Маленький зайчонок

      Сборы начались чуть ли не за неделю. Мама со всей ответственностью бывшего работника архива сначала усердно составляла длиннющие списки необходимых в предстоящей поездке вещей, обязательно вспоминая при этом еще что-то «очень важное» и с завидным энтузиазмом порхая по дому реактивным ураганом, а потом по несколько раз его же перепроверяла, не забывая перерывать собранные чемоданы, на которых мы практически спали последние два дня. Папа же поступил разумнее всего - старался не вмешиваться и не попадаться под руку маленькому суетившемуся цунами, быстренько сложив все свои вещи в отдельную аккуратную стопочку и скрывшись в недрах дома.       Настоящий сумасшедший дом.       Как истинные непробиваемые параноики, постоянно боящиеся опоздать, из дома мы выехали за три часа до рейса, который планировался только поздно вечером. Не знаю, может, это сказывалась усталость или еще что-то в таком духе, но у меня почему-то напрочь отсутствовали те одухотворение и нетерпение, исходящие от моих родителей сногшибающими ультрафиолетовыми волнами. А сидя в зале ожидания, переполненном снующими туда-сюда людьми, неприятным, давящим на уши грохотом нагроможденных тележек с сумками и звучным механическим голосом, объявляющим о посадке и высадке, это чувствовалось еще сильнее, поэтому я откровенно скучала и маялась от безделья, успев и рассмотреть небольшие магазинчики с различными сувенирами, и понаблюдать за людьми, и написать сообщение лучшей подруге.       Она, кажется, была единственным человеком на свете, не считая родителей, конечно, полностью терпевшим мой довольно непростой, а порой и поистине невыносимый характер, буквально светясь изнутри умиротворением и непоколебимой уверенностью, тем самым часто буквально на корню гася мои беспочвенные переживания. С ней всегда было комфортно даже просто молчать, при этом не возникало и намека на кукую-то неловкость от этой тишины, а, если уж собирались куда-то поехать, то это непременно было что-то грандиозное, с легкой ноткой экстрима и щепоткой безбашенности. Мы могли облазить весь город вдоль и поперек, путаясь в переплетении улиц и домов, чтобы найти какой-то захудалый полуподвальный магазинчик с крутыми футболками, увиденными на совершенно левом сайте в плохом разрешении, но так и не зайти в него, а чуть ли не убегать, сверкая пятками, ведь мы испугались слишком суровых мужчин, покрытых замысловатыми татуировками с ног до головы, на его входе. И совершенно неважно, что эти ребята просто стояли и курили, никого не трогая и даже не обращая на нас внимания. А могли, уже в который раз пересматривая фильмы про супергероев, невпопад, коверкая слова, на весь дом жутко фальшиво голосить любимые песни из них, а потом смеяться до слез.       Я никогда не считала ее своей сестрой, да, и навряд ли буду, потому что всегда подразумевала под этим понятием человека, близкого по крови. Она же была незаменимой составляющей моего маленького мирка, одним из главных винтиков в непрекращающемся механизме жизни, без которого уже плохо себя представляла.       Самолет, звучно гудя мощными двигателями, приземлился в аэропорту Пизы, когда за зашторенным окошком иллюминатора небо окрасилось насыщенными угольными чернилами, прорезаемыми миллионами переливающихся огоньков не засыпающего ни на мгновение города словно пестрая елочная игрушка, а я уже была не в силах подавить непрекращающуюся зевоту, периодически не надолго проваливаясь в сон, отчего смутно помню, как мы доехали до отеля.       Утро, ну, как сказать, утро, скорее уж, день начался для меня ни с прекрасного безоблачного неба за окном, зашторенным порхающей от мимолетного ветерка винной тюлью, ни с ярких солнечных лучей, играющих солнечными зайчиками на моей коже, как это обычно бывает описано в приторных девчачьих романах, и даже ни с громких разговоров с улицы, раздающихся, кажется, на весь город, а с неприятного звука расстегиваемых чемоданов и невыносимого шуршания развязываемых пакетов с одеждой.       «Милое» начало каникул.       Первая неделя нашего пребывания в Италии пролетела будто на одном дыхании, быстро закружив в шумном радужном калейдоскопе впечатлений и событий, оставаясь в памяти яркими вспышками бумажных фонариков. Я была по-настоящему счастлива каждое проведенное здесь мгновение, несмотря на то, что не особо люблю теплые страны. Эмоции захлестывали и переполняли, грозясь вылиться через край, топя в своих небывалых водоворотах и заставляя влюбляться почти во все увиденное: в благоухающий завораживающими ароматами сотен цветов, расслабляющий своей первозданным умиротворением великолепный Ботанический сад; в белеющую своими каменными фасадами и захлебывающуюся перезвонами колоколов Церковь Сан-Микеле ин Борго; в меловые покатые берега и чистейшие топазные воды тихого пляжа в Марина ди Пиза; в багряные закаты, рассекающие умирающими всполохами горизонт, и самое вкусное в моей жизни мороженное с малиной и миндалем.       