As we live a life of ease

Чёрный проснулся, резко вскочил, посмотрел на общую кровать и снова лёг. Сумасшествие, но на миг ему показалось, что он вернулся в день встречи с Курильщиком — тогда он проснулся посреди такой же серой мути. Чёрный ненавидел и любил время перед рассветом — время стихших разговоров, время самого короткого, самого крепкого сна. К тишине и молчанию нужно готовиться заранее, предвкушать, перед этим сильно устав от надоевших состайников, стен и потолков бесконечного Дома. В тишину нельзя погружаться без подготовки, она словно приручённый, но некогда бывший диким зверь — можно сколько угодно любить, но ни на секунду не забывать, кто перед тобой. Просыпаться в абсолютной тишине и молчании так же опасно, как просыпаться с этим зверем. В этот миг ты беспомощен. Нахмурившийся Чёрный, потягиваясь, засунул руку под кровать, достал рюкзак и широко распахнул глаза, проверяя внутреннее содержимое. Точно, он же забыл забрать «Моби Дика» из «клеточного» жилета Табаки! Ещё и фотографию Волка под обложку засунул, кретин, — то-то Курильщик удивится. Чёрный закрыл глаза и нажал пальцами на глазницы. Его сердце и воспоминания — в «Моби Дике», записках и двух фотографиях под клеёнчатой обложкой. Он никогда не забывал про них, хранил и лелеял, а в этот раз — смешно даже подумать! — забыл. На изнанке век Чёрный видел Курильщика, рассматривающего фотографии. Но всё было не так плохо — вряд ли Курильщик читал «Моби Дика», а значит, и не увидел места, подчёркнутые карандашом с такой силой, что следы оставались на следующих листах. А ещё Чёрный не мог представить Курильщика, читающего его записки, те, которые он писал тогда, после первого прочтения «Моби Дика», те, которые он писал после смерти Леопарда, Волка. Вряд ли Курильщик растерял порядочность. Глаза начали болеть, только Чёрный продолжал с силой нажимать на глазницы. Теперь он словно видел глазами Курильщика. Мягкий свет ещё не погас, длинные пальцы с выпирающими костяшками — совсем не похожие на пальцы Чёрного — сжимали сигарету, в другой руке — фото Волка с тогда ещё крошечной Нанеттой на голове. Волк глядел серьёзными светло-карими глазами, фотография спорила с памятью, на подкорке которой отпечатался вечно усмехающийся Волк. Чёрный опустил руки. Глаза пульсировали, взгляд не мог сфокусироваться даже на трещине в потолке, но Чёрный чувствовал себя бодрым и выспавшимся. — Уже наигрался? Чёрный сел на кровати и посмотрел на Лорда. — Спать никому не мешал, так что не твоё дело. — Какие мы нежные! Лорд смотрел широко распахнутыми глазами, криво ухмыляясь. Чёрный несколько секунд смотрел на эту гримасу. «Он же больной». Мысли — ветер, посещали и улетали, но эта, короткая, гвоздём вошла в Чёрного, вошла и осталась в нём навсегда. Ни драки, ни слова ненависти не меняли однажды установившегося отношения Чёрного к Лорду. Было всё: насмешка, вожделение, желание задеть, раздражение, нежность, ревность, злоба, умиление. Всё, кроме равнодушия, в момент смывшего волной все тщательно построенные Чёрным песочные замки. «Прости, что сомневался, Соломон», — подумал, усмехнувшись, Чёрный, имея в виду настоящего Соломона. — Чего лыбишься?! — Не буди всех своим криком, болезный. — Нервозности, преследовавшей Чёрного во время его редких разговоров с Лордом, как не бывало. — И да, что ты хотел сказать? — Что? — Раз наблюдал за моими телодвижениями, а едва я закончил, начал разговор, то очевидно… — Заткнись, неважно. Чёрный пожал