Сыграете ли вы со мной?

— Вы ушиблись? — дельно поинтересовался Маркус, протягивая руку Нортону и позволяя себе помочь ему. Огнев игнорирует его предложение и опирается на трость, спускаясь по лестнице. Не будет же он говорить, что трость всего лишь красивое дополнение к образу. — Будем считать, что да, — вздохнул, рассматривая крутую винтовую лестницу, ведущую вниз, к комнатам актеров. — Нас точно пустят? — оглядывается Огнев, на что Маркус лишь пожимает плечами. — Не хотите передохнуть? — Огнев вздергивает бровь на слова Маркуса, который прижавшись к стене, весьма не двузначно намекает — поговорим тут. — Пожалуй, — не спорит парень, опираясь на трость, одной рукой пытаясь схватить гладкую поверхность стен. Голова немного кружится, скорее всего из-за того, что запах дурно пропитан влажностью нижних этажей из-за ливня. Маркус расстегивает свой пиджак, и Огнев опасливо сжимает ручку трости, готовясь к худшему. Паранойя не оправдывает себя, и Ляхтич достает из внутреннего кармана мешочек, на первый взгляд, с табаком, и пару свернутых в трубочку желтых маисовых листиков. — Вы не против? Нортон качает головой, он не против. Просто еще не знает, не против чего он. Огнев с интересом смотрит на этот странный ритуал, который проводит Маркус: раскручивает бумажечку, отсыпает на нее мелко перемолотых листьев, выравнивая в плоскую дорожку с одного края листика и медленно сворачивает. Зажав самокрутку меж губ, Маркус спрятал мешочек во внутренний карман и вытащил коробок со спичками. Спичка чиркнула по напылению кремня и вспыхнула пламенем. Неустойчивый огонек Ляхтич придержал рукой, закрыв тыльной стороной ладони. Лицо юноши осветило светом от огня, отбрасывая причудливую тень. Огнев не сдержал улыбки: из-за его носа половина лица оказалась в тени. Маркус прикурил от спички, тут же погасил ее пальцами. Кадык на его шее дернулся, и только спустя пару секунд он выпустил дым, который местами перекрыл его лицо. Запах у табака был странный… словно пах лесом. Дикой степью. — Алкоголь — беда бедных. Наркотики — страсть богатых, — вздохнул парень, опустившись на ступеньку вниз, словно это спасло бы его от дурного влияния наркотических испарений, которые он уже вдохнул. — И почему вы так уверенны? — фыркает Ляхтич, и Огнев понимает, что по большей части этот спектакль для него устроен заранее, Марк специально хотел показать это Нортону, или же… слишком сильно пристрастился к наркотикам. — Вы бы не стали курить ручные сигареты, только нищие их крутят, и то из мака… — О, а вы разбираетесь, смотрю, — устало смеется тот, удивительно как не давясь при этом дымом. — Это не опиум, сир… мессир, прощение, — вздыхает Ляхтич, — как вы и говорили — дикие травы. Успокаивает… Огнев напрягается. Зачем он это делает? Искать смысл в его словах или просто видеть в нем больного зависимостью человека? — Вы бывали в землях Столеттов? — в ответ интересуется Нортон, глядя на тлеющую бумагу в руках парня, во рту от непривычки быстро сохнет, и приходится облизывать обветренные губы. — Желаете? — едко хмыкает Маркус, говоря, что о н не был. Огнев фыркает — ну да, сам Ляхтич поедет за какими-то наркотиками в сердце дикого поселенья, по его меркам. Огнев пытается задержать свою руку, но это получается как-то само, словно над ним насмехались, осуждая за то, что он не курит. Такого не было — это был интерес и чистый вызов — вот смотрите, как я могу. Горло обожгло горечью, когда он втянул в