Приход весны остался почти незамеченным. Альфис вспомнила о марте только тогда, когда начала получать письма и подарки на день рождения, а до того времени она как-то не особо уделяла внимание смене сезонов. Для нее существовали только лунные дни. Учеба захлестнула с головой, а редкими проблесками становились письма из дома, прогулки с Дианой по выходным, и газетные статьи, которые она перечитывала в те ночи, когда приходилось сидеть рядом с зельем в Выручай-комнате. Тогда же она, чтобы не уснуть, писала ответы домой, а отправляла их утром. Поначалу было жалко будить Сниффла, а по мере приближения апреля он и сам переселился обратно в Совятню, где к тому времени уже потеплело.
В эту ночь, казалось бы, самую обычную и неотличимую от других, Альфис сильно беспокоилась. Ее саму пугал неумолимо приближающийся апрель, потому что зелье оставалось варить совсем немного, едва ли месяц, а у нее все никак не было последнего ингредиента. Даже сны перестали ей являться, хотя это было больше хорошим знаком, чем плохим — нужный ей сон обязательно выделялся бы среди остальных. И спать было куда легче, потому что в голове и без того творилась всякая мешанина. Нечего было придавать окраску и без того редким моментам отдыха.
Отодвинув мысли о сне подальше, чтобы не соблазняться, Альфис снова взялась за письмо из дома. Их теперь стало больше, особенно много пришло в день ее совершеннолетия, и до сих пор еще приходили то поздравления с дальних концов света, как от семьи Ковальски, то всякие деловые штуки, как из Гринготтса, например. С последними разбираться было труднее всего, так что Альфис вынуждена была привлечь Минерву. Та, как человек, которому раньше всех исполнилось семнадцать на их курсе, понимала в этом куда больше. Когда в Зал за завтраком прилетали совы, Альфис словно бросала игральные кости — повезет ли на этот раз? Сегодня ей повезло, пришел именно тот тип письма, который она любила больше всех остальных — письмо от Джоны.
Дома дела продвигались хорошо. Брат уже научился читать, так что медленно, но верно поглощал всю домашнюю литературу — от сказок до научных пособий. Вот письмо у него все еще хромало, но он подписывал каждое своей рукой. Большими и корявыми буквами он писал ей «ЛЮБЛЮ, ДЖОНА» и каждый раз с разными ошибками, но Альфис просто до слез обожала эти слова, и она готова была выводить свое ответное «люблю» хоть на весь лист. Иногда она так и делала, но это была ее маленькая тайна.
Именно в такие моменты чтения писем от брата Скамандер осознавала, что теряется во времени, потому что стало заметно, сколько она упустила. Джона уже и чтение практически освоил, и рисунки у него стали понятные, а, помимо того, он с восторгом описывал всякие приключения, в которых ему повезло побывать.
Мальчик уже не раз бывал в Отделе регулирования магических популяций, обошел все подразделения, познакомился там с половиной работников и вошел в курс половины нынешних дел, касающихся волшебных существ. Все письма о том, как Джона бывал в Министерстве, были написаны папиной рукой. Видимо, им точно было, что таить от мамы. И от того, что между ними продолжали копиться непременно будоражащие секреты, Альфис тоже тоскливо улыбалась. Затем шли дела домашние, и в них было Дорсета и Лондона пополам. То Джона в подвале, собирает искристую пыльцу Китайских Огневиц, то он уже в чемодане у побережья, меняет вместе с отцом морскую воду в водных вольерах. И это были самые простые новости из всех, потому что больше и интереснее всего Джона рассказывал о драконе.
Такие письма вызывали, мягко говоря, легкую тревогу. Джона писал об Уэлше так, словно он был его большим щенком, а не драконом. Драконы не приручались, они только воспитывались твердой рукой, это был непреложный факт. Если уж даже ее папа не подвергал это сомнениям, то Альфис и вовсе не могла подумать иначе. Джона был всего лишь ребенком, до него это было трудно донести, и он с упорством продолжал испытывать свою удачу, что еще и создавало угрозу новых магических вспышек.
