As we live a life of ease

«Это любовь?» Чёрный, лёжа на спине, смотрел в круглый плафон, мягкий свет которого освещал «жёлтую» клетку. Смотрел, вспоминая недавний разговор со старой библиотекаршей. — … Значит, ещё не полюбил? — Кондитер, работавшая здесь с прошлой осени, глядела большими круглыми глазами так, словно пытаясь рассмотреть названия на корешках книг позади Чёрного. — Да. Она пыталась разговорить всех редких посетителей — Чёрный не исключение. Она протянула толстую потрёпанную книгу. — Приятного чтения. — Спасибо. — Чёрный поставил подпись и засунул книгу с тогда ничего не значившим названием «Моби Дик» в рюкзак. Он читал через силу, изредка ухмылялся, чаще зевал, пробираясь через лишние описания и сплошные отклонения от сюжета. Чёрный не любил море, что в жизни, что в книгах, ненавидел лишние описания и затянутость. Ничего не поменялось. Ничего, кроме того, что он впервые влюбился. Моби Дик дался тяжело, первые пять дней Чёрный читал понемногу и сквозь силу, в последний день остальную часть книги он проглотил со всей жадностью, ходил пришибленным, а теперь лежал посреди изолятора и не мог думать ни о чём другом. Обложка была тёплой — Чёрный не выпускал её из рук и смотрел в потолок, а когда закрывал глаза, перед его глазами проносился последний бой Ахава и Моби Дика, как наяву слышал рассказы о покалеченных матросах, в лицо веял солёный воздух и предчувствие смерти. Да, всё закончилось, да, он вернётся к повседневной жизни, но разве она будет чего-то стоить после того, что пережил с Моби Диком Ахав… В смысле, Чёрный. Он ухмыльнулся своим мыслям. Ему нравилось читать, и у него были предпочтения, но Чёрный никогда не любил конкретную книгу, никогда не вспоминал о ней после прочтения. Читал больше от скуки, как и другие. Если бы не Кондитер, он бы не узнал о «Моби Дике». Да и она была одной из немногих, всерьёз сумевших его удивить. Мягкостью, искренним интересом и вниманием — так обхватывал тёплой рукой тогда ещё детские сердца и Лось. «Добро пожаловать, дорогой! Ты ищешь что-то конкретное?» — это были её первые слова во время её с Чёрным первой встречи пару лет назад. Он несколько раз моргнул, почувствовав себя героем очередного фильма, не имевшего ничего общего с тем миром, где он жил. В его мире с такими, как он, не здоровались, здесь не были вежливы, здесь смотрели на малолетних жителей Дома как на преступников, а она глядела на него, широкоплечего белобрысого дылду, как на ребёнка в кондитерском магазине. Так что же она, кондитер, забыла в библиотеке Дома? «Что хочешь найти?» — спросила она ещё раз таким же мягким голосом. «Что угодно, только не нудное, не затянутое», — пробормотал Чёрный, неожиданно для самого себя смутившись. «Значит, ты ещё не нашёл свой любимый жанр, тему? Нет? У тебя ещё все впереди, дорогой! Так замечательно найти те книги, которые полюбишь. Как тебя зовут?» «Я — Чёрный», — произнёс он, нахмурившись. «Уверена, что тебя не так зовут. У тебя наверняка есть замечательное имя, пользуясь прозвищами, вы лишь ещё больше отрезаете себя от этого мира». Чёрный промолчал. Он всё понимал, и в этом была самая большая проблема. Он отошёл от неё и прошёлся вдоль полок. Читать сегодня не хотелось — хотелось убежать в Наружность. Реальность выкручивала мозги Чёрного, как половую тряпку. В голове билось единственное желание: сбежать. Бежать как можно дальше, пока не откажут ноги. То малое удовольствие, что он получал от чтения, исчезло — теперь книги лишь отвлекали, поглощали его время, усыпляли, чтобы он не сбежал ночью, чтобы проснулся утром и пошел на уроки. Всё. «Ты ещё ничего не выбрал?» — она подошла сзади. Не выбрал, взгляд сразу упирался в те книги, что он уже читал. Множество старых знакомцев смотрели на него полустёртыми названиями на корешках книг, словно слабовидящими глазами стариков. И даже когда Чёрный повернулся