Attention Whore

С сорванной маской Донхёк выглядит беззащитно. На нём плотная огромная толстовка, широкие флисовые штаны, но он выглядит обнажённым. Джон чувствует себя неловко и даже подумывает стыдливо спрятать глаза. Он, кажется, просто не готов кого-то защищать от вытащенной наверх правды. Вопрос "почему ты молчал" всё ещё рикошетит от стен просторной комнаты Донхёка и звенит в стремительно пустеющей голове Джона как набат разбитому детству. - Хён, ты мне нравишься. Мозаика щёлкает, вставая на место, и Джон засмеялся бы, если бы не было так грустно. Джон, выясняется, последний, кто должен был знать правду. И жизнь не могла, конечно сдать карты так, чтобы Марк обратился за помощью да хотя бы к Тэёну. Нет, звёзды должны были сойтись на Со Ёнхо, а Донхёк по-детски влюбиться в абсолютно слепого человека. Джону не хватает только руками развести для завершения спектакля абсурда. Но он этого не делает. Напротив, он кладёт широкие ладони на опущенные и сведённые вперед плечи (Донхёк заметно сутулится, сжимается, словно пытается схлопнуться в микроскопическую чёрную дыру) и встряхивает, заглядывая в безэмоциональное лицо. - Столько лет. Почему ты молчал? - А что изменилось бы? Донхёк улыбается как-то криво, поднимает на Джона глаза. Впервые ощеривается своими хрупкими как стекло шипами на Ёнхо. Джон впервые ощущает то, что ощущали все остальные многие годы рядом с Донхёком. В голове невидимый секретарь помечает в списке идиотских поступков полное отсутствие коммуникативных навыков. Джон оказывается слишком сильно не привык смотреть по сторонам. - Сейчас ты всё знаешь, хён. Но ты ничего не способен изменить. Донхёк меняется за мгновение. Джон буквально пальцами чувствует, как напряжённое тело становится податливее масла, а по лицу проходит рябь, смывающая злость и досаду, оставляющая лёгкую печаль и разукрашивающая ещё по-детски нежные черты недетской чувственностью. Джону становится страшно настолько, что он разжимает пальцы, едва удержавшись сделать шаг назад. Он не готов бороться с гидрами чужих травм. - Почему я, хён? Донхёк кусает губы, сводит обиженно брови, и Джон понимает почему. Потому что он читал Набокова, потому что это слишком сильно бросается в глаза. Потому что Донхёк хотел стать взрослым слишком рано. Потому что Донхёк уже достаточно взрослый, чтобы стоять перед Джоном с отведёнными назад плечами, выпрямленной спиной и сложенными на груди руками. Донхёка выдрали из уютного кокона самого нежного возраста и обнажённым бросили на мостовую под порывистый ветер непонимания и ледяной дождь очень-очень взрослого безразличия. И Джон определённо ничего не может сделать, чтобы вернуть Донхёка в детство... или научить справляться со всей этой глупой взрослостью. - Потому что тебя некому защищать. Джон отвечает так, как должен, а не так, как хочется. Джон снова натягивает на голову воображаемое клетчатое кепи и становится идиотским детективом из книжек, который должен восстановить справедливость. Джон оставляет собственных демонов за закрытой дверью своего сердца и осторожно касается рукой тяжёлых, ещё влажных после душа волос Донхёка. Гладит по голове. Ждёт. Он знает, что Донхёк не попросит помощи вслух. Джон знает, потому что они похожи. Потому что стальной стержень в Донхёке из хрупкого сплава, он переломится пополам, стоит лишь посильнее надавить. Джон знает и всё же ждёт, потому что утопающие не должны молчать, даже если их спасение на их же продрогших плечах. - Защити меня. Донхёк давит это через сжатое горло, опускает глаза в пол, натягивает длинные рукава толстовки на тонкие пальцы и кусает алеющие губы. Джон глубоко вздыхает, словно перед прыжком в воду, и обнимает Донхёка. По-братски, очень крепко, пряча не успевшего разобраться в жестокой жизни младшего за своей спиной. Футболка на груди Джона очень быстро становится немного влажной от безмолвных слёз, но он может потерпеть. Хотя бы потому, что Донхёку нужно немного бескорыстного тепла: своё он, к сожалению, раздал слишком рано. Джон надеется, что ещё сможет зажечь ровное пламя в тяжело вздымающейся груди.