Последнее, кстати, тоже не внушало спокойствия. Джона, вроде как, совсем прекратил колдовать и будто бы забыл о том, что он это умеет. Папа на это ответил, что у него просто нет поводов для колдовства — сейчас мальчик очень счастлив, ничего его не беспокоит и вымещать ему нечего, но отец ждал в скором времени большого всплеска, ведь магия все равно копилась. Ничего опасного за собой это не влекло, уверил Ньют свою дочь. Альфис напомнила себе, что она теперь полагается на взрослых, и поверила ему.
Нынешнее письмо не пугало, не вызывало чувства упущенного времени, только тоску по близким и далекому дому, как всегда. Но в этот раз ждало маленькое приятное удивление: Джона написал все письмо сам, своими руками. И отправил его тоже сам.
«Афис превет Эта я Джона я писшу сам паматушта магу и умеу
папа работаит мама то же работаит, а дедушика расбил ачки, а бабушка спид
я и фелекс в папенам кабенете пишим тибе писмо, а патом мы пайдеом к саве я взиал камвер
я скутчился силна очччччччин силна хачу к тибе
што с кичим как у вас дила (после этого был поставлен вопросительный взгляд, повернутый не в ту сторону)
атвет нам скареи я буту жтать
у нас фсе харашо я пачинел часы и сматру как штрелки паказыват время
у нас был дошть и дяд тисеи
што ты учеш раскаши я хачу слушать
хачу пасматрет на тибя я скучат
ЛУБЛУ ТИБЯ
брат ЖОНА»
Едва разобрав, что же там написал брат, Альфис тут же взялась за написание ответа.
«Привет, Джона. Я тоже тебя очень люблю и очень сильно по тебе скучаю, мой милый Жмырик. Осталось совсем немного, мы скоро увидимся. Я рада, что ты сам пишешь и отправляешь письма, ты большой молодец.
Но ты пока присылай мне рисунки, а пишет пусть мама или папа. Я знаю, ты не можешь дождаться, но вдруг твое письмо отвяжется от совы, а папа лучше знает, как его привязывать. И всегда спрашивай разрешения, прежде чем брать вещи с папиного стола. А вдруг это был бы чужой конверт? Ты же не хочешь расстраивать папу, правда?
У нас с Китчем все хорошо, он много гуляет и почти не возвращается в башню. Но он всегда накормлен. Недавно он гонялся за лягушкой у Черного озера. Не переживай, лягушка целая, она вернулась домой, Китч ее не поймал.
Я учусь колдовать без слов и варить лекарства от ядов, а еще я лечу одну фею. Феи очень вредные, они меня не любят, потому что я дружу с Китчем, но я к ним уже привыкла, как и они ко мне, так что все хорошо.
Расскажи мне лучше, как ты починил часы? Умеешь смотреть, какое время? Научись для меня, а я приеду и сразу спрошу, который час.
Не скучай, я всегда недалеко.
Твоя сестра, Альфис».
Оставшись довольна написанным, Скамандер сразу положила письмо в конверт, а послание от брата с печатными буквами, вдавленными карандашом в бумагу, она спрятала в нагрудный карман мантии, чтобы было поближе к сердцу. Так ей было теплее, легче, словно она обнимала Джону.
Затем, взглянув на напольные часы, что приходилось делать довольно часто, девушка повернулась к котлу и снова помешала настой. На какое-то время ее тревога затихла, и ночь снова стала для нее обычной, одной из бесчисленных ночей после однообразных дней. Впереди, была убеждена Альфис, ее ждали все те же загруженные спокойные будни. И самое выдающееся событие, которое ее могло ждать — тот неладный сон. Рано или поздно приснился бы. Новости, близкие сердцу, этой весной она получала все чаще и чаще.
