As we live a life of ease

Чёрный, переодевшийся для тренировки, стоял перед дверью в заброшенный класс. — Выясни, что с ним случилось, — в который раз попросил Конь, перехвативший его по пути в тренировочный зал. Чёрный вошёл и закрыл за собой дверь. — Лэри. Лэри лежал на матраце посреди запыленного кабинета с закрашенными чёрной краской окнами и пялился в потолок. Белки глаз покраснели, тощие руки — даже «грабли» Сфинкса казались толще — были вытянуты вдоль туловища. — Меня сюда Конь притащил. Сказал, что ты всю ночь прощался с ним и другими Логами, а после заявил, что будешь лежать здесь, пока за тобой не придёт смерть, и отказался объяснять причину этого поступка. — Чёрный глубоко вдохнул, словно в воздухе была лишняя порция терпеливости. — Так что за идиотизм ты устроил? — Почему идиотизм? Ты пришёл. Я долго ждал тебя. Это было бы смешно, понимай Чёрный хотя бы пятую часть из происходящего. Он последовательно вспоминал события прошлого дня и то, почему он должен был отыгрывать роль смерти в трагедии имени Лэри. Вчера Лэри ударил Курильщика — вероятно, с этого всё и началось. Хотя бил он его за те три дня, что Курильщик в стае, каждый день. Курильщик уехал в туалет. Потом Сфинкс пошёл за ним. После — Табаки начал убеждать Лэри, что тот убил Курильщика. Лэри не верил. Удивительное началось дальше, когда к Табаки подключился Лорд, проявлявший своё чёрное чувство юмора не больше пары раз в год. Голос был серьёзный и убедительный, но сами слова казались Чёрному чушью. «… А чтобы скрыть, что ты убийца — тебя самого придётся убить, — Лорд повернулся. — Не подсобишь, Чёрный?» «Что за кривая логика! Да и есть ли она там вообще? — подумал он тогда. — Запорол всё, а ведь Табаки так старался, ну какой идиот поведется на такой очевидный сарказм?» Достаточно того факта, что Лэри повёлся. Чёрный отчасти мог его понять — Лорд шутил редко и с такой же постной физиономией, с которой делал всё остальное. Вот Лэри и рыдал всю ночь, скорее всего ещё и пил, ожидая смерти, — теперь всё стало более очевидным. Вариант того, что его мучила совесть от убийства Курильщика, можно было даже не рассматривать — на кой хер тот ему сдался? «Никто, даже Слон, не поверит в этот бред, если ему рассказать», — решил Чёрный, разобравшись. — Хватит! — крикнул Лэри. — Хватит молчать, Чёрный, мы оба знаем, зачем ты здесь. Хватит… Хватит медлить! Чёрный отвесил Лэри подзатыльник: — Ты умер и не заметил этого, идиот? — сказал он, вышел и захлопнул дверь. Никогда ещё воздух коридоров не казался таким свежим. — Ну как, как он там? — нервный Конь подскочил к Чёрному. На миг его даже охватило чувство вины перед Конём. Длинные светлые волосы, обычно собранные в хвост, сейчас напоминали причёску Слепого, прыщи, частично скрытые спадавшими на лицо сальными волосами, налились красным, в глуповатых глазах застыло беспокойство. Чёрный посмотрел на Коня, а после заявил: — Плох. Только что сказал, что умер. Пока Конь ахал и забегал к Лэри, Чёрный ушёл. Лэри, конечно, стоило бы проучить за нарушение спокойствия в спальне, но Чёрному даже хотелось, чтобы он выжил Курильщика. Он сам не понимал, почему только что не запорол старания Табаки. Табаки и Лорда, заступившегося за Курильщика. Самоуверенного Лорда, глядящего на всех как на дерьмо. Нервного Лорда в Кофейнике, сидевшего рядом с Курильщиком, потерянного, не отрывавшего взгляд от зажигалки, которую ни на секунду не прекращал крутить вокруг своей оси, видимо, намереваясь создать вечный двигатель. Лорда, который вступился за Курильщика, хотя этим занимался Табаки… Вариант событий, созданный нерациональной частичкой Чёрного, перекрывал путь всем другим зарождавшимся объяснениям причины, побудившей Лорда заступиться за Курильщика. За Курильщика, рядом с которым Лорд так нервничал… Однообразные мысли прилипли к Чёрному, словно старая жвачка. Он остановился и повернулся к исписанной стене, на мгновение подумав, что один удар головой об неё ещё никому не вредил, а уж ему-то помог бы поставить мозги на место. А уж Курильщику несколько ударов головой об стену и вовсе не повредили бы. Сука. Чёрный знал, что несправедлив, но на секунду захотел раскрыть шутку Табаки и Лорда, чтобы Лэри продолжил изводить Курильщика ещё более озлобленным и уже не слушающим никого, чтобы он пошёл