себя дым, а в голове затуманилось. Юноша чуть покачнулся, чувствуя странную легкость во всем теле. И не отказал себе в еще одной затяжке. — Чувствуете? — почти шепотом поинтересовался Марк, сжимая протянутую ему руку с сигаретой у запястья, чуть ниже запонок. Лицо Ляхтича показалось каким-то знакомым и красивым, а его лицо мягким, от чего приходилось бороться с самим собой, чтобы не протянуть к лицу юноши ладонь. — Да… — выдыхает и пытается вернуть себе рассудок. Тот упрямо ускользает куда-то, и Нортон делает два неустойчивых шага вниз, от падения его спасает рука Маркуса, крепко держащая за плечо. — Певец… — все, что может сказать Огнев, в голове строится предложение, но язык способен выдать лишь это. — Он не нужен вам. Не тут, — качает головой Маркус, выдыхая дымом почти, что в лицо Огнева. — Понимаете? — С трудом, — признается Огнев, оглядываясь назад, на пустую винтовую лестницу, по которой он бы еще долго катился, падая, если бы не рука Ляхтича. — Он наглядный пример того, что с нами делает это Империя, Нортон, — доверительно шепчет Маркус, и перед глазами красками наполняются живостью, словно они не темном коридоре, а среди залитого солнца леса. — Это бездумная и бессмысленная политика, слепая вера в чудо и церковь, и полное позволение всем возможным сектам творить, что им захочется, лишь потому что они служат Ему… понимаете? — Вы атеист? — Нортона шатает, и он косит взгляд на руку Ляхтича, не понимая, почему она такая теплая. — Дело не в том, кто я, — усмехается Ляхтич, протягивая к лицу парня край самокрутки, губы пересыхают, хочется еще, но Огнев отчаянно качает головой, отказываясь. — Дело в том, как ведет себя наш правитель. Вы не видите, как страдают люди — а я знаю, я видел, как они страдают от веры… Сунир лишь одна из тысяч жертв, которым повезло, понимаете? — А что с ним сделали? — Нортон бездумно смотрит на сигарету и тяжело сглатывает. Маркус, словно понимая его жажду, помогает, выдыхая новой порцией дыма ему в лицо, парень жадно вдыхает. — Его кастрировали ради голоса, — лицо Марка выглядит серьезным, в нем нет и тени от былой самоуверенности и насмешливости. Он пытается говорить как можно уверенней, от чего кажется смешным Огневу. Тот едва сдерживает улыбку. — Это… жестоко, — соглашается Огнев. — Люди воюют против веры. Вы понимаете, что произошло? — Что? — Нортон не думает, как-то не получается, хочется услышать готовый ответ и не рассуждать самому. — Самодержавие изжило себя. Потому что губит нашу страну, вы это видите. Император стар и боится смерти, от чего позволяет слишком много своей так называемой вере. Набожность — дурно для правителя, он обязан объективно смотреть на мир. — Вы считаете плохой веру или императора? Я понять не могу… — выдыхает Огнев, поднимая взгляд на Маркуса. Тот замолкает, склоняя голову на бок, говоря, что у Нортона волосы выбились из хвоста, поправляя несуществующий локон. Огнев на секунды прикрывает глаза. Тепло. — Вера хороша, когда ее контролируют, а государство хорошо, когда ее правителя контролируют, — все, что говорит Маркус, и Огнев соглашается. Он не понимает с чем соглашается, но раз Марк говорит так, то стоит согласиться. Дурно проскакивает мысль, что опиум делается из мака. Пахнет все еще дикой степью. — Если свергнуть Императора — будет война, если медленно двигаться по лестнице демократии — будет революция, многие страны добьются суверенитета, а это убьет нашу экономику. А если мы