***
Планирование — одно из любимых занятий Акаши Сейджуро. Он встаёт рано утром и сразу же начинает планировать весь свой день наперёд. У такого человека, как он, планы могут подразделяться по разным критериям, но в основном — это их масштабность. Сегодня он должен дочитать книгу, немного побегать и потренироваться в ближнем бою на манекене, после этого пойти порадовать себя чем-нибудь сытным и полезным, затем пообщаться с товарищами бойцовского клуба на абсолютно любые темы, которые только им взбредут в головы, а потом прошвырнуться по какому-нибудь малолюдному месту с Тецуей и обязательно сказать тому, что он его очень любит. Но уже на следующий день Акаши Сейджуро должен встать с постели после бессонной ночи, пойти и убить человека. Планирование — одно из любимых занятий Акаши Сейджуро, и в последнее время уровень масштабности планов этого человека не становится ниже показателя «чужая смерть». Никто. Абсолютно никто не может предположить, где и когда именно будет находиться Акаши, имея в своём списке планы с такими намерениями. Не оказался исключением и Мидорима Шинтаро. — Добрый вечер, Мидорима. Мгновенный холод по спине и застывший испуг в глазах — два спутника Акаши, которые овладевают человеком, к которому он заявился в гости без приглашения. Акаши такая бесцеремонность никогда не волновала, хотя бы потому, что никто не будет приглашать в свой дом того, кто хочет тебя убить. Если хочешь кого-то грохнуть — неожиданно появись рядом с этим человеком сам, а не жди, пока он будет в лёгкой зоне досягаемости. Это девиз Акаши. Шинтаро как сидел за своим письменным столом до появления Акаши у себя за спиной, так и продолжал неподвижно сидеть, не проронив ни слова. Так бы подумал, кто угодно, но не Акаши. — Я всё вижу, — в его голосе появилась заметная насмешка, а левый глаз после осознания своего преимущества загорелся азартным огнивом. — Нет, я не просил его убирать, если уж достал, то похвастайся. Шинтаро тихо выдохнул и застывшей ледяной рукой продолжил держать чёрный револьвер около груди, оставив его дуло в кармане белого рабочего халата. За его спиной послышались тихие шаги, и уже через пару секунд к бешено пульсирующей шее Мидоримы прикоснулась гладкая чужая щека. — Я бы тоже так нервничал, если бы перешёл дорогу человеку вроде меня, — Мидорима лишь крепче сомкнул губы и высокомерно покосил взгляд на Акаши. — Какой же ты упрямый, — холодные чужие губы коснулись мочки уха Мидоримы, а после рука Акаши крепко схватила его собственную и подняла её вверх тем самым, резко вытащив из кармана револьвер, дуло которого теперь уже было направлено к виску Мидоримы. — Может быть, так ты будешь более разговорчив. Шинтаро старался не выдавать себя. Его дыхание было ровным и тело совсем не дрожало от нахлынувшего давления и появившейся угрозы его жизни, но внутри будто бы все органы сжались, превратившись в один сплошной узел из страха и одновременного отчаяния. — Не надоело ещё руки марать, Акаши? — прошипел Мидорима и тут же почувствовал, как хватка Акаши стала намного крепче, а дуло револьвера напористее прижалось к виску. — Чего тебе нужно? Убить меня? Так давай, а то спина затекла уже сидеть в одном положении. — Язвишь даже когда понимаешь, что осталось жить не больше минуты, — вторая рука Акаши оказалась на другом плече Мидоримы и с силой похлопала по нему. — Смело, кажется, я теперь даже немного уважаю тебя. Мидорима, недовольно цокнув, понимал, что ему нужно потянуть время. Пятнадцать минут назад Такао ушёл в ближайший супермаркет и уже через минут пять должен был вернуться. На долгие рассуждения времени у него не было, но кое-что предположить он всё-таки смог. Акаши не мог зайти через дверь, вероятнее всего, он оказался в их квартире при помощи балконного окна, так как путешествия по пожарным лестницам и чужим балконам были его стихией, а дверь балкона Такао всегда