плечами и начал собираться. Одевшись, он посмотрел на Лорда, который в свою очередь, равнодушно перелистывал журнал, и вышел. «Внешность, — думал Чёрный, раздавая псам остатки вчерашнего ужина, — это его единственный плюс. Вот бы он был немым и неподвижным. Он создан для того, чтобы на него смотрели — больше ни для чего». Улыбнувшись, Чёрный подозвал Августа, как всегда вежливо сидевшего в стороне от общего обеда и глядевшего на Чёрного с бесконечной любовью. Он глядел так на всех, будь то Чёрный, скалящиеся псы или пластиковая бутылка. Август брёл медленно, припадая на левую сторону. Яркий пятнистый мех на правом бедре почти полностью уничтожил лишай. «Он не переживёт эту зиму», — думал Чёрный, неожиданно для самого себя почёсывая Августу шею, а после отдавая ему остатки каши и последнюю котлету. Порывы ветра бросали мокрые жёлтые листья в лицо, псы всё больше грызлись между собой, всё чаще скалились в сторону Чёрного, бывшего не Гамельнским крысоловом, как Горбач, одним взглядом и песней укрощавшим самых диких псов на раз-два, а самым обычным. Может, скоро они набросятся на него и сожрут, пока Август будет точно так же тихо сидеть в сторонке, ожидая, когда ему разрешат погрызть кости? Чёрный улыбался, смотрел, как псы убегали, вдыхал сырой воздух и чувствовал себя свободным. За завтраком никого не было, и Чёрный, проглотив свою порцию, сделал бутерброды и положил их с яблоками в рюкзак — Табаки его бы живьём съел, проигнорируй Чёрный нужды состайников. «Надо изредка включать мозг, Чёрный, — состроив умное лицо, вещал в таких случаях Шакал, — чтобы понимать то, что всеобщий пропуск еды — вещь из ряда вон выходящая, поэтому ты рискуешь, приходя в спальню без еды, в следующий раз повтор подобной ситуации вызовет печальный для тебя поворот в виде перерезанного горла». «Мог бы просто сказать, что прикончишь, если Чёрный в следующий раз придёт без еды, у меня уши вянут от таких речей!» — отвечал прослушавший всю тираду Лорд. Чёрный открыл дверь спальни со словами: — И какого хрена опять... — … с другой стороны, его можно использовать как вешалку, — рассуждал Табаки, — и прятать под одеждой, замаскировав под стул, если вдруг кто лишний зайдёт. — Шутки шутишь, Табаки, а я серьёзно спрашиваю: что делать теперь?! — причитал Лэри. — Пожалуйста, — тихо просил Горбач, — помолчите… Все окружали общую кровать, словно жрецы жертвенный стол, напряженные и говорящие всякую чушь, имитирующую божественное таинство. Придурки. — Что тут творится? — хотя Чёрный не хотел знать. Горбач молча отошёл в сторону, и Чёрный увидел бледного Лорда, сидевшего на общей кровати, свесив ноги. Глаза навыкате с расширенными зрачками, из приоткрытого рта на подбородок стекала слюна. И куда делась вся красота? — Лорд был на редкость некрасив и неестественен. Бесцветные волосы, тонкая, словно постаревшая, кожа, даже слабые морщины извратили лицо, слишком высокие брови и выпуклые надбровные дуги, резкие скулы, впалые щёки, делающие лицо похожим на череп, и подбородок — словно чужой, отрезанный у другого человека. «Я херов урод… Я, блять, выгляжу как Марлен Дитрих сейчас», — звучали в голове слова Лорда двух с половиной годичной давности. «Неужели, — осенило Чёрного, — именно таким он себя и видел всегда?» — … но я прекрасно тебя понимаю, Чёрный, я тоже никак не мог осознать, что Лорд на такое пошел. А ведь я же видел, как он её покупал, Курильщик также тому свидетель, спроси его, но я думал, что Лорд купил «Лунную