оставим монархию, но ограничим ее, и не только законом, но и выборным правом? — Вы говорите, как учебник экономики, — хихикает парень, отпираясь, жадно взглядом прося ее дыма, но Маркус показательно тушит окурок о стену напротив, как бы говоря — пока я не договорю, вы не получите желаемого. — Нельзя ограниченную монархию, — шепчет доверительно Огнев, — не сейчас… Рухнет все, чего вы так жаждете, это мир на три года. А после война. Ограничения значит есть возможность окончательно свергнуть монарха. Рабочий класс — просто толпа убийц, Маркус… Бессмысленный бред со временем обретает форму и значимость. И Ляхтич смеется, говоря, что реформы в разумных руках — спасение. Вряд ли руки Маркуса — разумные. — Певец, — выдыхает Огнев, когда слышит, как знакомый голос бороздит стены зала. Закрыв глаза, он как наяву видит лицо юношу, захлебываясь нежной и непорочной красотой. У лица чувствуется теплое дыхание, и Огнев по инерции перестает дышать. Голос дурманит, как и запах оставшейся в воздухе. Он где-то слышал, что из опиума уже выделили морфий, правда ли это и правда ли, что он сильнее… Огнев точно не знал и не думал. Организм, который не переносит даже двух стаканов вина, уже насытился и хотел большего. — Приходите, и я покажу его вам, — просит Маркус, девушка напряженно замирает, пытаясь интуитивно понять, где сейчас Ляхтич. — Куда? — распахнув глаза, девушка вглядывается в лицо Маркуса, тому определенно нравится, какой поволокой затуманен ее рассеянный взор. В ответ ей лишь улыбаются, словно это все объясняет. — Я проведу вас, — шепчет Маркус, впихивая в руки Огнева мешочек с наркотическим табаком. Оставшуюся дорогу назад до ложе они молчат, Огнев наспех прячет мешочек, и то благодаря помощи Маркуса. Вернувшись Огнев отстраненно смотрит на сцену, не воспринимая происходящее. Миракл пару раз спрашивал его, не нужен ли ему бинокль, но Огнев отвечал, что итак все прекрасно видит, отсюда прекрасный вид. Что видел в эти моменты Огнев — загадка. Он стал просто равнодушным… еще более равнодушным ко всему, чем был. Антракт наступил спустя час, и, схватив встающего Миракла за рукав, Огнев отчаянно попросил провести его до уборной. Он не понимает, что с ним… но он не осознает, как и когда вернулся назад. Миракл предлагает вернуться назад, если Огневу дурно. Огневу не просто дурно, ему действительно плохо. Туалет выглядит согласно последней моде того времени. Хозяин театра расщедрился даже на примитивный умывальник. Именно в такое место Огнев затаскивает Миракла и выворачивает карманы ему на ладони, ища, что еще мог ему подложить Маркус. Но кроме мешочка больше ничего. — Найди Диану — узнай, что это и как могло на меня повлиять, — просит, словно сделать это надо именно сейчас, пока может. — Миракл, забери его, или еще полчаса — и я бы не рискнул его тебе отдать, — признается, даже сейчас понимая, что ему охота ощутить этот дурманный запах. Миракл коротко кивает и прячет, застегивая фрак, прося Господина умыться, а лучше вовсе уйти. — Нет, — цепляется за рукав, — Я… Это будет странно я… — Вам просто стоит сказать, что вы хотите еще раз увидеть Маркуса, и я исполню вашу просьбу. Огнев облизывает губы и едва удерживается от нервной улыбки. — Давай уйдем, пока я не пошел просить у него еще… Я… Я так слаб перед этой… медициной, — бормочет юноша, устало прислоняясь к дворецкому. — Это не медицина, мессир, это заработок. Огнев не спорит ни секунды и кивает, соглашаясь.

