Цветы на пепелище

Этот вечер ничем не отличался от предыдущего: такой же тихий и спокойный, с мерным тиканьем больших часов с маятником, с приятным треском огня в камине. Леви и Микаса расположились на небольшом диванчике, который появился сравнительно недавно, одновременно с ее переездом в эту казарму, и потеснил удобные кресла, которые большую часть времени просто пылились за ненадобностью. Стоит сказать, что только начав работать вместе с капралом, девушка поняла, насколько же много работы на него повешено. Они тренировались каждый день, прерываясь лишь ради военных советов, походов к Ханжи, чтобы проследить за ее экспериментами, постоянных поручений, как мелких так и не очень, и поездок по делам в разные концы города, чтобы получить нужные бумаги и печати. Это занимало почти все возможное время, а по вечерам они вместе разбирали бухгалтерию, которой был завален огромный стол в кабинете на втором этаже. Сегодняшний вечер, как и вчерашний, был приятным исключением. Они разобрались со всеми важными бумагами и теперь отдыхали, наслаждаясь заслуженным покоем. Леви расслабленно откинулся на спинку дивана, наблюдая за Микасой, мерно попивающей из стакана горяченный глинтвейн, щедро сдобренный пряностями и одуряюще пахнущий вишней. Девушка чуть улыбалась самыми уголками губ, не хмурясь, разгладив маленькие морщинки над переносицей. Ее золотые глаза слабо сверкали из-под ресниц, отражая пламя камина, с которого она не сводила завороженных глаз, тонкие пальцы крутили кружку, согреваясь после холода улицы. Что сказать, уже почти прошел январь, но зима не спешила кончаться, "радуя" сильными морозами, из-за чего все простывали и чихали, распугивая красными носами немногих здоровых. Аккерман тоже мерзла, поэтому сейчас у камина сидела в форменных брюках и сапогах, натянув поверх рубашки теплый кашемировый свитер, и периодически подергивала себя за прядь немного отросших волос, постоянно падающую на глаза. Эта ее привычка всегда смешила капрала, заставляя губы растягиваться в мягкой и непривычной улыбке. Им не нужны были слова, они итак прекрасно понимали друг друга. Два вояки, два человека, которые не умели ничего, кроме как убивать, беспощадно и безжалостно, которые уже давно потонули в крови и которые не хотели отнимать чужие жизни. Им обоим хотелось спокойствия; чтобы закончилась война, и можно было отправиться куда пожелает душа; чтобы можно было заново открывать острова и континенты... Чтобы никогда больше не брать в руки меч. Леви знал, насколько Микаса ненавидит это. Ненавидит выходить за стены и убивать титанов. Ненавидит возвращаться обратно, спасаясь бегством. Ненавидит хоронить своих друзей и смотреть на погребальный костер, пламя которого, кажется, может достать до неба. Ненавидит даже саму себя за беспомощность, за неспособность помочь тем, кто сражается рядом, за тяжесть на душе, что возникает каждый раз, за слезы, которые норовят пролиться, когда она видит окровавленные нашивки, коллекционируемые любимым, за то, что несмотря ни на какие уверения, медленно, но верно теряет надежду на хороший исход, боится, что однажды она останется одна на развалинах мира. А девушка знает, что он уже давно не ненавидит и не боится потому, что давно выгорел, потерял цели и ориентиры, заблудился... Что ему уже не страшно убивать, не противно сбегать после очередной короткой вылазки, просто потому, что человек может привыкнуть к чему угодно. И Леви тоже привык, даже смерти уже не доставляют той страшной боли, что раньше, только сердце немного сжимается, а потом он заставляет себя отвернуться, чтобы не видеть и не вспоминать. И они принимают друг друга такими, какие они есть, усталыми и почти сломленными, держащимися только друг за друга, но главное, что они все еще стоят на ногах, сцепив в замок руки, готовые пережить еще не один шторм, что наверняка накроет их крошечный личный мирок, переворачивая все с ног на голову. Они будут бороться, потому что они - солдаты и не имеют права отступить.