к Кондитеру — кличка пришла сама, — их взгляды не отрывались от него. Сердце заколотилось, а если бы Чёрный сидел, закинув ногу на ногу, опорная нога тут же начала бы трястись. «Чёрт, опять!» — с досадой подумал Чёрный. «Ты не против, если я посоветую тебе кое-какие?» «Я не против сбежать отсюда, чертова сука, — подумал Чёрный, вслух сказав только первую часть предложения: — Не против». Чёрный убежал, добрался до уборной, вывинтил кран и сунул голову под воду. Голову обжигала холодная вода, а левую руку — выбранная библиотекарем книга. Обычная книга с обычным названием. Он её читал?.. Не помнил. Страх перед не существующими взглядами книг медленно отступил. Чёрный боялся даже думать о причинах этих редких приступов страха перед самыми обыденными вещами, мысли о сумасшествии ужасали. Так что он выстраивал вокруг каждого воспоминания железную стену. Со временем Чёрный забывал о том, что скрывалось за ними, но сами стены становились напоминанием о постыдной слабости. Выйдя из уборной, Чёрный, порывшись в рюкзаке, куда положил книгу, достал маркер и написал на стене: «В библиотеке всем заправляет Кондитер». Возможно, надпись не заметят и через месяц замажут краской, а может, кличка и закрепится. Стены давили на Чёрного, но продолжали являться лучшим способом коммуникации в Доме. Когда хочешь сообщить новость о переносе вечера поэтов, новой ставке в клубе картёжников или дать кому-то кличку, то стены — лучший вариант. Чёрный редко пользовался ими, после каждого раза он ненавидел себя. Со следующей недели кличка «Кондитер» прижилась даже среди воспитателей. Ещё через три дня Чёрный прочитал книгу и вернулся в библиотеку. И ещё раз. И ещё. Апатия и желание сбежать заползли на периферию сознания Чёрного, а приступы почти не случались, когда Чёрный занимал себя чем-то. Вторая причина его склонности к чтению также очевидна — желание избежать скуки. Чтение постепенно превратилось в ежедневную рутину, как посещение занятий или кормежка псов. Книги прочитывались и через пару месяцев почти стирались из памяти. Убийцы времени, не более того. До этого момента. Если чувство, когда тебя выворачивает наизнанку, а ты при этом испытываешь спокойное, не утихающее ни через час, ни через день, счастье, называется любовью, то именно её он сейчас испытывал. Ни Сфинкса, ни Табаки, ни Волка не было, пока Чёрный перечитывал книгу в изоляторе, так что он мог полностью раствориться в нежных чувствах к «Моби Дику». Чёрный смотрел вверх, не видя мягкого желтого потолка и круглого плафона — перед ним дышал волнами бесконечный океан — дом его заклятого врага. Ничто в мире больше не имело значения. Свет вырубили. А Чёрный ходил на «Пекоде» годами, десятилетиями, столетиями в поисках кровожадного белого кита… Ящик, выпускавший Чёрного, таращил в стену пустой взгляд. От него несло, как от спальни Крыс — свалкой, немытым телом и ацетоном. — Говори тише, пацан, если не хочешь посидеть тут ещё один день. Пустая угроза, но Чёрный кивнул и молча ушёл. Тихие коридоры, тихий двор, даже через лаз Чёрный прополз, не зацепившись одеждой. Хотя одежды в этот раз на нём было меньше — он не надел куртку, а вышел в том же, в чём и ночевал в Клетке — в спортивном костюме, кроссовках и жилете без рукавов, забитом нужными и ненужными вещами. Низкое небо нависло над Чёрным, закрыло от мира, как потолок в Доме. Промозглый ветер забирался под одежду, покалывал лицо, Чёрный переступал с ноги на ногу, оглядываясь. Редких машин не было, ворон, обычно рыскавших на помойке, тоже. И псов. Чёрный пробежался вдоль улицы — каждый шаг разбивал тишину, словно камень — гладь воды. Короткое движение, а после — прежняя незыблемость. Они научились распознавать отравленную еду, доверяя только Чёрному, и, возможно, Горбачу со всей осторожностью перебегали дорогу, обычно пристраиваясь к пешеходам на светофорах, и всегда