This bitter Earth

Голос. Этот знакомый до помутнения перед глазами голос, явившийся из самого страшного сна, случившимся с Гилбертом и Людвигом наяву совсем недавно. Голос, от которого внутри становилось так же холодно, как зимой на родине его владельца. Брагинский. От него веет морозом даже в тёплый день конца июня. Какое сегодня, кстати, число? Людвиг резко позеленел. Сразу было видно, что он не готов к такому скорому приезду. Гилберт, у которого наконец прояснилось в глазах, сумел даже различить мелкие капельки пота на его лбу, скатывающиеся в несколько больших. И в глазах было только одно, поглощающее и наводящее панику. Тот самый страх, что когда-то он различил в голубых глазах Бонфуа. — Да-да, я сейчас, — низкий голос Людвига был едва слышим, с хрипотцой, будто ему не хватало воздуха. Глаза метались по всей комнате старшего Байльшмидта и все время останавливались на желтой птице, спокойно сидевшей на жердочке в клетке. — Какого черта? — у Гилберта слишком резко все прояснилось в голове, и до него дошло, что Пруберд в клетке. В гребанной золотой, мать ее, клетке, которая не давала птицу должной свободы. — Что ты хочешь с ним сделать? Ты что, думаешь… — У меня нет столько времени ждать, Байльшмидт, — раздалось снизу. Наконец, Людвиг, найдя полотенце, накрыл клетку, еще раз окинул тревожным взглядом комнату и пошел принимать «гостя». Гилберт решил не отставать, чтобы окончательно разобраться, что его брат решил сделать с Прубердом. — Здравствуй, Людвиг. Около порога в прихожей стоял Брагинский, рядом с которым Гилберт почувствовал себя необычайно маленьким. На губах не было той жутковатой улыбки, напротив, уголки губ были опущены вниз. В глазах читалась открытая неприязнь вперемешку с желанием быстрее отделаться от чего-то. — Может, пройдем уже? Расскажешь мне, как дела. Конечно, русский осознавал, что дела у немца идут из рук вон плохо. Людвиг в последние несколько недель сильно истощал и выглядел избитой собакой. Брагинский понимал, что с экономикой и политикой в Германии полная беда. Наверное, зачем-то хотел таким методом немного задеть Людвига, это Гилберт увидел по проскользнувшей на лице русского тени злорадства. — Жить можно, — коротко отозвался Людвиг, глядя себе под ноги. Он старался держать голос ровным, холодным, но все равно в нем проскальзывали нотки паники. Руки тоже выдавали — Людвиг ими хрустел, не зная, как еще спрятать крупную дрожь. Они прошли на кухню, где Людвиг стал искать остатки чая. Брагинский сел за небольшой круглый стол, поставив на пол небольшой черный кейс. — Я… прости, наверное, могу предложить только кипяток. Брагинский ничего не ответил, лишь ближе придвинулся к столу и начал доставать из кейса документы. — Что…так сразу? — голос Людвига совсем стих, он окончательно поник. — Ну, тогда я схожу наверх и принесу его. — Ага, -Брагинский раскладывал на столе множество бумаг с уже полным беспристрастием в глазах. Гилберта все это очень волновало. Он не понимал, зачем нужен тут желтый птиц. Причём здесь он и документы? Или, постойте-ка… Младший Байльшмидт вернулся быстро с клеткой в руке. — Тебе нужно расписаться здесь и вот тут. Все остальное — сам договор, — Иван протянул в руки Людвигу бумаги, и последний начал их внимательно читать. Пока Байльшмидт занимался чтением, Брагинский снял полотенце с клетки и стал рассматривать со всех сторон желтую канарейку, прочищавшую перья. Увидев русского, птица слегка поежилась и надулась в ожидании. Все зависло в ожидании того, когда Людвиг прочитает договор. Стало тихо. Слишком тихо. Даже привычный стук стрелок циферблата поглотила тишина. — Мне нельзя будет с ним видеться? — с горечью в голосе задал вопрос Людвиг. Брагинский кивнул. — Боже, — Людвиг, со скрипом отодвинув стул, медленно осел на него и зарылся в свои растрепанные волосы. — Как долго мне нельзя будет с ним видеться? Брагинский задумался, смотря на Байльшмидта с сожалением. — Скорее всего, тебе с ним вообще больше нельзя будет видеться. Это не по моей воле, сам понимаешь. Приказ сверху поступил еще давно, он должен был быть у меня еще со смерти Гилберта. Людвиг вздрогнул. — Я оттягивал этот момент так долго, как мог. Боялся, что ты сломаешься. Но, приказ. Людвиг начал кивать. Да, приказов нельзя ослушиваться. От его подписей все равно ничего не зависит. Младшего Байльшмидта просто поставили в осведомленность. Людвиг быстро расписался там, где оно требовалось. Что-то внутри Гилберта оборвалось. — Можно попросить… — единственный раз Людвиг решил поднять взгляд на русского. — Он не любит быть в клетке. И сегодня вообще туда попал в первый раз. Ты можешь держать его свободным? Брагинский взглянул на птицу, перевел взгляд на младшего Байльшмидта, улыбнулся и ответил: — Думаю, это все же можно устроить. Ты ведь никуда не улетишь, правда? Птица чирикнула. -В таком случае, нам уже пора.