забывал закрывать после того, как покурит. Такао всегда оповещает о своём приходе на всю квартиру и неважно, выходил ли он за почтой или же вернулся после недельного отсутствия. И он всегда получает от Мидоримы ответ, кроме того случая, когда Шинтаро спит. Для сна было ещё слишком рано, поэтому он точно должен почувствовать что-то неладное. Тем более буквально день назад они говорили об Акаши и о том, что тот сделал с Кисе. — Итак, сколько патронов в барабане? Отвечай, честно, Мидорима, — неожиданный вопрос заметно встревожил Шинтаро. — Три патрона. — Всё это время он был у тебя в кармане и при любом нужном случае ты мог его достать и сразу же выстрелить, верно? Мидорима не понимал взаимосвязи поступающих вопросов. Он уже совсем перестал чувствовать свою руку, потому что та была холодной настолько сильно, будто бы держала не оружие, а глыбу льда. Он даже не заметил, как прикрыл глаза. Шинтаро просто понял, что Такао не успеет. Возможно, в супермаркете слишком большая очередь или работает только одна касса. Или же Казунари, возвращаясь домой, на половине пути вспомнил, что забыл купить любимую газировку Мидоримы, и после этого вернулся обратно, чтобы не рассердить своего ворчливого парня. Может быть, он встретил кого-то из знакомых и заболтал того до полусмерти. Уже всё это неважно. Ролики его стула резко развернулись в сторону, где до этого стоял чёртов разноглазый убийца, и Шинтаро почувствовал, как его холодное запястье обхватила горячая рука Акаши, а после этого его пальцы под чужим давлением нажали на спусковой крючок. После выстрела Шинтаро не почувствовал прожигающей боли на своём теле. Он без каких-либо преград продолжал глубоко и часто дышать. — Понимаешь, Мидорима, ты мне ещё нужен. Шинтаро осторожно открыл глаза. Внутри него застыл катастрофический крик отчаяния. Рядом с дверным проёмом лежал бледный Казунари, его рот был заклеен скотчем, а из груди медленно стекала тёмно-алая кровь, пачкая его белую футболку. — А он — нет.Нужен.
6 января 2018 г. в 18:08
Текущий период моей жизни можно охарактеризовать двумя следующими фразами.
Это уже не тот, что был раньше, Куроко Тецуя, подпитывающий себя взаимосвязанными догадками, которые в один момент могут превратить жизнь в сущий ад, а его самого в скверного пленника. И вот этот момент настал.
После того секса, в котором участвовало двое, но удовольствие получал лишь один, я позволил себе стать бесполезной оболочкой. Это было совершенное опустошение. Разорение моей забитой души. Ледяная прострация, позволяющая успешно забыться и забыть.
Я начал вновь принимать в себя поступающую действительность, когда оказался в своей кровати при полном одиночестве. Я будто бы вдохнул порцию свежего воздуха, который до этого момента не мог поступать в мои лёгкие. Тогда-то я окончательно осознал бесповоротность всех событий этого наступившего момента полнейшей задницы.
— Что-то затягивается это наше общеколлективное задание, да, Куроко?
С того момента прошёл ровно один день и двенадцать часов. Мне так ничего и удалось не придумать.
— Если честно, я только этому рад.
Я и Химуро сидели за барной стойкой, занимаясь своими делами и лишь иногда перекидываясь парочкой фраз. Мурасакибара уехал за продуктами, и Химуро решил, что раз не он, то я окажусь для него идеальным собеседником. Должно быть, дело в том, что раньше мы втроём много говорили именно за этой стойкой, но это было раньше. Неважно сколько времени прошло, именно сейчас я перестал видеть смысл в этом процессе обмена чаще всего ненужной информацией.
Во многих вещах и действиях, в которых я раньше мог разглядеть хоть какой-то смысл, сейчас для меня содержалась никчёмная пустота.
Зачем последний месяц я иногда гулял с Акаши по безлюдным улицам, выискивая в этом какую-то особенную уютность, если в такие вечера мне приходилось взаимодействовать не с тем, с кем мне хотелось бы?
