Добро пожаловать в Ракузан.

Не могу больше видеть закаты. Вижу лишь то, что другие не видят. Это всё бесконечные травмы — анемия, бессонница, выпады. Эти тысячи солнц ослепительны, руки дрожат в ожидании смерти. Ну, какая тут, чёрт возьми, истина на аврорабореалисе.

Бойцовский клуб «Ракузан» — место, где разные люди находятся на одинаковых уровнях. Неважно, кто ты. Неважно, каков твой месячный доход. Ничего неважно, кроме одного. Насколько сильно твоё рвение к исключительной свободе? Уровни приобретают разницу, когда двое выходят на бой. Ты хочешь отомстить за прошлый проигрыш или впитать в своё измотанное рабочее тело новую каплю воли? Ты хочешь продемонстрировать свой новый боевой приём? Или может показать, что золотой зуб, который тебе недавно припаяли за бешеные деньги в стоматологии, на самом деле нахрен не сдался, поэтому нужно, чтобы его сегодня обязательно выбили? Как низко ты падёшь? Как высоко ты поднимешься? Твой авторитет явно поменяет положение после этого боя. Вопрос: в какое направление? Вопрос: тебе ли не срать на этот авторитет? Мы здесь, чтобы задать себе единственный и главный вопрос. Мы здесь, чтобы не быть уверенным в том, что появится хотя бы один логичный ответ. Я размышляю о таких вещах, когда мне мощнейшим ударом прилетает в челюсть кулак Аомине. Мне не победить его ни сегодня, ни через неделю, ни через месяц, никогда. Однако как же мне хочется смотреть в этот тёмный обшарпанный потолок, лёжа на мокром от пота и крови полу. Как же мне хочется слышать сквозь звон в голове приглушённые крики. Они кричат: «Вставай!» А я продолжаю притворно лежать. Они кричат: «От тебя сейчас живого места не останется!» А я продолжаю получать пинки чужих босых ног по собственным рёбрам. Я закрываю глаза и понимаю, что меня отрывают от поверхности пола. Уже прикидываю, сколько схватил переломов, где они находятся и как долго будут заживать. Аомине бил так, будто я в два раза больше и в десять раз сильнее его. Каждый раз, когда я не мог его потешить ответным ударом, а лишь ставил блок, он усмехался и бил ещё сильнее, украдкой пытаясь провести свободной рукой по моей груди или по низу напряжённого живота. Уровни приобретают разницу, когда двое выходят на бой. Я не мог бить в ответ хотя бы из-за этого. Перед очередным ночным телорастерзанием Акаши сунул мне в рот какие-то безвкусные таблетки. Теперь, когда закрываю глаза, вижу звёздные ряды. Вижу далёкое, но очень красивое свечение, рассекающее обманчивую черноту. Это так красиво, что невольно обижаешься на реальность за то, что она не может показать тебе всего этого. Это так осознанно и недосягаемо, что коришь себя за то, что поддался. Поддался и ничего не смог получить от этого. А не смог ли? Иллюзия — это не пустота. Ты получаешь от иллюзии сочные эмоции. Ты получаешь от иллюзии крепкую надежду. Другая сторона Акаши — это тоже своего рода иллюзия, которая способна оставлять реальные следы, ощутимые последствия. Момент — и ты влюблён во всё, что создаётся иллюзией, ты хочешь, чтобы она заметила тебя, повлияла на тебя, оставила отличительную метку. Ты хочешь, чтобы она исчезла. Ты хочешь этого или нет? — Тецуя! Его голос ровный, но чувствуются нотки скрываемой тревоги. — Тецуя, очнись. С большой неохотой, но ты поддаёшься этому приказному тону, несмотря на то, что находишься на волоске от смерти. Или от жизни. Яркое свечение, опоясанное звёздными рядами. Оно расплывается. Кто-то говорит: «Его просто вырубило». Кто-то бормочет: «Мне страшно смотреть на его тело». Акаши прерывает всех одним своим «заткнитесь». Я хриплю ему: «Спасибо». — После выздоровления отблагодаришь. Я еле