Каждый день был для меня чем-то неизведанным, чудесным, пестрящим алмазной крошкой волшебства, и я бережно сохраняла по крупицам свою радость, на удивление родителей, с наслаждением принимая раскаленные поцелуи палящих лучей жаркого итальянского солнца.       Новость о поездке в небольшой, но, по заверениям жутко приставучего экскурсионного гида, просто замечательный городок Вольтерра, находящийся недалеко от нас, была воспринята со стороны родителей с завидным энтузиазмом истинных исследователей, поэтому уже на следующий день мы, отказавшись от компании посторонних людей и автобуса, были там, добравшись своим ходом.       Первое впечатление от этого города, расположенного на высоком холме, было не самым лучшим – он задавливал своей необъяснимой мрачностью, сжимал громоздкими грубыми стенами старых домов, расположенных настолько тесно, что, казалось, светлая каменная кладка в любую секунду может не выдержать и пойти зияющими трещинами, словно холодные прутья прочной гранитной клетки. Раскаленный будто добела плотный воздух был пропитан какой-то мерзопакостной древней гнилью, оседающей смердящим пеплом на коже, и лопался в сжатых легких огненными кипящими мазутными шарами, причиняя почти ощутимую боль. Темно-алая черепица зданий буквально горела непрекращающимся кровавым пожаром, слепя глаза отбрасываемыми огненными всполохами.       Вольтерра угнетала какой-то могильной тишиной, учитывая, что узкие улочки шумели и были полны людей, одновременно и пожирая незваных гостей своими острыми кирпичными зубьями, и прогоняя их. Двоякое чувство, но, определенно, неприятное.       Полуденное солнце совершенно меня не согревало, отчего приходилось зябко ежиться в длинную шелковую шаль, на всякий случай прихваченную из гостиничного номера, в попытках избавиться от то и дело пробегающих по коже мурашек, вызванных растекающимся по венам колючим морозцем.       Возможно, если бы не непонятная неприязнь, то город бы мне понравился, ведь здесь было практически все, что так любят туристы: разнообразные магазинчики и маленькие крытые лавки с милыми вещицами; уютные кафе с летними верандами, завлекающие посетителей фантастическими ароматами свежеиспеченного хлеба и сладких булочек; симпатичные палаточки с резными деревянными вывесками, предлагающие сувениры на любой вкус. Да, и люди были довольно приветливы, буквально светясь изнутри искорками размеренной спокойной жизни и добродушно улыбаясь прохожим приятными белозубыми улыбками.       Меня же сразу привлекла небольшая уличная цветочная лавка, пестреющая, кажется, цветами со всех уголков мира, над которыми словно большая пчелка-труженица в небесном фартучке порхал седовласый старичок-итальянец. Он то подливал в высокие горшки прохладной воды из пузатого запотевшего кувшина, то с нескрываемым обожанием и любовью составлял нежные маленькие букетики, ловко перевязывая хрупкие стебельки тонкими ажурными ленточками. А заметив на себе заинтересованный взгляд, лавочник расплылся в лучистой улыбке и, неожиданно выудив из пышного букета, протянул мне налитую кроваво-красную розу на обработанной от острых шипов ножке, тем самым заставляя мои щеки загореться от смущения. Стоило мне протянуть старичку деньги, как он очень эмоционально запротестовал, что-то быстро тараторя на итальянском, и снова протянул мне цветок, одобрительно кивнув.       - Спасибо, - поблагодарив, я пошла по сокрытой от знойного солнца дорожке к соседнему антикварному магазину, за панорамной витриной которого стояли и разглядывали, о чем-то разговаривая, какое-то уж больно чудное кресло мои родители.       Но дойти до них я так и не успела – резкая острая боль в затылке внезапно взорвала сознание оглушающим хлопком, мгновенно распространяясь ржавыми кислотными иглами, а глаза медленно заволокла мыльная сизая дымка, затягивающая меня в непроглядную темноту, вязкую и тягучую словно трясина, бороться с которой было также бессмысленно, как и с непреодолимой морской стихией. Я уходила на самое дно, опутываемая склизкими чешуйчатыми щупальцами забвения, туда, где невыносимо холодно и одиноко, где остаешься лицом к лицу со своими страхами, а вокруг будто танцующие густые капли крови парили в своем непрерываемом ни на секунду хороводе опадающие лепестки оставшейся на раскаленной брусчатке маленького итальянского города пышной розы.       Согласно буддистской философии все, что имеет начало, имеет и свой конец. Суровая правда, от которой иногда обидно до слез. Высшим силам, видимо, показалось, что я слишком долго была счастлива, не зная ни глубоких переживаний, ни истинного горя, ни людской злобы, а мой спокойный уютный мир стал слишком застоявшимся.       Новый виток линии жизненного пути был положен. Вот только куда он меня приведет?