Attention Whore

Донён снова находит Донхёка в шкафу. Стоит над ним наверное с минуту, смотрит на растёртые до красноты запястья, на разодранные костяшки и редкие слёзы, скатывающиеся без рыданий. И залезает в шкаф, усаживаясь рядом, закрывая за собой дверцу и отплёвываясь от лезущей в рот шерсти свисающего зимнего шарфа, кажется, Чжэхёна. Донён не видит лица Донхёка, зато чувствует, как крепко сжимаются пальцы на протянутых ладонях Донёна и как Донхёк шумно всхлипывает один раз и снова затихает. Донён не имеет ни малейшего понятия, что случилось и случилось ли что-нибудь. Он просто сидит, держит израненные ладони Донхёка своими и молчит. Он не умеет сподвигать на серьёзные разговоры. Достаточно и того, что Донхёк не боится пускать его в свой шкаф и больше не убегает, стоит Донёну раскрыть незамысловатое убежище. Донёну льстит доверие. — Хён… Донхёк вроде пытается что-то сказать и у него даже не дрожит голос, только хрипит сильно и приходится сглотнуть горькие слёзы, но Донхёк не может протолкнуть слова через горло. Донён слышит, как они застревают у младшего где-то в районе гортани и перекрывают такой необходимый воздух. Наверное, если бы в шкафу было освещение, Донён бы заметил, что Донхёк снова плачет. Но он только крепко сжимает пальцы на подрагивающих ладонях и подбадривает продолжать. — Донён! Когда Донхёк шумно набирает воздух в лёгкие в готовности продавить, проломить истерическое сопротивление собственной психики, Тэён разрушает хрупкую, пугливую тишину. И Донён чувствует, как резко разжимаются пальцы Донхёка, как он толкает старшего назад, на шумные пакеты и отодвигает вторую створку шкафа до упора. Чтобы его ни в коем случае видно не было. Донён почему-то не выдает Донхёка, а машет Тэёну из шкафа, неловко хихикая и изображая актёра по меньшей мере шекспировского театра. — Я тебя по всему крылу ищу. Ты чего в шкафу забыл? Донён, путаясь в одежде и пакетах, матерясь себе под нос и в конце концов принимая протянутую ладонь Тэёна, выползает из шкафа, поспешно закрывая за собой дверь. Он по собственной воле становится хранителем чужого убежища, чужого доверия, чужих испуганных, обиженных слёз. Донён доверяет Тэёну, но только свои секреты. — Искал посылку от мамы на день рождения. Закинул куда-то пакет со старыми пьесами и теперь не могу найти. Донён врёт искусно. Врёт, вслушиваясь в хрустящую тишину, в которой прячутся чужие демоны, в которой спрятано доверие к нему и какие-то очень важные слова. Донён даже немного бесится на Тэёна, что тот нашёл его там, где обычно не ищет, пришёл, чтобы наверняка сказать что-то совсем неважное, отвлечённое от горькой боли и искусанных пальцев, лёгкое и солнечное. Тэён пришёл, чтобы совсем не заметить свинцовых туч, которые копятся по углам так давно, что Донён даже не помнит, появились они до этого шкафа или выползли из него вместе с обиженным ребёнком, закрытым в пансионе для богатых, но таких одиноких детей. — Завтра воскресенье, я хотел предложить уехать в город. Если поедем сейчас, то к утру уже точно будем на месте. Я даже вызвонил родительского водителя и он приедет через два часа. Возражения не принимаются. Донён улыбается незаметно натянуто, кивает, соглашаясь на всё, говорит короткое «Ну пойдём», и оставляет Донхёка среди узкой темноты и шуршащих пакетов. Он чувствует, что прямо сейчас упускает что-то очень важное, уходит оттуда, где очень нужен, добавляет ещё одну трещину в чьё-то надломленное сердце, но сохранить тайну, спрятать её от чужих глаз кажется ему более верным решением, чем вытащить уязвимого, обожжённого собственными слезами и обидами Донхёка на чужой суд, которого он, вероятно, просто не выдержит. Донён оглядывается в последний раз на второй шкаф справа по левой стене, выключает свет и плотно закрывает дверь, словно это может спасти чужих монстров от однажды определённо неминуемого расстрела.