Сьюки
Увидев, как он стоит передо мной, я ощутила, словно в первый раз за последние четыре года могу дышать. Или, может, малыш Фортенберри упал чуть ниже в родовые пути? Мгновение застыло. Мгновение любопытства. Всегда ли он был так высок? Так силен? Так сексуален? Привлекателен во всех отношениях. Но важнее, чем физическое влечение, которое я, очевидно, по-прежнему испытывала к нему, было то, что он все еще владел моим сердцем. Я давно уже знала, что люблю его, так что не понимала, почему так удивилась, услышав, как он говорит, что все еще любит меня. Его реакции на малыша Фортенберри было достаточно, чтобы я поняла, что ему не все равно. И — надо признать — его неловкая позиция, с тех пор как он прошел в дом, забавляла меня. Но первые слова произнес Эрик, которого я знала прежде. Тот, кто был чертовски уверен в себе и, несомненно, готов пинать твою задницу, если ты не выполнишь его команду. Однако его тело рассказало мне другую историю. Почти робкий в движениях, словно он был готов сорваться из комнаты в любой момент, он напомнил мне о времени, когда потерял больше тысячи лет воспоминаний. Передо мной было прекрасное сочетание двух Эриков, которых я узнала и полюбила. Я словно смотрела на наше прошлое. Прошлое, когда упрямая официантка влюбилась в пораженного амнезией вампира. Но, как и его признание, моя телепатия ничуть не помогала в том, чтобы рассказать мне, каким могло бы быть наше будущее. У меня не было выбора, кроме как сбросить свои щиты, после того как я копалась в мозгах своей семьи и друзей, — я понятия не имела, что Джейсон тоже видел сны об Эрике, — но видеть, что он стоит там, в доме, в который вернулся только ради меня, было слишком нереально для слов. Слов, сформулировать которые он не дал мне времени — и еще меньше, чтобы произнести их, продолжая говорить: — …я хочу, чтобы ты вернулась в мою жизнь. Хочу стать частью твоей. Хочу, чтобы ты была моей. Мое сердце на мгновение замерло, когда он замолчал. Подозреваю, он ждал, что я начну рвать, метать и кричать из-за этого слова. Принимать его за чистую монету и ошибочно приравнивать себя к его собственности. Его имуществу. Я была почти уверена — он ждал, что я скажу, что принадлежу только себе и никому другому. Но те дни давно прошли, и это все равно было ложью. Дело в том, что я была его, и была на протяжении четырех лет. Женщина, сидящая перед ним, узнала за это время, что это слово было синонимом еще одного, исходящего от человека перед ней. Поэтому, когда я просто сидела там, ожидая, что он скажет, — потому что женщина перед ним не изменилась настолько сильно, чтобы сделать все это для него проще, — он продолжил, добавив: — Я не ожидаю, что это произойдет в одночасье, но мне нужно знать, готова ли ты хотя бы рискнуть. И если нет — если ты скажешь нет — я приму это. Уйду и оставлю тебя наедине с твоей жизнью. Но поверь, я серьезен, когда говорю, что это будет последний раз, когда ты говоришь мне «нет». Как серьезно… Его манера поведения. Выражение лица. Его слова. Но вместо ответа на его вопрос я задала свой собственный, чтобы у него не было никаких сомнений в моих намерениях.Эрик
— Знаешь, почему я все эти четыре года была одна? И вот опять… Ожидая неизбежной чуши «я принадлежу только себе», я лишь поднял брови в ответ, а потом сжал челюсти, чтобы не зевать, когда услышу, что она собирается сказать. — Однажды я пошла в царство фей на пятнадцать минут и вернулась, узнав, что меня не было целый год. За это время мой брат утратил надежду и продал дом, принадлежавший нашей семье несколько поколений. Мужчина, которого, как я думала, я любила и, как я думала, который любил меня в ответ, перешел на новый этап жизни и стал королем, восстановив поместье своей семьи и не показав даже капли веры, что я однажды вернусь. Она сделала глубокий вдох и пристально посмотрела мне в глаза, продолжая говорить: — Но уже в первые пятнадцать минут после возвращения домой мое сердце должно было понять, что ему пытались сказать мои глаза. Каждая деталь была именно такой, какой я хотела бы ее видеть. Только любовь могла бы сделать все таким идеально подходящим для меня, но не любовь к дому сделала его столь великолепным. Это была любовь нового владельца к прежнему. Ты был единственным, кто не потерял надежды. Единственным, кто готов был сделать ставку на мое возвращение. Ты был единственным, кто верил в меня. На меня смотрели те же пронзительные карие глаза, наполненные теплом, что я не видел с того момента, как был