Скоростной Зверь

Тэйтон до самого вечера гипнотизирует тяжелым неустанным взглядом телефон, пока коты нарезают круги возле ее ног — в квартирке на Хилари-стрит не сказать, что пусто, но человеческого тепла не хватает. Хотя Тэйтон не жалуется — лучше одной сидеть вечером в окружении ноутбука и котов, чем выслушивать нудные речи от бывшего мужа. И хорошо, что бывшего… Тэйтон резво щелкает по клавиатуре, набирая текст, и предложения в ее голове сами строятся до тех пор, пока она не вспоминает бывшего мужа: красавец, каких поискать, мерзавец, каких не найти — всегда идеален, всегда приятен в общении, всегда с любовницей. Тэйтон фыркает, хлопает крышкой ноутбука — все вдохновение улетучивается в неизвестном направлении, она поджимает ноги в кресло сильнее и наматывает на палец прядь коротких волос. Думается только о словах Авраама, и Тэйтон даже запрокидывает голову, пытаясь составить в голове определенный план своих будущих действий: Джек Китчен — новый, но совершенно успешный режиссер из Голливуда, и его быстрого подъема может не заметить только слепой. Или бывший муж. Тэйтон злорадно усмехается, но гонит отвлеченность прочь и продолжает обмозговывать ситуацию. Джек Китчен выбирает самые неожиданные сюжеты и раскрывает их с совершенно другой стороны, подбирая актерский состав так, что все женщины мира рыдают, грозясь устроить всемирный потоп, а мужчины — скупают пиво и чипсы, ожидая увлекательного фильма. Джек Китчен — в современном мире таких зовут карьеристами и красавчиками: Тэйтон пару раз доводилось видеть его на фотографиях, и он исключительно вызывает в людях лишь доверие и умиление — его мужественные скулы, обрамленные бородкой и усиками, выглядят восхитительно и просто потрясающе комично — Джек умеет шутить, у него язык подвешан с двух сторон, чтобы было удобнее завлекать кассовых актеров на съемки, но в его таланте нет абсолютно никаких сомнений. И сейчас Левони даже жмурится от привалившего счастья снова и снова, не веря, что такое могло произойти и произошло с ней. Как говорит Авраам, книга выдалась пресноватой, самой же Тэйтон «Скоростной Зверь» кажется ее лучшей работой — какой-никакой сюжет, извилины по пути героев и, конечно, сами герои — яркие, харизматичные, им хочется сопереживать и радоваться вместе с ними. Тэйтон искренне любит свою новую книгу, и даже легкая неприязнь к ней со стороны Авраама ничего не может поменять: как только книга вышла, он хотел уволиться, потому что в первую неделю продаж была тишина. Зато потом все поперло, как по накатанной — касса рвалась от денег, да и книжные магазины стали звать на конференции и открытые интервью с читателями. Тэйтон ухмыляется: если Джек Китчен захочет купить права на историю, это будет просто невообразимо здоровски! И Тэйтон потирает руки с довольным лицом, облик бывшего мужа тает в чертогах памяти до худшего случая, и Тэйтон, воодушевленная, распахивает крышку ноутбука, готовая творить героев заново, ваять для них новые миры и задачи. - …И он направился прямо в лапы чертовой судьбы… — вслух говорит она, печатая это на клавиатуре. Под рукой звенит телефон, Тэйтон нетерпеливо отвечает на звонок: — Что он сказал? — ей неинтересно, сколько экземпляров продано, как высоко книга поднялась в рейтинге по мнению «Таймсквер», сколько людей хотят пригласить на интервью. Сейчас волнует только Джек Китчен, и Левони в предвкушении ответа даже скрещивает пальцы на свободной руке. — Сказал, что книга ужасна, — на полном серьезе говорит Авраам, и внутри все холодеет так быстро, будто внутренности обливают жидким азотом. — Ладно, Тэйтон, не сходи с ума: Китчен звонил буквально… — Левони думает, что Авраам смотрит на часы и подсчитывает время. — В шесть пятнадцать утра, — и Левони хмурится от досады: тогда почему Авраам так затянул и не сказал сразу? Она обиженно дуется, втянув щеки и нахмурив густые брови, от чего становится похожа на бровастую сову. — Ага, ясно, — бурчит она в трубку, уже точно зная, что после этого разговора не уснет до утра. — Тэйтон, мне платят не за твои обиды, так