Сердце грифона

"Все пути ведут к людям."

Они не успели. Меченый почувствовал это, когда в наступивших багровых сумерках среди деревьев проступили огни. Когда из окружавшей деревню чащи послышались отчаянные крики. Когда в стены деревянных домов впились первые горящие стрелы. Чужой отряд разделился, по широкому кругу обогнув охотничье селение, опутав его живой цепью. И кольцо это сжималось слишком быстро, чтобы кто-то смог уйти достаточно далеко. Они опоздали - с болью осознал «проклятый», когда увидел, как выходящие из лесной тьмы солдаты сгоняют искавших там спасения детей, женщин, стариков и мастеров в кучу, словно скот. Когда под звуки горна по главной тропе на поле Общего совета въехала хорошо вооруженная конница, и железные латы доспехов замерцали в отсветах факелов. Когда поле песен превратилось в поле брани. Они проиграли – с горечью понял он, сражаясь и глядя, как гибнут один за другим и без того малочисленные воины-охотники. Как падают сторожевые вышки и горят простые деревянные дома. Как рушится объятый пламенем Дом Старейшин, где упрямые старики решили встретить свою судьбу, а не бежать в леса. Далекий пожар сам пришел к ним, принесенный не ветром - но людьми. На Меченом и других не было доспехов, кроме нескольких кожаных пластин. Но пока, к его удивлению, его спасал «волшебный» диск, когда деревянные щиты остальных разбивались в щепки под ударами мечей. Он видел, как грабят наполовину опустевшие амбары и угоняют собранный к отходу скот. Как вереницу оставшихся людей его племени пинками сбивают в тесную цепь, чтобы связать и увести из разоренной деревни, и мог лишь бессильно смотреть – едва успевая отбиться и увернуться от вражеских атак – не то что отбить своих. Как рушат его селение - единственный дом, что остался у затерянного в лесах маленького народа. Они погибнут – с тоской осознал он, когда в его кайяте не осталось стрел, да и все они были бесполезны против закованных в латы противников. Когда рядом, пронзенный стрелой, рухнул еще один страж-охотник. Когда битва превратилась в бойню. Чужие воины заполонили деревню, растеклись по земле сплошной черно-огненной массой, как покрытые броней переливающиеся насекомые, и воздух пропах гарью и кровью. И ратники эти были в разы страшнее призраков лабиринта – они были живыми, на них не действовали его знаки, и дрались они вовсе не голыми руками. У них были кони, арбалеты и мечи, и воины охотничьего племени падали вокруг от их стрел и ударов, гибли под копытами остервеневших коней. Он умрет в бою – решил он, когда пришлось идти в рукопашную - лишь с «волшебным» щитом и тонким длинным катши - клинком погибшего командира стражей горящей деревни... ... Поселок погиб, как и его воины: с треском и гулом, как большие костры, пылали оставшиеся дома, догорал сиротский приют, и жадный огонь перекинулся с них на деревья, охватывая поле уже не сражения – разбоя – еще одним, разгорающимся кольцом. Последний страж - измотанный, покрытый потом, грязью, кровью и гарью, под которой уже не видно было «проклятых знаков», стоял посреди бывшего поля Совета, в окружении тел своих – и в кольце живых врагов, как черная тень, словно призрак гибнущего племени. Он не умрет на коленях, с цепью на шее, чьим-то рабом – думал он, вертясь вокруг своей оси, готовый отразить новый удар. Не для этого он когда-то поднялся, вырвался из катакомб, не для этого избежал участи стать пищей Владыки Гнезда. Но закованные в латы насмешливо остановились, уже не нуждаясь в атаке. Что сделает им один-единственный, задыхающийся от дыма и усталости, даже не укрытый доспехами оборванец? Один из всадников, верхом на самой крупной лошади, в богатом шлеме командира, взмахнул рукой, приказывая пристрелить деревенщину, чтобы быстрее уводить отряд и добычу с пожарища – ветер раздувал огонь, грозя перекрыть им единственную широкую тропу к отступлению из лесов. Десятки луков и арбалетов поднялись, нацеливаясь на стоящего в кругу человека, и тот замер, сжал рукоять тонкого клинка, выставив перед собой уже почти бесполезный, слишком маленький для защиты диск. Он смотрел на черных и безликих в рогатых шлемах, похожих на чудовищ из легенд, солдат, и не находил лиц - лишь мрачные тени на фоне разрастающегося пожара. Но эти чудовища сейчас были в разы ужасней, чем в его снах, и страшней, чем