дальше… Чёрный ударил голову о стену, убедившись, что никого поблизости нет. Удар обжёг голову, и Чёрный постоял прислонившись лбом к стене — постоянно холодной — жарким летом, зимой или, как сейчас, ранней и прохладной осенью. Чёрный отстранился и пошёл в зал. В нём было не протолкнуться. Зеваки — их Чёрный ненавидел — пялились на Помпея, и с каждым днём напряжение между Шестой и остальными нарастало, а Птиц и Крыс, хлопающих осовелыми глазками, всё прибывало. Придурки. Чёрный отвёл взгляд и начал разминку, но не мог сосредоточиться на тренировке. Необычный глухой стук резал по ушам. А ведь раньше Чёрный сосредотачивался при любых условиях. Чёрный закончил тренировку через сорок минут — минимальное время, установленное Чёрным, — когда стук начал приобретать некую периодичность. «А он уже лучше метает ножи. Теперь уже от стадии намёков — к открытому вызову. Что тут сказать — деградируешь, Помпей. Едва Лэри оправится — снова начнёт бесить своей паранойей по теме свержения Слепого». — Что-то ты начал меньше работать, Чёрный. «Интересно, блять, почему?!» Чёрный, уставившись на Помпея, пожал плечами на невысказанный вопрос. Сделав растяжку, он пошёл в спальню. «Может, теперь бегать тренироваться в Наружность?» В спальне Курильщик, Сфинкс и Толстый спали как убитые, остальных не было. Чёрный принял душ и, не торопясь, переоделся, а после пошёл в столовую. Приёмы пищи для всех были делом нерегулярным — за столом Четвёртой были только Горбач, Табаки и Лорд. Чёрный с редким чувством голода уставился на свою порцию. Овсяная каша, яйцо, хлебец с маслом и чай, уже прохладный и отдававший мочой, но даже это не портило аппетит. С того момента, как Чёрный начал серьёзно заниматься в зале, он всё реже ел с удовольствием. — Ты не видел Лэри? — спрашивал Горбач. — Видел. Овсянка. Ещё тёплая, ароматная… — Клещами! Клещами из тебя и Слепого нужно вытаскивать информацию! — пробурчал Табаки с набитым ртом. — Что ты видел? Что с ним вчера случилось? Что он делал? Где он был? С кем… — Видел его лежащим на матраце в одном из неиспользуемых классов. Вчера истерил, прощался с Логами, стонал о загубленной судьбе. После — ждал смерти от моей руки. Спасибо Лорду. — А я здесь причём? — Ты убедил Лэри, что его покараю я. — А, вспомнил! — завопил проглотивший еду Табаки. — Покараешь?! О, да, представляю, как ты его караешь, аки чёрт, наказывающий грешника, ты покарал бы его, сварив в кипящем масле, оставаясь глух и стоек к его крикам и мольбам, ибо преступление тянет за собой наказание, а потом… Чёрный расслабился, вспомнив, что манеру превращать любое мелкое событие в рассказ он перенял от Волка. Только Волк обычно обращался к средним векам, а Табаки — к мифам. Кровожадные истории в исполнении Табаки не мешали Чёрному с удовольствием завтракать. А вот Горбач на середине красочных описаний Шакала отложил приборы и ушёл. Горбач не любил Табаки, не любил Слепого, Сфинкса, Чёрного, Лорда, не любил способности на жесткость, способности на совершение «преступления против природы», как он в детстве называл убийство. Он перелистывал описания побоищ в книгах, плакал над каждой смертью персонажей, а в реальном мире жалел животных, проводя время с ними в разы больше времени, чем с людьми, а некнижные люди оставались чужими. Табаки на тонкую душевную организацию Горбача клал. Как и Лорд, заткнувший Шакала спустя минуту после ухода Горбача. Как и Чёрный, сосредоточенный на еде и не обращавший внимание на происходящее. Четвёртая спальня — безымянная. Они не пытались играть в общность, как Птицы и Псы, их не объединяло единство поведения и внешности, как Крыс и Фазанов. Чёрный, закончив есть, попрощался с Лордом и Табаки. — Неужели не хочешь сделать бутерброды для проспавших состайников?! — крикнул Шакал вслед Чёрному. — Каков эгоист, только погляди на эту свинью, Лорд!.. Чёрный ушёл в библиотеку, надеясь не застать там Скрепку — вчера он закончил первую книгу, а в библиотеке хотел начать вторую. Зал для тренировок перестал успокаивать, а в изолятор ещё нужно было попасть. За дверью — слишком высокие, вечно хихикающие голоса, Чёрный почти отвык от девчонок. Он вошёл, и голоса притихли. Скрепка, Чёрный смотрел только на неё, выглядела возмущённой до глубины души, словно Чёрный вошёл в библиотеку с членом наперевес. Но выгнать