пристегнут серебром под ее домом, чтобы не поддаться команде ведьмы и не встретить солнце, когда она закончила свой рассказ словами: — Так что последние четыре года я делала то же самое, восстанавливая свое сердце и подготавливая его, потому что я никогда не теряла веры, что в один прекрасный день ты вернешься, чтобы принять его. Ее неожиданные слова бушевали в моей голове, но, не найдя подтверждения, которое я искал, я произнес приказ, прозвучавший скорее как мольба даже для моих собственных ушей: — Скажи это. Она сказала уже многое, но мне нужно было еще и это. Улыбаясь, она поддразнила: — Что? Что я была единственной, кто не держал пари на твое возвращение? Если бы я удосужилась прочесть их мысли, а ты бы позаботился о поддержании связи, мы могли бы сейчас подзаработать. Тим купил себе автомобиль несколько месяцев назад, так что ему он на самом деле не нужен, но ты же должен заменить корвет, который отдал Лафайету? Подойдя ближе, словно центробежная сила вращения Земли или сила моих чувств к этой женщине притягивала меня, я сел на диван рядом с ней. Не желая больше играть в любые игры, я сказал более настойчиво: — Скажи. Это. Но пора бы уже знать лучше. В конце концов, я слишком хорошо знал, как она в прошлом реагировала на мои приказы. И доказывая мою правоту в том, что полуфеи не сдают позиций, она заставила меня ждать, дразня, игнорируя мою мольбу и ухмыляясь. — Мне нужно взять кредит на авто? Теперь у меня высокооплачиваемая работа, я могу это сделать. Или могу просто дать тебе денег. Может, доллар за раз, пока ты будешь танцевать за него? Не хочу, чтобы ты подумал, что я содержанка или типа того. — Сьюки, — проворчал я. — Эрик, — игриво прорычала она в ответ шепотом. Я был не в силах больше контролировать себя, — теперь, когда она была так близко, — и мои пальцы по собственной воле вплелись в ее волосы. Подведя ее губы гораздо ближе к моим, глядя в ее вызывающе горящие глаза, — в то время как ее тело таяло под моими прикосновениями — я спросил: — Почему ты так чертовски упряма? — Говорил горшку котелок: «Уж больно ты черен, дружок»*, — хихикнула она. — К тому же, это одна из вещей, которые ты во мне любишь. Верные слова… И так как теперь мы были на равных, я не склонен был поддаваться, как хотел, но подозревал, что мы оба желали, чтобы я наклонился ближе и покрыл считанные миллиметры, все еще разделявшие наши губы. Но больше, чем просто чувство победы, взыграло во мне, когда она сама сократила это расстояние, прижав свой рот к моему и вдохнув жизнь в мое давно мертвое сердце. — Я люблю тебя, Эрик. Больше всего на свете. И даже если ты выйдешь за дверь и исчезнешь из моей жизни навсегда, я все равно буду любить тебя до последнего вздоха. До ее последнего вздоха. Я надеялся быть рядом, чтобы засвидетельствовать это. Только чтобы увидеть, как она возродится следующей ночью как мое вампирское дитя. Но… Одно дело за один раз.Сьюки
Распутный стон сорвался с моих губ, но он целиком поглотил его в поцелуе, наклоняясь над моим намного более крупным, чем обычно, телом. Я не знала, стоило ли ругать младенца Фортенберри или благодарить его за то, что, не имея этого живота, я бы уже забралась ему на колени и посрамила бы одну бесстыдную эстонскую танцовщицу. К моему собственному стыду, у меня до сих пор был двор, наполненный друзьями и семьей. Эрик, казалось, не возражал или даже не замечал ни моих гостей, ни моего живота, продолжая сильнее вжиматься в меня. Или, может, я тянула его на себя? Но не только мои гениталии рыдали от облегчения, когда я чувствовала его в своих руках. Слезы снова потекли из моих глаз, когда он отстранился и посадил меня вертикально, в то время как мои легкие снова гневно расширились, потянув столь необходимый кислород через губы в третьего лишнего в моем животе. Он заботливо посмотрел на меня, а потом усмехнулся моей гримасе, когда я призналась: — Я не могу дышать, лежа на спине. Ребенок пользуется моими легкими как подушками. А мочевым пузырем как батутом. И, видимо, наша общая пуповина работала как плетка-девятихвостка/обеденный колокол, потому что один стремительный рывок малыша выбил из меня воздух, и в то же время мой желудок заурчал громче, чем утративший память вампир, принюхивающийся к фее. — Голодна? — с улыбкой спросил он. И он снова усмехнулся, пока осторожно поднимал меня на ноги, в то время как я проворчала: — Больше, чем просто до индейки. Жадно разглядывая другую часть моего тела, которая выросла за последние тридцать семь