в легендах. Они были настоящими - потому что нет более настоящих чудовищ, чем люди. Стрелы тускло блеснули в красноватой мгле. И, словно в ответ, щит внезапно полыхнул зелеными бликами, засветился ровным мягким светом, и воины с пораженными возгласами отшатнулись, увидев, как на черном от сажи и грязи теле оборванца вдруг проступили яркие голубые узоры. Они не заметили, как на грязном исцарапанном лице отразилось изумление, смешанное со страхом напрасно поверить в... - Демон! Убейте его!!! – указывая на Меченого, заорал командир отряда. Сияющий знаками силуэт сжался, готовясь к граду стрел, готовясь принять смерть, если она придет... Но стрелы опоздали. Голубоватый луч щита скользнул по сгрудившимся рядам солдат, и в толпу с грохотом и треском десятка молний ударил слепящий электрический разряд. Дико заржали сбитые с ног кони, закованные в доспехи люди с криками всем кругом рухнули на землю, корчась от разом прошившего их заряда, искры посыпались с металлической брони. А следом с воем врезалась в землю огромная, ревущая косматая тварь. Меченый едва успел отпрыгнуть, от неожиданности выпустив щит и выронив клинок из разжавшихся пальцев. Он только и мог, что смотреть, как клокочущий, рычащий, воющий от ярости «демон», сияя глазами, рогами и пастью, рассыпая искры, разметает все на своем пути, топча и расшвыривая закованных в доспехи солдат, словно мелкие камешки. Его демон. - Торику... - прошептал Меченый. Знаки на теле угасли. Горький, задымленный воздух наполнился запахом озона. Встав на дыбы, истошно завизжали обезумевшие от страха лошади и, сбросив едва пришедших в себя седоков, беспорядочно понеслись в разные стороны, едва не сталкиваясь друг с другом. Смешавшиеся в беспорядке ряды солдат, очнувшись от удара, расползались подальше от кошмарной твари. Но бежать было некуда – пожар вокруг деревни рос, трещал и шипел, изрыгая жар и клубы дыма, как разъяренный дракон. Огонь перекинулся на деревья, и путь был один – назад, к тропе. Вторая часть отряда, охраняющая пленных и собирающая обоз, теперь тоже вступила в бой, чтобы прикрыть своих - и в зверя и человека – последних стражей - полетел град стрел. Меченый успел почувствовать, как чиркнуло острыми лезвиями по щеке, по плечу, рассекая и так превратившуюся в лохмотья тогу, увидел, как в бок трику – его трику – впились стрелы. Беснующийся от боли и страха перед огнем зверь зарычал, вздыбив перья, но раньше, чем человек снова схватился за клинок и щит, раньше, чем успел направить луч на стреляющих в них воинов, с неба сорвался еще один разряд. Меченый не верил своим глазам - из багровой черноты вверху с клекотом камнем ухнул на поле еще один трику, закрывая их собой, затем – еще и еще, и поле Совета заполнилось огромными, гибкими телами, хлопаньем крыльев и ревом громадных зверей. Закричали от страха связанные цепочкой жители деревни, завопили от ужаса оставшиеся с будущими рабами конвоиры и, бросив награбленное, добычу и пленных, кинулись бежать обратно по тропе. Разоренное поселение превратилось в нереальное, жуткое зрелище - ад из старых легенд – «орлы-людоеды» на поле, окруженном горящим кольцом, топтали оставшихся воинов. И даже знавший их страшную силу «проклятый» ужаснулся, когда, схваченный огромным клювом солдат пролетел мимо него, отшвырнутый брезгливо, как насекомое. Через несколько минут не осталось никого, кто желал бы – или мог – сопротивляться. Гул пожара прорезал визг загнанных в повозки свиней и коз – разошедшиеся трику без приказа Владыки пожирали вовсе не людей. Ошалевшие от боя и крови звери с ревом взлетали, боясь огня, что разрастающейся огненной стеной поднимался вокруг заваленного телами поля и грозил опалить перья жаром. Наверх-наверх-наверх... Воздух раскалялся все больше, от гари раздирало легкие, и, если бы не дующий в сторону чащи ветер, было бы невозможно дышать. «Проклятый» посмотрел вверх – там, далеко, в черноте и дыму, с призывным клекотом метались огромные смутные крылатые тени. Целая стая. Только один трику еще оставался на поле – утыканный стрелами, он глухо рычал, подняв перья и сжавшись в большой вздыбленный ком. Он дрожал от тревоги, от страха перед пожаром, и людьми, и их острыми жалами; подергивал крыльями и щелкал пастью, и глаза его светились белым огнем. - Торику... – позвал человек, бросив