дорогу» из научного интереса — поглядеть, понюхать там, потому что пробовать — это приносить себя в жертву эмпирической науке! Чёрный щёлкнул пальцами перед глазами Лорда, но тот не отреагировал. Точно восковая фигура. Не человек. — Лучше не трогай его, Чёрный, — прервал поток болтовни Табаки Сфинкс. — Это ко всем относится. Мы не привлекаем внимания и идём на завтрак, но… — Он уже закончился, — оборвал Сфинкса Чёрный и раскрыл рюкзак. — Берите бутерброды, кто хочет. — Благодарим за такую несвойственную тебе заботу, — ровно ответил Сфинкс. — Так вот, мы быстро едим и идём на уроки, но пусть один сторожит Лорда. На всякий случай. Все покивали с таким серьёзным видом, что Чёрный еле удержался от того, чтобы хлопнуть себя по лицу. Лорд превратился в не реагирующий ни на что камешек, приняв наркотик, после которого у многих происходили серьёзные отклонения в психике, а они решили оставить всё как есть и ждать чуда, пока Лорду, возможно, становится всё хуже. Они это, блять, серьёзно?! — Но никому ни слова, — сказал в заключение Сфинкс. — Ну разумеется, за кого ты нас держишь?! — возмутился Лэри и, уловив направленные на него пристальные взгляды, воскликнул: — И нечего так смотреть! — Знаешь, Сфинкс, — начал Табаки. — Ты прав во всём, кроме одной крошечной детали — лучше не оставлять Лорда на одного человека, во всяком случае, на долгое время. У нас сегодня шесть уроков, лучше на это время с Лордом останешься ты, я… ну и Лэри пусть будет. — Всё-таки не доверяете?! Успокоив Лэри и заверив в том, насколько важна и ответственна эта миссия, Табаки и Сфинкс зачавкали бутербродами Чёрного, остальные ели по пути в класс. Теперь место перед Чёрным пустовало, Горбач с Македонским делали вид, что сосредоточены на географии, а Слепой на задней парте, положив голову на сцепленные руки, прислушивался, вот только к чему именно — к жужжанию огромной, бьющейся об окно мухи или перешептыванию Ангела и Дракона из Третьей — поручиться было нельзя. Звонок привычно ударил по ушам, Чёрный, Горбач и Македонский вскочили, едва учитель всех отпустил. — Стоять, — хриплый голос Слепого приклеил их ступни к полу. Ему не нужно было ничего объяснять, Чёрный ненавидел Слепого за то, как часто он оказывался прав — не нужно было идти в Четвертую всем вместе, привлекая тем самым внимание. Вернуться после всех уроков перед обедом, заменить Сфинкса, Табаки, Лэри, пока те… Выходя из класса, Чёрный заторможено кивнул Помпею, заново прокручивая эту мысль. Вот оно. Только в этот момент он сможет помочь Лорду. Но заподозрит ли Сфинкс? — Эй, ты был на утренней тренировке? — почти дружелюбно улыбаясь, спросил Помпей. — Ещё в пять утра, — не моргнув глазом, солгал Чёрный, остановившись и глядя в спины Горбача, Македонского и Слепого. — Что-то мне кажется, ты растерял силы, Чёрный, — сказал Помпей и сразу же опроверг свои слова: — Хотя, прости за ошибку, ты остался каким был. Несказанное: «А я стал сильнее», — было слишком очевидным, чтобы его проигнорировать. — Ты завоевал статус идола у Псов, но для того, чтобы стать вожаком Дома, этого недостаточно, — ответил Чёрный миролюбивым голосом — таким голосом Чёрный уговаривал Толстого «отпустить бяку». — И ты прав, Чёрный. — Помпей поправил распятую на груди умирающую летучую мышь, перенёс вес с пяток на носки, а после этого повернулся, проводив взглядом Слепого, через несколько секунд скрывшегося за поворотом. — Но осталось ждать недолго, я бы даже сказал — совсем