без рубашки, и на экране чужого телефона Левони видит, как силен и божественен его пресс, как мышцы таза эстетично натянуты на кость, как изгиб тела переходит вниз, как дорожка смольных волос ползет к кромке штанов. Взгляд у Левони на фотографиях мутный, она будто не здесь, не улавливает мысли, не ощущает себя на месте, и это замечает Фаррелл. Черт возьми, думает он с сожалением, похоже, она на меня запала. И это Фаррелла не озадачивает, а опечаливает: ему неинтересно приударять за теми, кто широк бедрами и влюбляется в него с первого взгляда — это должно быть постепенно, неожиданно, не в первый же день знакомства. Зрачки у Левони расширены, и через объектив Колин тоже видит это, и решает, что ничего он делать не станет — это глупо. К тому же, права на фильм еще не куплены. Хотя с какого черта он вообще вспомнил про фильм? Неужели он так хочет, чтобы она была там консультантом или сценаристом? Фаррелл убирает руку с какой-то холодной резкостью: — Тебе пора, — говорит он мальчишке, и тот, благодарный, уходит, но Левони чувствует, что адресовано это как бы ей: со всем льдом и холодом, северным ветром в интонации. Левони все же прислоняется к шкафу с книгами и, сложив руки на груди, смотрит на свои ноги, в перспективе которые выглядывают из-под подола черной водолазки. — Мне стоит поблагодарить Вас, мистер Фаррелл, — она не называет его по имени, а Колин пропускает это мимо ушей и уходит в стеллажи, скрываясь ото всех со своими мыслями и занятой у Джека сигаретой. Левони не понимает, почему настроение Фаррелла так резко сменило полюса, и ей даже от чего-то немного обидно, она посильнее натягивает водолазку и в последний раз оборачивается назад: Джек смотрит в экран телефона, и ему больше не интересно наблюдать за всем, что разворачивается в зале, да и Авраама давно не видно — Левони облизывает сухие губы и, собрав силы в кулак, идет к своим зрителям. Ее встречают бурными рукоплесканиями, и Левони садится на стул перед залом, полным людей, берет в руки твердую обложку книги: — Мы можем начинать? И слова ее заглушают аплодисменты, давно не видно Авраама, и Левони думает, что, как только этот день кончится, она отправится домой и разопьет бутылочку вина в обществе котов. Она со вздохом раскрывает книгу, еще свежей печатью пахнет прямо под носом, Левони затягивается этим ароматом и пытается успокоиться, взять себя в руки — в конце концов, жизнь не закончится, если Джек Китчен не купит прав на ее историю. И Левони утыкается пальцем в совершенно случайный абзац и начинает читать — ее голос болезненно слаб, но она пытается говорить громко, чтобы слышно было всем, и изредка она хрипит и кашляет, но это льется, как игра скрипки в воздухе: - …Дэцел не знал, куда пойти, чувствовал себя отверженным, и сердце его почти не билось: он остановился рядом с разрушенным зданием и упал на колени от слабости, глаза застилало каплями пота, но Дэцел знал, что не может останавливаться — его убьют, если он не успеет сбежать. И Дэцел через силу поднялся, скрипнув зубами, ткань его изорванного костюма заскрипела, а хруст в костях разнесся на всю округу… — Левони вдумывается в каждое слово, и ей вдруг становится так жаль своего героя, что собственный голос дрожит. Фаррелл не увлечен, но он оценивает, слыша все до последнего вздоха: голос Тэйтон кружит вокруг его головы, и Колин понимает, что эта женщина до омерзения сентиментальна — он курит и настолько профессионально пускает табачный дым в пространство, что тот изредка, но закручивается в причудливые фигуры. А может, Колин хочет, чтобы ему так казалось. Свободный и раскрепощенный, он не знал, чем себя занять, больше года — случайные знакомства, быстрые встречи, спонтанный секс: он жил, как во сне — поездки, поездки, поездки… Пелена пара в горах, горячие источники в подземельях, леса и тропики — Колину осточертела погоня за популярностью, сейчас он просто хочет пожить для себя. Просто для себя, ни за кем не гонясь, никого не преследуя, никому ничего не торча — он затягивается с горечью и глотает дым, вместо того чтобы выдохнуть его. И кашляет с обреченностью, узнает в Дэцеле себя: усталый и измученный, но вынужденный вечно бежать вперед… - …Дэцел выдохся спустя