Зачем я растрачивал себя на того, кто захламлён зависимостью от абсолютной власти и лживых денег?
Для чего я показывал свой наивный и гуманный мир в любимых книгах тому, кто ищет удовольствие в чужой смерти?
Для того, чтобы в один момент всё это лишилось всякого смысла.
— Слышал, что Акаши будет отбирать людей для этого дела.
— И каким образом?
— Я думаю, либо, основываясь уже на имеющихся у человека победах и проёбах, либо на новых.
— Если это так, то он заметит любую фальшь.
Конечно, ведь он знаток своего дела.
Мы ещё немного помолчали, допивая свои напитки, которые с утра приготовил Мурасакибара. Сегодня я пил чёрный кофе, а не молочный коктейль.
Пока я заканчивал привыкать к новому напитку, с лестницы на удивление очень тихо спустился Аомине, протирая глаза.
— Йо.
— Привет, Аомине.
Я, ещё недопив, перестал чувствовать терпкую горечь на своём языке.
— Чёрт, тут стало так тихо без этого сорванца.
Аомине сел на диван и, взяв один из журналов со стола, принялся его без интереса листать.
— Ты скучаешь по нему, Аомине-кун?
— Не твоё щенячье дело.
Для меня подобный ответ не показался грубым. Я сам не понял, зачем вообще задал этот вопрос.
Химуро лишь покачал головой и, быстро попрощавшись, поспешил покинуть наше общество с напряжёнными попытками диалога. Чувство моего внутреннего накала стало ещё острее.
Сидя спиной к Аомине, я ощущал, как его тёмно-синие глаза изучали уже не страницы журнала, а мои части тела. Но это меня не останавливало.
— Аомине-кун, ты доверяешь Акаши-куну?
— Конечно, нет, — он фыркнул и перелистнул страницу. — Я же не его подстилка.
И даже это.
— На что ты намекаешь? — я и не заметил, как повернулся к нему лицом.
Аомине медленно положил журнал на прежнее место и в таком же темпе, встав с дивана, начал направляться в мою сторону, смотря на меня в упор.
— Слушай, до вступления в Ракузан, ты был совсем как девчонка, — он уже находился в трёх метрах от меня, когда его взгляд переместился на мои плечи и руки, которые оголяла чёрная безрукавка. — Сейчас вижу, подкачался, но губы всё такие же пухлые, а задница так и просится на член.
В горле застрял ком непонятного страха и подавляющей уязвимости, не позволяя мне ответить хоть чем-то, что смогло бы опровергнуть слова этого ублюдка.
Аомине становился всё ближе, а я всё чётче ощущал его зрительный напор на себе.
— Ты так напуган от моего стояка или же от этой очевидной правды? — пах Аомине уже был прижат к моему колену, а его руки забрались под ткань безрукавки, заставляя меня втянуть живот, а зубы стиснуть до неприятного скрипа.
Я не хотел, чтобы кто-то, кроме Акаши, прикасался ко мне в подобных местах, но резкий наплыв обиды, как причины обмана, пошатнул это нежелание.
— Аомине-кун, давай не здесь, — единственное, что я смог выдавить, когда Дайки начал расправляться с моим ремнём и ширинкой.
— Как скажешь, — моё ухо опалило чужое дыхание, а нетерпеливые пальцы перестали мучить пряжку ремня.
Во многих вещах и действиях, в которых я раньше мог разглядеть хоть какой-то смысл, сейчас для меня содержалась никчёмная пустота.
Зачем я позволяю вытворять подобное с моим телом человеку, который меня ненавидит?
Зачем я растрачиваю себя на того, кто уже на моих глазах играл с чувствами другого человека?
Для чего я показал свою наигранную бестержневую натуру?
Для того, чтобы в один момент всё это обрело новый, ранее незамеченный смысл.
Примечания:
арт к главе:
https://pp.userapi.com/c834403/v834403457/5c6aa/xsjgJRyESZ0.jpg