недолго. — Твоя проблема в том, что ты считаешь всех, кроме себя, идиотами, Помпей. — А твоя в том, что сдуваешься после первой же неудачной попытки, Чёрный. Ты мог бы стать Хозяином, приложи больше усилий, но, как и все, испугался того, чего нет. Впрочем, уже поздно — ты не продвинешься выше, Чёрный, ты врос в своё место в иерархии… Ох, надеюсь я не задел твои чувства? — Не надейся, не задел. — Чёрный слабо улыбнулся Помпею — кретин, да, но что-то в нём было, что-то, чего не было ни в ком другом в Доме. «Неужели после нескольких лет одержимости Лордом я и на других парней буду смотреть?» — Продолжим разговор позже, — улыбнулся Помпей, заходя в класс. — Хорошего дня. Его высокая широкоплечая фигура скрылась в классе. «Засранец. Красивый. Впрочем, если осталось ждать совсем недолго, то ровно через этот промежуток времени ничего красивого в нём не останется», — думал Чёрный, зайдя в нужный класс вместе со звонком. Все кинули на Чёрного быстрые взгляды и отвернулись. Чёрный бездумно конспектировал монотонное бурчание учителя, а на краю сознания звенело что-то, что-то кричащее: «Здесь что-то странное, вспомни, подумай!» После урока Чёрный пошёл в уборную и едва он вышел из кабинки после облегчения своей жизни, увидел стоявшего рядом с умывальником Слепого, замершего перед собственным отражением. — Когда я стою у зеркала, то чувствую это. Как? — Точно также, как узнаёшь местоположение других предметов, — ответил Чёрный. «Слепой никогда не рассуждает вслух — значит, он говорит со мной. Что же нужно этому ублюдку?» — Ты не задумывался о том, как я узнаю, что и кто где стоит, кто что делает? Чёрный пожал плечами, рассматривая спину, ноги и волосы Слепого со спины. И в чём душа держится? — Сфинкс однажды рассказывал мне про то, что значит «видеть» и зачем это нужно, — внезапно начал Слепой. — Особенно, когда он говорил о том, что что-то красиво. Или о красоте человека. Симметричное лицо и тело, ухоженные волосы и прочее — слишком много, чтобы запомнить. Ответь, Чёрный, я красивый? — Что? — Спрашиваю: я красивый? — повторил Слепой и сразу же ответил. — Нет, уверен, что нет. А вот Лорд и Помпей просто услада для глаз, да? Чёрный стиснул зубы так, что они неприятно скрипнули. Лорд ладно, они жили в одной спальне больше двух лет, но откуда Слепой догадался про Помпея?! Чёрный же один-единственный раз заинтересовано глянул на него — и Слепого рядом не было! «Может, его убить?» — мысль промелькнула и оставила после себя жаркий стыд. — Боишься? — отражение Слепого изогнуло длинный рот в болячках — наверное, улыбалось. — Я знаю, что ты не из болтливых, но хочу знать, что тебе нужно. — В первый час послезавтрашнего дня мы поговорим. Перед этим ты мне поможешь. И тебе наша беседа и твоя небольшая помощь вернутся сторицей. Они вышли, а в голове бился не заданный вопрос: «Это время выбрано не случайно, да?» Чёрный догадывался, что должно было произойти. В ушах звучал предвкушающий голос Помпея: «Совсем недолго». Чёрный, шагая позади Слепого на следующий урок, не хотел задумываться, откуда Слепой узнал о дате, которую не знали — Чёрный уверен — даже другие Псы. Помпей не уведомил бы Слепого заранее, используя даже самое минимальное преимущество. Во всяком случае, так Чёрный поступил бы на месте Помпея. Он замер на несколько секунд, тряхнул головой и зашёл в класс вместе со Слепым. «О чём, о ком он собирается говорить? О Лорде, о Помпее, о Псах, о невозможности дальнейшего проживания в Четвёртой