что спрячь их куда-нибудь поглубже… В чертоги своего вдохновения, к примеру, — Авраам порой выводит из себя, и Левони в нетерпении вскакивает на ноги и расхаживает по квартире из угла в угол, даже не осознавая, что все это идет от волнения. — Китчен уточнил время встречи: девять двадцать. И да, только попробуй проспать: я уволю тебя! — Но ведь… — Да мне все равно, что формальный босс у нас — ты, у-во-лю! — Авраам кладет трубку, а Левони снова поражает Квинс своим радостным визгом, бегая по квартире из комнаты в комнату. Она наверняка, наверняка знает, что Китчен захочет купить права на книгу, и уже представляет, как вместе с ним будет утверждать актеров на роли! О да! Левони скачет на диване и уже подбирает кандидатуры — кого же, кого же взять на главную роль? Может, Райана Гослинга? Или красавчика Арми Хаммера? А может, перед камерой своей стариной тряхнет Кристиан Бейл? Левони не может успокоиться до утра, но часов в семь, когда сил думать не остается, она засыпает в окружении котов прямо в кресле и забывается так глубоко, что не слышит будильника, заранее выставленного на восемь утра. — Тэйтон! Тэйто-о-он! — ее трясут за плечи с такой силой, что в грудной клетке брыкается сердце, и Левони нехотя приоткрывает глаза: раздраженный Авраам смотрит на нее с жестокой холодностью и нескрываемым раздражением: — Я предупреждал, — шипит он, растягивая звуки на кончике языка. У Левони яснеет взгляд, да так быстро, что она, опережая события, кидается в истерику: — Прости, прости, прости! — как маленький ребенок, кричит она, убегая от Авраама: они бегают по квартире, а в голове у Левони стоит чистый звон — она не помнит, как уснула, не помнит, почему так поздно, не помнит, чем ей грозился Авраам. Единственное, что она сейчас точно помнит и знает — инстинкт самосохранения, надо убегать, а то можно получить по шапке. И Левони заскакивает в ванную, хлопает дверью и пытается держать ручку, но сил не хватает, и в щель врывается рука Авраама. Левони сжимается от подкатившего страха, но под ноги ей с шуршанием падает полотенце. — Принимай душ, и мы выдвигаемся, — совсем спокойно и равнодушно, в своей обычной манере говорит Авраам и прикрывает за собой дверь. Левони выдыхает с облегчением, но сердце все равно бешено колотится: черт возьми, Джек Китчен! Левони раздевается махом, заскакивает в ванну, включает воду и визжит от ее холода, но обращать на это внимания нет времени, и приходится, скрипя зубами, стоически терпеть мурашки по спине. Левони моет голову, свои коротковатые волосы и все тело — мыльная пена окручивает завихрения вокруг широких бедер и выпирающих ключиц, Левони смывает пену и заматывается в полотенце, выжимает волосы. Почистив зубы в ускоренном темпе, с опаской выходит из ванной и осматривается по сторонам. — Оденешься в машине, идем, — слышит она из прихожей Авраама и повинуется: нацепив на ноги кеды, в одном полотенце, с телефоном и ключами от квартиры в руках, она спускается по лестнице, и слава Богу, что в такой час все уже на работе, и никто не может видеть этого странного дефиле. Авраам гонит Левони к машине, заталкивает ее на заднее сидение и окидывает стопкой одежды, сам прыгает за руль и на ходу заводит машину. Левони роется в предоставленной одежде. — Тэйтон, ты ничтожество, — с презрением говорит Авраам, пока Левони пытается отвернуться от зеркала, чтобы надеть нижнее белье. — Миленько, — говорит она, словно не слыша слов Авраама, о кружевных розовых трусиках, которые держит в руке. — Трусы твоей любовницы? — Ты безнадежна, — Авраам тяжело вздыхает, Левони молниеносно залезает в белье: это розовый комплект, от которого все ужасно чешется, и Левони недовольно строит мину, смотря в зеркало водителя, чтобы Авраам признал свою ошибку. Но он занят исключительно дорогой, смотреть на Тэйтон ему не нужно, потому что он не хочет. Левони со вздохом одевается дальше: — Все потому, что нужно было прямо с утра мне о звонке и сказать, Резонно, — фыркает с язвительностью она, а Авраам на секунду закатывает глаза: ну да, чего это он, мог