улыбаюсь, вспомнив, что недавно Акаши приобрёл новый и знаменитый своим редким происхождением кинжал. Он ещё не проверил его на остроту, глубину и жгучесть пореза. На миг становится очень хорошо, и границы сияния вновь приобретают чёткость. Только позже я понял, что это был операционный светильник. До моих ушей доносится знакомый звон, который тут же вырисовывает в голове четверо маленьких ядовито-зелёных лягушат, висящих над дверцами шкафа. Я в кабинете Мидоримы. Бесспорно и определённо точно. Только после определения моего местонахождения я ощущаю чужую ладонь на своей руке. Едва ощутимый лаймовый запах и абсолютная тишина без каких-либо посторонних звуков сопения свидетельствуют об одном. Рядом спящий Акаши. Именно тот Акаши, который будет спать рядом во время того, как я отхожу от операции, а не точить свои клинки с ножами, с материнской заботой смахивая с них пыль. С едва заметными изменениями я поворачиваю голову в его сторону. Не для того, чтобы точно убедиться в том, что это действительно он, а для того, чтобы стать свидетелем столь редкого случая. Акаши практически всегда просыпается раньше меня, а днём он постоянно бодрствует, реализуя свои тёмные и никому неизвестные замыслы. — Наконец-то ты проснулся, — услышал я, когда моя голова была почти повёрнута в сторону Акаши. Почти. — Тебе нежелательно двигать шеей, да и вообще всем телом. Я думаю о том, как бы спросить про возможность дальнейшей нормальной жизнедеятельности, но Акаши продолжает: — Завтра-послезавтра будешь свободно двигаться, но если бы ты был не Куроко Тецуей, то можно бы было познакомиться с инвалидной коляской, — он наклонился прямо к моему уху. — Если бы ты был кем-то другим, то после всего этого тебя бы пришлось выкинуть на помойку, Тецуя. Вот она, сила иллюзии. Этой силе никто бы не стал поддаваться. Никто, кроме меня. Когда Акаши отстраняется от моего лица, я нахожу в себе силы, чтобы поднять свою правую руку и сжать его галстук. Разноцветные глаза с притаившейся ненормальностью смотрят в мои, а тонкие алые губы слегка приоткрыты в предвкушении. — Акаши-кун, я не намерен ждать. Я сильнее натягиваю галстук, уверенно приближая к себе чужое горячее дыхание и бездонные вертикальные зрачки. — А я не намерен сдерживаться только потому, что ты на больничной койке и с тремя переломами. Бойцовский клуб «Ракузан» — место, где разные люди находятся на одинаковых уровнях. Неважно, кто ты. Неважно, каков твой месячный доход. Ничего неважно, кроме одного. Насколько сильно твоё рвение к исключительной свободе? Я получаю эту свободу не только от безрассудных боёв с ещё более безрассудными людьми. Безумие вперемешку с удовольствием. Садизм с долей наркотиков. Подчинение с порцией наигранной непокорности. Всё это делает меня полностью свободным, абсолютно настоящим. Затмив своё зрение яркими бликами изящной свободы, мы преграждаем себе путь к осторожности. Я чувствовал, что теперь я очень уязвим. Осмотрительность стала второстепенным компонентом моего образа жизни. Любой бы на моём месте, осознав это, что-нибудь предпринял. Любой бы на моём месте остановился или хотя бы подумал о том, что стоит затормозить. Любой бы на моём месте, но не я сам. Пока скрипит кушетка, а я подавляю стон в хлопковую ткань подушки, не чувствуя ни одного болевого толчка из-за имеющихся переломов по телу. Пока Акаши вводит мне под кожу медицинские иглы, одновременно с этим нагибая меня над выключенным операционным светильником, даже не думая о том, что в кабинет могут в любую минуту войти. Пока всё это и подобное этому происходит, я свободен. Я свободен и одновременно заточён в оковы мнимой иллюзии любви и доверия.