его уже не имела права — по выходным в библиотеку приходить можно было с утра. Странная. Скрепка здесь два года, девушки не общались с парнями больше трёх лет, но она продолжала считать, что никем не нарушаемый запрет на взаимодействие девушек и парней был решением дирекции. Чёрный, проходя мимо непривычно низких ходячих девушек, краем глаза уловил среди волос тёмных оттенков ржавый отблеск — Рыжая. Её — одну из немногих — Чёрный всё ещё помнил, хотя единственное общее, что объединяло их в детстве, — периодическое избиение Слепого. Девушки остались позади и продолжили болтать, хихикая. Чёрный сел за стол у подоконника, достал из рюкзака книгу, надел взятые из футляра очки и начал читать, забыв о девушках, обычно приходивших после обеда, а не до него… Он поднял взгляд и, приподняв очки, протёр глаза, когда лучи появившегося солнца нагрели оправу. Чёрный снял их и, щурясь, продолжил читать — осталось двадцать семь страниц. — Библиотека закрывается! Чёрный вышел из библиотеки, прошёлся по коридорам. Через двадцать минут — Чёрный сверился с часами — он вернулся, достал ключи, открыл дверь и вернулся на своё место. Дочитав, Чёрный зажмурился и открыл глаза. Он пропустил обед — для этого даже не нужно было смотреть на часы. Поднявшись, он потянулся, поставил книгу на место — средненько, хранить у себя не имело смысла — и вышел из пустой библиотеки. Только ближе к вечеру заявлялись картёжники с Лордом во главе, озлобленные на себя и друг друга. Обычно он уходил после их шумного появления, передавая из рук в руки дубликат ключей, но не в этот раз — сегодня у четвёртой была Ночь Сказок, так что эта возможность пересечься с Лордом вне спальни испарилась. Положив ключи на круглый стол в центре помещения, Чёрный вышел. Эта ночь должна быть бессонной — нужно было немного поспать хотя бы вечером. Свет ударил по лицу, по глазам, словно ожог. Чёрный проснулся, зажмурил прослезившиеся глаза и протёр их. Темнота, пьяные сказки и тихие песни убаюкивали лучше документалок, иногда приносимых Тряпкой. Руку на выключателе держал Слепой, криво ухмыляясь и зажимая в другой руке три двухлитровые бутылки, наполненные до краёв. Длинные тонкие пальцы держали бутылки за горлышки, напоминая Чёрному то лапы паука, то ветки, то червей… Непонятно что, но живущее отдельной от Слепого жизнью. Указательный и средний пальцы на левой руке Слепого Черный однажды сломал. И сейчас, вспомнив почти испугавший тогда хруст, он успокоился. Режущий глаза свет перестал быть проблемой. Горбач и Македонский скинули матрацы с общей кровати на пол и распахнули окна, прохладный ветер окончательно разбудил Чёрного, и он поднялся. Лорд и Табаки переместились на матрацы и закурили. Курильщик двигался словно тюлень. Нет, и тюлень двигался лучше Курильщика, пытавшегося слезть с общей кровати. Чёрный подхватил его, когда тот чуть не ударился головой о пол, перевернул и положил на матрац. Курильщик обхватил Чёрного слабыми руками, начав бормотать благодарности. Чёрный мельком осмотрел его. Суповой набор, как обычно, только глаза потемнели, потеряли обычную настороженность; прилизанная чёлка растрепалась, а щёки порозовели. Пьяным Курильщик вызывал у него меньше отторжения и казался забавным. Даже несмотря на то, что к Курильщику подобрался Лорд. Македонский укрыл обоих одеялом, провонявшим настойкой. Чёрный сел скрестив ноги напротив. Спать не хотелось. Кто-то снова выключил свет — Ночь Сказок продолжалась. Чёрный потягивал через трубочку остатки настойки, от которой распространялось тепло по всему телу, особенно приливая к лицу. Лорд почти полностью сбросил свою часть одеяла — в свете огоньков от сигарет было видно — и Курильщик забрал себе большую часть, довольно вздохнув. Чёрный со своего места чувствовал распространяемые им флюиды любви и пьяного умиротворения. «Милый мальчик». Табаки, хоть и был пустословом и дебоширом, чем бесил Чёрного, умел давать удивительно точные и в то же время краткие характеристики. Чёрный осознал это перед тем, как заснул, когда Горбач и Лэри разводили активность рядом с ним. Осознал, перематывая в голове короткий диалог с Курильщиком, состоявшийся после ужина. «Здесь все психи, один другого хуже», — сказал Чёрный ему, ставшему жертвой негодования Шакала. «Да нет, почему же психи? Просто игроки», — ответил