сразу тогда и позвонить — подумаешь, подпись договоров о новых тиражах многомиллионных экземпляров, подумаешь, обсуждения переводов книги на французский и немецкий. Подумаешь. Авраам нервно дергает губой. — Тэйтон, ты бестолочь: я предупреждал, предупреждал… — говорит он, теряя контроль. В Квинсе с утра пробки, и все вокруг просто забито машинами, зато Левони до этого нет никакого дела. — Но ты мне даже адреса не сказал, умник, — неожиданно вспоминает она, и этого хватает, чтобы остудить Авраама. Он краснеет от досады и дает по газам, обгоняет три машины и вливается в поток. Левони держит в руках блузку с глубоким вырезом и глазами задает вопрос прямо в зеркало, который Авраам перехватывает с усмешкой. — Я не стану… — Станешь, — заверяет он. — Даже не… — Уже подумал, — у Авраама есть тысяча и один способ заткнуть Левони рот, и он орудует самым действенным — перебивать, чтобы сбить с толку. Левони стискивает зубы до скрипа, Авраам сильнее сжимает руль руками. — Я не… — Будешь! Левони демонстративно открывает окно и вышвыривает блузку за борт, легкая ткань колышется и исчезает, подхваченная ветром — Левони самодовольно усмехается и смотрит в глаза Авраама через зеркало: — Нет, — одними губами шепчет она, и Авраам сдается. — Тебе аукнется, Тэйтон. — он на ходу сдергивает с себя пиджак и швыряет его в Левони. Она ловит пиджак лицом, отплевывается от попавшего в рот волоска и трет глаз: пиджак на голое тело? Авраам не перестает удивлять. — Надевай, — велит Резонно, и Левони послушно натягивает рукава на руки и застегивает все три пуговицы. Авраам смотрит на нее в зеркало и качает головой: — Расстегни одну пуговицу и взъерошь волосы. — Не б… — Делай! Левони прикусывает язык, бормочет себе под нос, но все же ослабляет пиджак на одну пуговицу и ерошит волосы с кислой миной. Брюки, что предложил Авраам, наверное, единственное, что хорошего он смог предложить — все остальное кажется Левони глупым, и она этого ничуть не скрывает. Но, в конце концов, в том, что сейчас она выглядит не лучшим образом, есть и ее вина. Поэтому Левони молчит до конца поездки и пялится в окно — настроение испорчено по самое не балуй, Авраам дуется в ответ и, похоже, совсем не собирается говорить, и все планы на светлое будущее крошатся в голове в пепел, которым можно посыпать голову. Авраам паркуется и, поправив волосы и надев черные очки, все еще держится за руль: — Тебе на третий этаж, в двенадцатый кабинет. Это офис Китчена, и не вздумай перепутать двери. А теперь иди и не подведи меня. Иначе!.. — он замахивается и, когда Левони пулей вылетает из салона, заливисто смеется: есть в Тэйтон доля комичности, есть в ней своя очаровательная харизма, и это, уверен Авраам, охмурит Джека Китчена. Левони едет в лифте с прозрачными дверями, в отражениях стекол смотрит на свой силуэт: пиджак на голое тело, чуть обнажающий грудь, укороченные брюки с выуютюженными стрелками, кеды и взъерошенные волосы — Левони со вздохом убирает руки в карманы брюк и нащупывает там нечто — это очки, которые Авраам предусмотрительно сложил еще со вчерашнего вечера, ведь зрение у Левони немного хромает — она с легкой полуулыбкой надевает окуляры в синей прямоугольной оправе и ясными глазами, в которых моментально исчезает мутность, смотрит на свое отражение по-новому. И паника лишь усиливается — встреча сорвется, Джек откажется, все пойдет не по плану, и не будет никаких Бейлов и Гослингов! Левони хватается за голову, когда лифт останавливается на нужном этаже: металлические челюсти распахиваются, виден пустой коридор с несколькими дверями, и на последней угрожающе блестит табличка «12». Левони сглатывает, выйдя из лифта, сглатывает и сжимает вспотевшие ладони в кулаки — не хочется, но хочется, не чешется, но чешется! Тэйтон Шредингера! И Левони, сглотнув вязкую слюну в который раз, уверенно идет вперед, вскинув голову вверх. Но весь запал тает прямо у двери, она облизывает сухие губы и с опаской стучится в дверь с каким-то детским наивным чувством отвержения. И все здание погружается в тишину.