некоего больного извращенца?» Напряжение обхватывало Чёрного холодными влажными пальцами до самого конца уроков, с каждым часом сжимая всё с большей силой и жадностью. Никогда Чёрный не чувствовал себя таким уставшим. Он зашёл в спальню первым: — Изменений нет? Сфинкс покачал головой, выглядя изморённым до невозможности — видом Лорда, пугающими прогнозами Шакала, поминутными причитаниями Лэри. Чёрный как наяву увидел всё, что пережил Сфинкс за пять часов такого соседства. В первый и, наверняка, последний раз Чёрный посочувствовал Сфинксу. — Идите на обед, — просипел Слепой. Сфинкс вскинул на него поблёкшие зелёные глаза: — Но Лорда нельзя… — Я с ним побуду во время обеда, — заявил Чёрный. — А вы идите. В глазах Сфинкса не было настороженности, ожидаемой Чёрным — только усталая благодарность, как у матери новорождённого, доверившей своего ребёнка отцу на пару часов после двух бессонных ночей. Это был шанс. Из тех шансов, которые выпадают один раз за всю жизнь — изменить русло отношений со Сфинксом. Гора старых обид детства, к которым добавлялись множество обид в сознательном возрасте, могла не исчезнуть, нет, пошатнуться, разрушиться, после того, как Чёрный протянул руку помощи, а Сфинкс её принял. Но Чёрный, спокойно улыбаясь Сфинксу на прощание, знал, что по возвращению эта покачнувшаяся гора обид и ненависти не разрушится, а обрастёт новой, возможно, самой тяжеловесной обидой. На одной чаше весов — улучшение отношений со Сфинксом, на другой — здоровье, возможно, жизнь человека, которого Чёрный ещё совсем недавно так сильно любил. Выбор очевиден. Сфинкс вышел первым, Табаки с победным кличем выехал следом, за ним, держась за живот, побрёл Лэри, вышел Горбач и Македонский с Толстым на руках. Слепой, подождав полминуты, сказал: — И о том, что ты сделаешь сейчас, мы тоже поговорим. — И закрыл за собой дверь. Чёрный встал перед сидевшим на общей кровати Лордом на колени, рассматривая его с брезгливым любопытством, и внезапно улыбнулся, вспомнив свои утренние мысли о предназначении Лорда быть скульптурой для любований и прикосновений — и больше ни для чего. «Осуществись бы эти идиотские мысли ещё вчера, как бы я поступил с Лордом в такой ситуации? Потрогал бы его без вероятности получить затрещину или просто смотрел бы, сидя неподвижно, как идиот?» Чёрный положил ладонь на щёку Лорда — череп, обтянутый кожей — и заглянул в осоловелые глаза. — Почему ты выпил «Лунную дорогу»? — спросил вслух Чёрный. Лорд молчал. Теперь он был парнем сдержанным. Чёрный бесшумно рассмеялся, вытер пальцем вытекшую из приоткрытого рта Лорда слюну и прижался губами к его рту, исполняя несбыточную мечту вчерашнего Чёрного. Изо рта неприятно пахло, а губы были холодные и скользкие. «Мечты и желания, оставайтесь несбыточными, сволочи! — Чёрный так сильно смеялся, что не удержал равновесия и упал на задницу. — Хорошо, хорошо, что я больше не люблю тебя, ты же не простишь меня, когда очнёшься в Могильнике, Лорд? С тремя-то красными полосками тебя откажутся держать в Доме, узнав о приёме наркотика. Ты боишься Наружности, ты — такой же больной, как они! Сходя с ума по тебе и отворачиваясь от этого очевидного факта, я потратил годы, ублюдок!» Едва нахлынувшая злость утихла, Чёрный поднялся с пола, наклонился к Лорду, обхватил за туловище одной рукой, за ноги другой, поднял его и вышел из спальни, тихо посмеиваясь. Голову охватила туманом одна единственная мысль: «Переношу Лорда через порог, вот умора!»