недель, — скажем так, близняшек — он хмыкнул: — Котелок, правильно? Я чайник. Приятно познакомиться. — В данный момент меня больше интересует твоя большая ложка, — хихикнула я. — Но халявщик Фортенберри требует засахаренного ямса. М-м-м… Засахаренный ямс… Но другие губы пустили слюнки, когда он соблазнительно прошептал мне в ухо: — Ну, полагаю, мне придется подождать, чтобы в полной мере насладиться твоими сладкими губами. Грязный вампир. Это было одно из его лучших качеств, в которых я сейчас была заинтересована. Но как только я была готова бросить осторожность — и приличия — на ветер, а свои ноги обвить вокруг его головы, я услышала несколько счастливых криков снаружи. «Пэм!» — Пэм? — спросила я, ни к кому конкретно не обращаясь, но так же удивленно, как и все остальные. — Пэм, — вздохнул он, не слишком изумленный, а потом потянул меня за собой на крыльцо. Именно там я увидела красивую светловолосую вампиршу, стоящую возле стола и кажущуюся позабавленной и чувствующей отвращение. Так что день закончился на высокой ноте. Она повернула голову, ощутив наше присутствие, взгляд прошелся по мне, и брезгливое веселье засияло еще ярче, когда она поздоровалась: — Сьюки. А потом, словно Доктор Фил** после лоботомии, она продолжила: — Дорогая Эбби считает, что самоедство — не самая здоровая эмоция. — Пэм, — кивнула я ответ, возвращая ее насмешку. — Поедать клиентов — плохо для бизнеса, но тебя, кажется, это не останавливает. Теперь она казалась скорее веселой, чем испытывающей омерзение, и улыбалась: — Они, конечно, не жалуются. Но прежде чем я успела пожаловаться о том, что не в настроении для ее лесбийских странностей, — потому что нужно было протолкнуть вниз засахаренный ямс — она перевела взгляд на своего создателя и произнесла: — Она подтекает. Такова уж была Пэм. Эмоциональна, как камень-питомец. Но по ней я тоже скучала. Пока я утирала дорожки слез, не исчезнувшие еще с моего лица, ее глаза скользнули вниз по моему телу, заставив меня и остальных тоже туда посмотреть. А потом голос Эрика, обеспокоенно зовущего меня по имени, стал единственным, что я могла слышать, потому что я согнулась пополам, ощутив первую схватку.Эрик
— Нет, — тихо возразила она. — Вниз, в каморку. Я подозревал, что только из-за своей усталости после двухдневного пребывания в больнице, которое так ее вымотало, она позволила мне нести ее в дом. Если бы я знал, что это может сделать ее такой податливой, я, возможно, был бы склонен в прошлом вызывать 911. Но я сделал, как она велела, пользуясь своим даром полета, чтобы мягко опустить нас на подземный этаж, и почувствовал, что ее руки крепче сжали мою шею, когда она задохнулась, оглядев комнату. Я вернулся в дом в ночь после родов, чтобы захватить сумку Сьюки, которую она упаковала перед больницей. Когда неожиданно начались схватки, никто не подумал о том, чтобы забрать ее. Они, наверное, были в шоке, когда увидели, как я схватил ее и взвился в небо, чтобы как можно быстрее доставить ее в больницу. Зная, что никакое количество моей крови не решило бы эту проблему. Но возмущенные взгляды, которые бросали на меня дитя Комптона и ее человек, исчезли незадолго до того, как они смогли взять на руки подарок, что моя любовь так любезно дала им, украшенный копной рыжих волос и яркой дугой губ. Слишком много засахаренного ямса, наверное. Но не имея больше связи со Сьюки, я мог опираться лишь на свои предположения о ее физическом и эмоциональном состоянии, основываясь на ее словах и языке тела. И оба они говорили мне, что она устала. Но даже когда я уложил ее в постель, она не смогла оторвать взгляд от угла комнаты и тихо сказала: — Это ты сделал. Это не был вопрос, но я чувствовал, что ответ должен прозвучать, и признал: — Да, я. Я лег рядом с ней, прижавшись к ее спине, и она зарылась глубже в мое тело, кажется, столь же сильно наслаждаясь контактом. Но мне не нужно было отводить от нее взгляд, чтобы понять, что ее поразило. — Когда? — тихо спросила она, все еще сосредоточенная. Зная, что она не спрашивала, когда я успел ее поставить, я ответил: — Во время твоих путешествий. — Почему? — вопрос прозвучал более благоговейно, чем все остальные. Об этом я очень часто спрашивал себя в прошлом, но до сих пор не мог найти ответа. Я намекнул ей, дразнясь: — А что еще мне было собирать? Памятные ложки? Рюмки? Отведя, наконец, взгляд в сторону, она повернулась в моих руках лицом ко мне и захихикала: — Ну, ты ведь владеешь баром. — Не напоминай, — игриво вздохнул