клинок и щит, и смело шагнув к огромному зверю. И трику, тряхнув ушастой головой, замер и опустил морду к протянутым рукам. Знакомые ладони – они стали чуть больше, но трику узнал – и человека, и руки - и эти руки гладили его клюв и морду, и сияние угасло, и страх ушел, и перья улеглись. И зверь, зажмурив слезящиеся глаза, застонал от облегчения и осел на землю. А человек смеялся и плакал, и трику не знал, от дыма это или от чего-то другого... ... - Прости, я не улечу без них, - махнув рукой, повторил человек на недоумевающий взгляд зверя, и тот, наконец, понял, развернул гибкую шею, уставившись на сбившихся в кучу жителей. Даже освобожденных от оков, их сбивал в стадо страх. Но времени больше не было. Ни на страх, ни даже на то, чтобы вытащить стрелы. Бежать-бежать-бежать... Грабители слишком увлеклись, поджигая деревню – ветер был силен, а засуха была долгой, и даже те, кто успел сбежать, заперли себя вместе с пленниками в огненном капкане. Огонь шел со стороны долины. Огонь был вокруг поля. Огонь был везде. Через поле с писком запрыгали мелкие зверюшки, безуспешно пытаясь скрыться от огня. Огромные стаи птиц с криками метались над лесом, улетая прочь из подожженного дома. Трику смотрел на человека - своего человека, на других двуногих. Вверх, в грязно-багровое небо, что совсем заволокло едким дымом - на свою стаю, зовущую его, слышал плач подруги, и ужас гнал его - Наверх-наверх-наверх... Зверь тихо выл, топчась на месте и уже чуя запах собственных подпаленных перьев, а человек, его человек, задыхаясь от жара, собрал десяток двуногих птенцов, и как можно скорее закидывал их трику на спину. Бежать-бежать-бежать... - Унеси хотя бы их, - попросил Меченый с тоской в глазах, и зверь понял. А еще понял, что его человек даже теперь не улетит с ним. Потому что здесь не одна - две стаи. И у одной из них нет крыльев. Его стая полетела ему вслед, послушав его подругу. Его стая снова жила, плодилась и летала по своей - не чужой, воле, из-за бесстрашия маленького бескрылого, когда-то освободившего их от оков. Трику смотрел на человека – уже не такого маленького – но все такого же бесстрашного. Без него не было бы никакой стаи. А стая не бросает своих. Клекот наверху превратился в плачущий вой. И зверь завыл в ответ. И они послушались. Разгоняя взмахами крыльев дым и пепел, снова опускались обратно, раздувая ноздри, подвывая и косясь на подступающий огонь. А Меченый метался, призывая людей. Но дети были в разы храбрее. Взрослые, кашляя и плача от дыма, закрывались рукавами тог от гари и жара, толпясь в центре поля, и все медлили, боясь окруживших их огромных «демонов» больше окружившего их пожара. Демонов, рядом с которыми люди были словно крошечные мыши рядом с крупной кошкой. - Забирайте то, что унесете за спиной! Быстрее! - приказал Меченый. - Они сожрут нас заживо! – завопил кто-то, - Как наш скот! - Вас сожрет огонь!!! – не выдержал «последний страж». Люди роптали. Мимо «проклятого», зверей и толпы, чуть не врезавшись в них в густеющем дыму, промчалась одна из лошадей напавшего отряда. Взмыленная и обезумевшая, разбрасывая искры с горящей гривы, седла и хвоста, она вылетела на главную тропу, вслед за своими хозяевами, и огонь сомкнулся вокруг нее. Мгновенье спустя истошный крик горящего коня отрезвил толпу. Ужас сгореть или задохнуться оказался сильнее застарелого страха перед «демонами». Первыми отмерли семьи уже вцепившейся в трику детворы. Похватав с тлеющего обоза заплечные мешки, люди кинулись к «чудовищам» из легенд. И перепуганные дрожащие двуногие карабкались на спины перепуганных и дрожащих от их прикосновений зверей. Бежать-бежать-бежать... И все новые «демоны» аккуратно опускались на поле, забирая людей и снова взмывая в воздух. Трику ждал, пока не улетит, унося свою испуганную ношу, его испуганная самка. Пока все живые не покинут поле битвы. Пока бескрылая стая не окажется целиком на спинах крылатой и не оставит далеко внизу огненное кольцо. Пока его человек, наконец, не заберется на его спину. - Икте, Торику! - произнес мужчина, давно забытым жестом взмахнув ладонями, и зверь в несколько пружинистых прыжков рванулся вперед и в высь, мощными крыльями разгоняя дым и огонь. Вспыхнули оброненные перья, взвизгнули за спиной Меченого дети, а трику уже летел. Наверх-наверх-наверх...