Цветы на пепелище

Микаса и Леви были абсолютно не похожи и в тоже время казались одним целым. Легкая и гибкая, словно тростник качающийся на ветру, азиатка была быстрой и стремительной, смертоносной, напоминая ядовитую змею, в любой момент готовую ответить ударом на удар. И капрал, несгибаемый, сильный, волевой капрал, похожий на стальной стержень, твердый и уверенный в себе, беспощадный. Каждый из них менялся, приходя домой, сбрасывал маски и переставал быть всесильным солдатом, становясь простым человеком. Они дополняли друг друга, слаженно работали, будто читая мысли, насмешливо переглядывались на общих собраниях, обмениваясь одним им понятными сообщениями, легко находили компромиссы. Но, пожалуй, лучше всего их странные взаимоотношения были заметны, когда они летали серебристыми едва заметными молниями на фоне розоватого закатного неба, перемещаясь по тренировочной площадке с поистине птичьей сноровкой. Их тренировки нельзя было назвать ни чем, кроме полетов, они выписывали воздушные пируэты, создавали сложные кружева узоров. То медленно, плавно, наслаждаясь ветром, бьющим в лицо, и солнечным светом, то быстро, рассекая воздух, резко и угрожающе, агрессивно, тренируя атаку. Это было сложно, немыслимо сложно даже для понимания других людей, пользующихся приводами - научиться подстраиваться друг под друга, координировать свои действия, чтобы не поставить под удар напарника, доверять кому-то спину. Но сложнее всего было научиться сражаться в паре, ведь перескакивая с ветки на ветку, подобно белке, сложно задумываться о том, не запутается ли твой трос с тросом соседа. Тренировки были изнуряющими, они вытягивали все силы из и так уставшего после целого дня работы тела, но и результаты исправно приносили. Микаса, и так легкая и ловкая в небе, стала по-настоящему опасным противником, научилась правильнее задействовать инерцию и условия местности, притерлась к напарнику... Сверкающие над лесом молнии уже не удивляли старших по званию, лишь Ханджи хитро улыбалась, пряча глаза на вопросы рядовых, а Эрвин добродушно посмеивался. Спокойная и собранная Аккерман удивительно легко вписалась в их компанию, заняв собственную нишу в сердцах бывалых вояк благодаря своей стойкости и упорству. Она улыбалась каждый день, встречая знакомых: улыбалась, поднятая в пять утра по важному заданию, улыбалась, вынужденная посещать глупые кадетские тренировки, присматривающая за братом или патрулирующая территорию с какой-нибудь крыши, улыбалась после очередной вылазки, даря поддержку и надежду, смывая запекшуюся толстой коркой грязь с формы и привода, выматывая себя тренировками и работой, улыбалась, разбивая в кровь руки о манекены, занимаясь до боли во всех мышцах, до сжатых судорогой пальцев на рукоятях мечей и разодранных о гарду ладоней, на которых оставались в напоминание длинные белые полосы. Но... По-настоящему, живо, она улыбалась лишь поздними вечерами, сидя сгорбленная над отчетами или на диване с кружкой чего-то горячего, тихонько, шепотом, словно боясь нарушить тишину, переговариваясь с таким же усталым капралом, борясь из последних сил со сном... Девушка наслаждалась этими тихими и уютными моментами, простыми с виду и абсолютно особенными для них двоих. Здесь можно было не бояться, не скрывать своих чувств и эмоций, смотреть из-под ресниц ярко-золотыми глазами, щуриться, словно большая дикая кошка, засыпать приваливаясь к чужому крепкому плечу, и главное - чувствовать себя в безопасности...