я, закатив глаза. «Фангтазия» утратила свою привлекательность, когда некая болтливая блондинка перестала украшать ее дверной проем своим присутствием. — Я скучала по тебе, — пылко прошептала, крепче сжав меня в объятиях. — Скучала по этому. — Это чувство взаимно, любимая. Лежать с ней в постели без серебряных цепей, удерживающих меня от встречи с истинной смертью под неумолимыми лучами солнца, было гораздо приятнее. — Так, — слабо улыбнулась она. — Это правда происходит? Мы с тобой? — Ага. Мое подтверждение было пронизано большей убежденностью, чем я чувствовал очень долгое время. Это правда происходило. Ее улыбка озарила комнату ярче любой звезды, но я подозревал, что моя собственная могла бы с ней соперничать, когда она сказала: — Я хочу обменяться с тобой кровью. Как бы сильно я ни хотел того же — как бы сильно мне ни пришлось сдерживаться, чтобы не вскрыть сразу же свое запястье и не поднести рану к ее губам, — я чувствовал потребность сказать: — Мы не должны, если ты не уверена. Я знаю, что кровь была виновата во многих из твоих… бед. И я вполне готов доказать, что не нуждаюсь в этом. — Тебе ничего не нужно доказывать, — она улыбнулась и повысила голос. — У меня нет никаких сомнений в том, что я к тебе чувствую, и если бы было хотя бы одно в том, что ты чувствуешь ко мне… Повернув голову к моему маленькому сюрпризу в углу, она добавила: — Это бы покончило с ним. Я был жаден до всего в ней; прижался к ее телу и хитро улыбнулся, спрашивая: — Еще раз, что ты чувствуешь ко мне? За две последние ночи она произнесла это много раз, но я сомневался, что мне когда-нибудь будет достаточно. Она усмехнулась и прижалась к моим губам, сказав: — Я люблю тебя. — Как и я тебя. Слова были искажены из-за моего языка у нее во рту, но я был уверен, что она уловила суть. А если нет, то она будет слышать их снова и снова. И снова. Но ощущение того, как ее язык дразнит кончики моих клыков, напомнил мне о других вещах. Особенно о том, что я хотел познакомиться с ее ртом — в числе прочих частей ее тела. Но свежий запах ее крови после пережитого тяжелого испытания пронизывал воздух, напоминая мне, что она не в форме для встреч такого рода. Даже большого количества моей крови в ней, наверное, не было бы достаточно, чтобы она сегодня была готова к таким событиям, но я ждал ее четыре долгих года. Я, конечно, мог бы подождать и еще несколько ночей. Поэтому, прежде чем она продолжила испытывать мою решимость — или выносливость молнии на моих джинсах — я развернул ее тело, снова прижав ее к себе спиной. Ее протестующий стон затих, когда я провел пальцем вниз по ее шее и тихо спросил: — Ты уверена? Мурашки на ее коже бесконечно порадовали меня, но ответ порадовал еще больше. — Сильнее, чем когда-либо была уверена. Поднеся запястье ко рту, я скользнул клыками в кожу и поместил открытую рану перед ней, а мои губы прикоснулись к ее шее. Облизнув пульсирующую артерию, она повторила мои действия, и в моем стоне не было ни грамма возражения, когда ее кровь потекла в мой рот, а моя — в ее горло, и я не смог сдержать вздох, ощутив, что наша связь начала возрождаться. Я вспомнил чувство потери, которое испытывал, когда она исчезла, но, возможно, именно из-за своего гнева и разочарования я так отрицал, насколько на самом деле горевал из-за этого. Радость от ее возрождения поразила меня. Я был благодарен, когда моя рана закрылась, нежно вылизанная моей любимой, и она не обернулась, чтобы увидеть мой почти срыв. Вместо этого она потянула ту же руку вокруг своего тела и прижалась ко мне крепче, пока наша общая кровь проникала в каждую часть наших тел.Сьюки
Мои глаза вновь были прикованы к мерцающим огням маленькой елочки в углу комнаты, украшенной изображениями всех мест, в которых я побывала. И они только подтвердили мои чувства. Эрик путешествовал по всем этим местам вместе со мной, независимо от того, где он был физически. В следующий момент я ощутила, как он улыбается в мою кожу, и услышала ту же улыбку в его голосе, когда он тихо прошептал: — Это начало. Он сказал те же самые слова несколько лет назад. Мы тоже вместе лежали в постели. Только теперь это был не сон. И не фантазия. Это была реальность. Как и наша любовь друг к другу была реальна. Я знала это без всяких сомнений, поэтому окунулась глубже в его объятия, встречая начало всей оставшейся жизни. Это было начало. И я смогла бы справиться со всем, что случится дальше, пока Эрик будет рядом со мной. Теперь и навсегда мы принадлежали друг другу.