два километра: остановился посреди опустошенной дороги, сощуренными глазами стал смотреть вперед, в черноту неба, и ему стало казаться, что он не видит своего будущего там — под ногами раскрошенный асфальт, в руках разряженный автомат, во рту песок и пыль, а в глазах нервные красные слезы. Дэцел не привык считать себя слабым, и он сказал сам себе: «Хватит, приятель. Собирай силы в кулак…» — и с новыми силами кинулся вперед, по этой тропе в неизвестность, чувствуя смерть за спиной, ее дыхание на крепкой шее, ее смех по позвоночнику… Дэцел бежал всю ночь, сделав лишь пару остановок, и легкие его выдохлись, но глаза он тер на рассвете, стоя на обрыве в неизвестность, в пугающую пустую и бездонную пропасть: солнце слепило его золотом лучей, но Дэцел через боль смотрел на облачное серое небо и знал, что игра еще не окончена… — Левони замолкает, смахивает с правого глаза скупую, но крупную слезу, моргает пару раз, с силой выдыхает, и Колин задумывается, задумывается и обжигается сигаретой, которая, истлев, достигает его пальцев. — Ох, черт! — негромко восклицает Фаррелл, и Джек оживленно интересуется: — Обжегся? — он говорит это с неверием и смотрит на Колина, как на заболевшего ребенка. — Ты в порядке? — Да, в полном, — невозмутимо отвечает Колин, его голый пресс светится, а по вискам стекают капли напряженного пота. Ему нравится то, что он услышал, сорвавшиеся слова с уст Левони, но ему больше не нравится она сама: исчезает эта магия знакомства, которая вспыхнула при первой встрече, и Колин думает, что пора бы остепениться и не кидаться на всякий мусор только из-за яркой обертки. Он тяжело выдыхает с усталостью, и они с Джеком ждут, когда кончится раздача автографов. Ближе к шести вечера Тэйтон, выжатая, как лимон, вползает в стеллажи с книгами и ищет измученными глазами Авраама, но видит лишь Колина: он стоит с голым торсом, смотрит под ноги и закрывает глаза, изредка проваливаясь в сон. — Мистер Фаррелл? — добросовестно интересуется Левони: она пришла, чтобы вернуть водолазку, а Фаррелл спит, как черт, и Тэйтон фыркает. Глаза Колина закрыты, и черные пушистые ресницы не дрожат, черные смольные брови сведены на переносице, нить губ стянута в какой-то усмешке. Левони не хочет оставлять Фаррелла на волю случая, все же сердце ее сейчас как-то слишком быстро бьется в его обществе, и Левони подходит на шаг ближе, только заносит руку, чтобы дотронуться до этих густо смазанных гелем волос, и тут Колин со вздохом просыпается. Тэйтон разочарованно опускает глаза. — Мистер Фаррелл? — повторяет она, и Колин, потирая глаза кулаками, смотрит на нее, будто только что свалился с Луны. — Вы не подскажите мне, где Авраам и Джек Китчен? Где я могу их найти? — В офисе Джека, — спросонья голос у Колина осипший, и он прочищает горло грозным кашлем, жует губы и хочет пить. Смотрит на Левони, застывшую рядом с ним, и искусно изгибает бровь: — Что-то еще? — Да, я… Хотела вернуть Вам водолазку, — она уже тянется к полам черной кофты, как Колин спохватывается и жестом руки резко прерывает ее. — Нет, не стоит, — говорит он, заправляя чуть влажные от пота волосы назад. Левони неловко стоять рядом с ним, и она чуть отступает. Колин в тишине стоит и смотрит, как расходятся люди из магазина, потом переводит взгляд на Левони: на ней нет лица от усталости, она даже кажется меньше, чем есть на самом деле, и Фаррелл ловит себя на мысли, что ее широкие бедра выглядят весьма и весьма аппетитно. Он снова трет глаза и громко зевает. — В таком случае, я прощаюсь с Вами… — говорит Левони, разворачиваясь и уже желая дать дропача. — Я могу подвезти Вас, Леви, — сам предлагает Колин, вспомнив, что в машине у него лежит лишняя футболка. Тэйтон мнется с секунду: какой-то там шанс какой-то там всей жизни как будто бы блещет перед глазами — на самом же деле Левони не чувствует ног и с радостью соглашается возможности проехаться на машине. Она кивает, и Колин идет к выходу из магазина, его полуголый силуэт оттеняется светом вечернего солнца прямо в дверях: этот изгиб линий, эти руки, эта спина, все это — Левони даже не сразу понимает, что ее опять назвали «Леви». Она бежит вслед за Колином, на ходу одергивая водолазку и поправляя очки.