* * *

Трость хлюпает по лужам. В зале театра еще идет пьеса. Огнев не так образован, чтобы влюбиться в оперу. Он слишком уличный и дикий для такой аристократии, его больше интересует сон и хорошая книга. Ясность практически вернулась в его ум, чему поспособствовала еще и мерзкая моросящая погода. Он даже был благодарен за нее. Ветер нагло влезал под одежду и гулял по коже, заставляя покрыться мурашками. Жалобно всхлипнув носом, Нортон ожидал, пока Миракл найдет свободную упряжку. Сегодня это не должно было составить труда. В дни премьер извозчики дежурили у входа в театр. Ожидая, что вот-вот явится страстная пара, желающая отъехать в отель, или пьяный мужчина, окончивший свой счет в баре во время антракта раньше, чем намеревался. Огнев обернулся на хлопнувшую дверь. Антракт еще шел, и это уже третий мужчина, вышедший ради того, чтобы закурить папироску или трубку. В темноте погасших фонарей, вновь мелькнул посеребренный портсигар, и юноша скользнул взглядом по темному пальто, просто и незамудрено сшитому большому меховому воротнику, который явно был надет не по сезону, и голове без цилиндра. Видимо его заменяла густая шевелюра из черных волос. — Доброй ночи, ассер Драгоций, — улыбнулся Огнев, приветливо склонив голову. Драгоций поднял голову вверх, и его лицо, как и лицо Маркуса недавно, сверкнуло в свете огня спички. В губах Фэшиара была зажата папироска, и только после одной затяжки он поздоровался с Огневым. Удивленным он не выглядел, что натолкнуло на мысль: у всех в руках были бинокли. Вдруг Драгоций видел, как они с Маркусом вместе уходили… Не хотелось бы слухов, ведь по сути и Маркус и Фэшиар, по мнению общественности, были кандидатами на круг. Как и Огнев. — Уже уезжаете? — поинтересовался тот, не подходя ближе. Подойди он к краю навеса, где стоит Огнев, его сигареты бы тут же погасла. — Мне дурно стало, — признался и показательно хлопнул тростью по луже рядом. — Понимаю, — все, что ответил он, и сделал еще затяжку. Огнев боролся с желанием. На сегодня с него экспериментов хватит. Драгоций, так и не докурив, бросил сигарету под ноги, затушив ту тем, что наступил на нее краем носка остроносых туфель. — Ассер, — Огнев остановил того у самой двери, когда тот собирался развернуться. — Как вы думаете… есть смысл? — Мы на опере, мессир, даже у нее есть смысл, — фыркает, словно все понимает, будто услышал тот вопрос, который парень не рискнул задать. Будто это немое «будет ли война?», застыло между ними. Огнев улыбается в воротник пальто. — Надеюсь наша встреча произойдет не ранее, чем через две недели, мессир. Огнев соглашается, думая, что бал будет интересным и памятным развлечением. — И я надеюсь, что ранее вас не увижу. Не хотелось бы портить ассеру настроение. Фэшиар фыркает на выпад, пряча в карман пальто портсигар раньше, чем из театра выбежала девушка в темном платье и накинутом поверх плеч мужском пальто. Ее волосы игриво подпрыгнул локонами вверх, когда она переступила через порог, цокнув небольшим каблучком. — Опять за старое? — цокнула она язычком, с осуждением посмотрев на ассера. — Прошу, — вздыхает тот, притягивая ее к себе, мерно застегивая пуговицы на ее распахнутом пальто, — хочешь говорить на улице — говори, надев на себя соответствующую одежду. Девушка весело фыркает и залезает рукой в карман ассера, вытаскивая портсигар, говоря, что лучше бы конфетками баловался, чем этим. Затем показательно раскрывает портсигар замочком вниз: все папироски выпадают на сырую землю, и девушка радостно наступает на них туфелькой. — Вредно. Дети зеленые будут. — Вреднее тебя я еще ничего не видел. Идем, — недовольно вздыхает Драгоций, подгоняя девушку. Та что-то тихо бормочет, а потом оглядывается на Огнева, словно только увидев, и, склонив голову на бок, заинтересованно осматривает его. — Вы тоже не курите, — вздыхает девушка с осуждением. — Дети зеленые будут? — с насмешкой интересуется Огнев, поправляя на себе цилиндр. — Нет, — мотает головой, и ее волосы снова прыгают со стороны в сторону, подхватываемые ветром. — Вы слишком красивы для этого, — задорно смеется и сообщает, что все уже началось, и его все ищут. Огнев представляет, как на балконной ложе уместилось куча Драгоциев, и все смотрят оперу. Ему думалось, что Драгоций мерную часть оперы проспит. Может остаться и все представление смотреть на его балкон? Все интереснее. Но за Драгоцием и его девушкой уже захлопывается дверь, и Огнев подмечает, что нигде не слышал о том, что у него есть жена или невеста… Возможно, это та самая Захарра. — Можем ехать, Господин, — сообщает Миракл, выходя из подъехавшей кареты и протягивая руку Огневу. Тот благодарно опирается на нее, перед этим передав слуге свою трость. — Я хочу в ресторан… кажется. — Простите? — Миракл вздергивает бровь, а Огнев лишь разводит руками в воздухе. — Съешь со мной пару творожных пудингов.