ждали Чёрного с утра. Так в чём дело? Соседняя улица, поворот. С быстрого шага Чёрный перешёл на бег. Рыжая с белым животом Луиза, наглая и агрессивная, пятнистый Август, глуповатый и миролюбивый, бурый Мартин с большими тёмно-карими глазами, любящий тянуть Чёрного за штанины, самый мелкий в стае. В парке, сером и безжизненном, не было никого. Людей там всегда было мало, но, что странно — ни птиц, ни кошек, ни собак не было. Только ржавеющий фонтанчик для питья, скамейки с облупившейся краской да кривые чёрные деревья на фоне холодного белого неба. Чёрный был один. Вот теперь ему было страшно. Он, не глядя, перебегал дорогу, осматриваясь, и замер, уставившись на подметавшую улицу толстуху, которая, не моргая, уставилась на него в ответ. Она была первой, кого он увидел за пятнадцать минут блужданий в странно безжизненном городе. — Эй, а ну пошёл отсюда, — крикнула она. Но Чёрный не сдвинулся с места. Раньше он молча уходил, но сейчас… — Вы не видели тут стаю из трёх собак? Одна рыжая такая, другая… — Посбегали. — Что? — Посбегали говорю, от таких вот как ты! Ты же из этих, увеченных на голову, что рядом живут? Зверьё тоже кое-чего чует, даже если не все видит, вот и убралось. И ты убирайся, нечего тут шататься! Начался дождь. Холодные капли стекали по холодным щекам и горячему лбу Чёрного, который медленно возвращался в Дом, а после — в Четвёртую. Он впервые за долгое время пропустил завтрак. — Цветёшь и пахнешь, Чёрный! Рад-радёшенек небось, что к нам вернулся, в Клетке-то чуть с ума не сошел, поди? Табаки достал губную гармошку и затянул песню приветствия, Волк и Горбач расспрашивали про Клетку, а уже через минуту, перебивая друг друга, начали вспоминать своё время, проведённое в изоляторе, Толстый бросался во всех разноцветными кубиками. Общему приподнятому настроению, помимо Чёрного, не соответствовали Лэри и Сфинкс — из нелюбви к Клетке, и Лорд — хер знает почему. А ведь в последние пару дней перестал вести себя как страдающая, обиженная всеми баба, даже смотреть стало приятнее. «Передумал вливаться в общество, маленький избалованный ублюдок?» — подумал Чёрный с досадой, кидая рюкзак с промокшей жилеткой на пол и падая на кровать лицом вниз. Все положительные эмоции, включая заинтересованность Лордом, растворились в мыслях о лающих, улыбающихся псах. О его семье. Чёрный лежал долго, не обращая внимания на происходящее, он не знал, сколько времени прошло — две минуты или день? Невидимые часы внутри продолжили свой отсчёт, когда Чёрный, не глядя, потянулся за рюкзаком, достал Моби Дика, открыл его на начале и заново пошёл по истории, длинной и тягучей, странной. Теперь в любое время для него не будет ничего лучше истории о белом ките. Особенно когда это не просто кит. Услышав возню, хриплое дыхание совсем рядом, Чёрный не отвлёкся. Не отвлёкся он и когда услышал звук падения чего-то тяжелого. «Откуда у Горбача чемодан, да и откуда там столько всего?» — мысль пронеслась и улетела в открытое окно, чтобы не возвращаться. — Ещё раз, давай, давай. — Длинная туша Сфинкса бросила тень на Чёрного. — Хватит загораживать свет. — Чёрный повернулся и уставился прямо в глаза Лорда, висевшего, судя по всему, на спинке кровати Горбча. — Прошу прощения, — ответил Сфинкс и отошёл. — Я специально повесил Лорда сюда, чтобы не мешать твоему весьма увлекательному времяпровождению. — Ты идиот? — Нет, но раз ты задаёшь такие вопросы, то за твоё умственное и психическое здоровье поручиться не могу. — Хватит чушь нести, я не про это! Ты что творишь?! Кровь прилила к лицу Лорда, он загнанно дышал, его руки-палочки дрожали. Да, Чёрный ужаснулся, ему было неприятно, но он ничего не сделал, чтобы помочь ему спуститься. Лорд упал во второй раз. И снова не издавал ни звука. Только теперь Чёрный вскочил, перевернул Лорда с живота на спину, предварительно прощупав позвоночник