Курильщик. «Милый мальчик». Эти слова могли скрывать за собой одобрение или снисхождение, симпатию или брезгливость. Курильщик и был двояким. Слабый, но не ищущий защиты. Умный, но чересчур снисходительный к оппонентам. Умеющий рассуждать, но останавливающийся, едва достигает первых результатов. Хотя откуда бы ему знать, что обнаруженный им подводный камень скрывал под собой бездну, в которую боялся влезать даже Сфинкс? Все в Доме жили в своём придуманном мире, считали Наружность столь же непригодной к жизни, как безвоздушное пространство, а Курильщик считал их не более чем заигравшимися детьми. Милый умненький мальчик и забавные заигравшиеся убийцы, так, что ли? Дымящий Курильщик словно спал с открытыми глазами, что-то говорил Горбачу, не осознавая своих слов, — так казалось Чёрному — брал из рук Македонского воду и проливал её на матрац. Лорд смотрел на Курильщика странными пьяными глазами и молчал, хотя при обычных обстоятельствах с удовольствием выбил бы ему зуб или поставил фингал за пролитую воду. А Чёрный всё смотрел на Курильщика. Сейчас он не ревновал Лорда к нему, глодавшая на протяжении нескольких дней злоба исчезла, хотя, скорее всего, ненадолго. И Чёрный рассматривал, разделял Курильщика по частям и разглядывал их с любопытством мальчишки, отрывавшего крылья бабочкам. «Самое страшное, — думал Чёрный, не слушая затянувшего песню Табаки, — что Курильщик прав, если рассматривал поведение этого кретина. Но в том-то и дело, что кретина!» Чёрный вздрогнул, понадеявшись, что никто этого не заметил. Зажмурившись, он отвернулся, потянулся за сигаретами в центре матрацев — курил он редко, но бывало — и затянулся. «Он не видит всего, на место вожака не метит, учить жизни пока никого не планирует, не бросается на людей, не бесится — проблем не доставит. Но всё равно странно, почему я так не хочу с ним связываться?» Сухой жар успокаивал и нагонял сонливость, а дым выветрил мысли о Курильщике из Чёрного. Слепой облокотился спиной на спину Чёрного и рассказывал об извечной борьбе фениксов и василисков, о том, как первые пробивали своими мощными клювами скорлупу яиц и съедали нерожденных василисков, бывших их единственным источником пищи. И о том, как василиски оказались вытесненными в самые глубину леса… — А что фениксы? — спросил лежащий слева Горбач. — Если они едят только василисков, то они тоже пошли за ними? — Они гнездуются на самых высоких деревьях Леса, где ещё остался свет. Таких мало, они растут по краям. Поэтому фениксы ждут, когда василиски вернутся, а до тех пор обращаются в пепел. Им это не мешает. Когда василисков мало, они прячутся и почти не плодятся, тогда фениксы обращаются в пепел и возрождаются, когда василиски возвращаются на места своего гнездования… Слепой был так словоохотлив только четыре ночи в году. Ночи Сказок. Длинные пальцы шевелились, мяли одеяла, отражая эмоции хозяина. Табаки, когда Слепой ответил Горбачу, снова запел одну из своих песен с бесконечно повторяющимся припевом. Тихое шуршание сминаемых одеял, напряжение мышц, ощущаемое Чёрным. Тяжесть исчезла — Слепой отстранился, потянувшись за куревом. Табаки затянул припев и, завывая, висел на Сфинксе. Он опрокидывал в себя стаканы с настойкой и поил Сфинкса из бутылки — стеклянный стук и плеск то и дело прерывал песни Шакала. Отношения этих двоих — одна из тех вещей, которые Чёрный не мог понять. Табаки признавал взаимодействия в основном потребительского толка, склонялся к авторитетам и спорил с ними же, относясь ко всем ровно. Парочка исключений: Лорд и Сфинкс. С первым — откровенная симпатия, Лордом особо не разделяемая, больше и думать нечего. Со Сфинксом, особое отношение к которому Шакал не выпячивал, было по-другому — эта приязнь была взаимной и выражалась странным образом. Общаясь как с остальными, они всегда становились на сторону друг друга. Всегда. А вот причина такого отношения, добиться которого ни Слепой, ни Лорд не могли, была покрыта мраком. Шорох. Слепой лёг рядом, больше не прислоняясь к Чёрному. Огонёк зажатой в зубах сигареты освещал его широкий рот в ранах и гнойниках. — Эй, Чёрный, хватит молчать, — заверещал Табаки. — Мне надоело работать за всех. Давай, и ты расскажи сказку! Чёрный рассказал о принципе работы двигателя внутреннего сгорания. Ночь продолжалась.