и рёбра. — Я положу тебя на кровать. — Пошёл на хер! — Да как скажешь. — Чёрный поднял Лорда и положил на свою кровать, повернулся к общей кровати и спросил сидящих там: — А вы чего уставились? Табаки и Волк смотрели на Чёрного с недоумением. Как люди, невольно прислушивающиеся на улице к речи на языке, которого не знают. — Ему это нужно. — Волк говорил с Чёрным, словно тот был Толстым — огромным несмышлёнышем. — Он сам просил его на кровать подвесить?! — Нет, но Сфинксу виднее, что нужно Лорду, а что нет. Табаки не шёл против Сфинкса, а редкие споры Волка с последним нельзя принять за конфронтацию — он потащился бы за ним на край света, помани Сфинкс несуществующей рукой. Кто там ещё? Слепой? На всех, кто не Сфинкс, он плюёт с крыши Дома. Лэри? Чтобы он пошёл против Сфинкса должна начаться массовая резня, в ином случае о происходящем в Четвёртой не узнает никто. Горбач? Очень сильный, даже Слепой не ушёл бы невредимым после драки с ним. Это если бы он дрался, а его тихие слова «Может не стоит?» Сфинкс легко проигнорирует. В том случае если та малая вероятность, что Горбач вмешается, оправдалась бы. Случись подобная хрень в Четвёртой без участия Сфинкса, «освободителем от гнёта» выступил бы… сам Сфинкс. Чёрный повернулся к нему: — Твои аргументы? — На мой взгляд, он не убережён от опасностей, а его адаптация в Доме длится слишком долго, — говорил Сфинкс, глядя Чёрному в глаза. — В случае чего мы ему помогаем… если получается, и мы оказываемся рядом. Однако я считаю, что ему нужно уметь защитить себя самому и при случае — сбежать. — Сбежать? От кого?! Даже если ты прав, ты считаешь, твоё решение — подвешивать Лорда на спинку верхней кровати — нормальным? Мне больше кажется, что ты горишь желанием его убить, а не сделать сильнее. — Он не умрёт. — Какой самоуверенный, наш спаситель тех, кто в этом не нуждается, — протянул Чёрный, потеряв терпение. — Слушай, может, тебя в своё время Слепой так подвешивал, пока ты коленями цеплялся за спинку кровати? Оно и видно — мозги в крови утонули и выдают идеи, достойные глубокого уважения какого-нибудь маньяка-садиста. Единственный, от кого Лорда нужно защищать — ты! Сфинкс молчал, не отрывая взгляда от Чёрного, а он чувствовал себя полным идиотом. Тишину разрывало только сиплое дыхание Лорда и усиливающийся стук дождя. Чёрный сел на колени рядом с кроватью. — Подняться можешь? Лорд поднял голову и пронзил Чёрного ненавидящим взглядом. Словно это он подвесил его на кровати Горбача, а не Сфинкс. — Съебись отсюда, мразь! И не подходи ко мне больше! Они смотрели друг другу в глаза, пока Чёрный медленно поднимался с колен. Чёрный ничего не понимал — редкое чувство. Не нужно быть чтецом эмоций, чтобы понять, что ненависть Лорда направлена на Чёрного. Почему? Почему так?! — Прошу прощения, что потревожили тебя, Чёрный, — заговорил Сфинкс. — Продолжай читать, но больше не вмешивайся. Об этом тебя своими словами попросил Лорд, этого прошу и я. Чёрный стоял и смотрел, как Сфинкс поднимал Лорда и снова подвешивал на кровати Горбача. На бледных руках Лорда выделялись костяшки — Чёрному казалось, что они либо порвут тонкую натянувшуюся кожу, либо выскочат из суставов. Но нет — Лорд разжал пальцы и полетел вниз вместе с чем-то внутри Чёрного. Но если Лорд через пару минут приподнялся на трясущихся руках, то это что-то внутри Чёрного осталось внизу и, наверное, останется там навсегда. Чёрный отвернулся и медленно пошел в ванную. На раковине для колясников лежал длинный светлый волос — Чёрный поднял его и замотал вокруг безымянного и указательного пальцев на левой руке. Он наклонился и посмотрел в зеркало. На него смотрел трус — самый отвратительный трус из всех, кого Чёрный знал. Лицо у него было спокойное, в меру равнодушное — как и всегда. Он снял волос с пальцев, кинул его в мусорную корзину у умывальника и вышел из ванной.