Все и впрямь было спокойно. Первое апреля можно было не считать, оно было чуть ли не национальным Днем гриффиндорца. Альфис всего лишь пришлось миновать бушующего Пивза, который сторожил в уединенных местах влюбленные парочки и несчастных одиночек, чтобы облить их помоями, затем, к несчастью, она угодила ногой в ступеньку-ловушку, но сумела освободиться быстрее, чем ее возню услышал сумасшедший полтергейст. В башне она наблюдала нескольких людей с цветными волосами, бровями и носками — шуточные заклинания разлетались, как сладости перед Рождеством. Сама она, к счастью, обладала хорошей реакцией и ставила сильные щиты. Остаток безумного вечера Альфис провела в спальне, доделывая домашнюю работу на подоконнике. За стеклом все еще бушевали зимние бури. Погода здесь всегда была переменчива, но, в основном, сурова.
Бури бушевали целую неделю, а затем вдруг небо прояснилось в один день, и склоны гор залило солнцем — ярким и достаточно теплым, чтобы кое-где сошел слой снега. Поверхность Черного озера сияла будто изнутри. В этот погожий день Альфис ощущала необычный прилив сил. Она встала довольно рано по меркам выходного дня, и, вместо того, чтобы потратить время на подготовку к завтраку, помчалась прямиком к загонам у леса. Профессор Кетллберн обещал еще в середине марта, что они выведут животных на первую прогулку, когда будет ясная погода. Альфис ждала долго, так что ее нетерпеливость была оправдана.
Сейчас же, пока гиппогрифы резвились у деревьев, а крылатые кони расправили перья, подставляя их свету, Скамандер вывозила из сарая тачки с удобрениями. Она даже стянула с головы шапку и оставила в сарае мантию — за работой ее бросило в жар. И вот, когда самая тяжелая работа была окончена, девушка сбросила с рук перчатки и, подойдя к воротам загона, втянула поглубже свежий воздух. Она сама готова была взлететь. Один из гиппогрифов — тот, которого она так разбаловала постоянными расчесываниями, — все время бродил рядом, и теперь он тоже замер, разглядывая вдали зеленые пятна на склонах холмов, где в проталинах виднелись маленькие, но насыщенные зеленые пучки трав.
— Скамандер! — крикнул ей профессор Кетллберн, который левитировал наружу поилки для животных. — На завтрак собираешься? А то пора уже!
— Выходной же, сэр! — ответила девушка, поставив руки в боки. — Опоздаю, так ничего.
Совы с письмами и газетой ее найдут даже здесь. Лишь бы только к гиппогрифам близко не подлетали.
Профессор Кетллберн глухо засмеялся про себя, покачивая головой. Он взмахнул палочкой перед своей одеждой, тщательно очищая свой безнадежно запятнанный и пропахший мокрым кормом старый сюртук. Это значило, что он собирается выйти в люди.
— Что думаешь, могу ли я оставить тебя здесь до середины завтрака? — спросил он задумчиво.
— Да, профессор, конечно, — Альфис кивнула. — Я с ними слажу. Дичи хватит, если они начнут проявлять характер.
— Если что, ныряй в бочку с водой. Холодно, зато конечности на месте будут. То же самое по поводу ожогов, — Кетллберн спрятал палочку с чехол на поясе.
— Спасибо. Приятного вам аппетита, — кивнула Скамандер.
— И тебе спасибо, — профессор кивнул в ответ.
Хромая, он быстро поковылял к замку, и Альфис не смотрела ему в спину. Сейчас здесь, на свежем и чистом воздухе, который начал прогреваться, было много куда более интересных и красивых вещей.
Блестели последние сугробы на башнях замка. Где-то там вдалеке мелькнули первые открытые окна — школьники впускали в свои комнаты немного долгожданной весенней свежести. Замок проснулся, вблизи стало все больше сов, целая стая окружила Большой Зал, несколько же направились в Совятню. Гиппогриф, гуляющий рядом, издал удрученный звук.
— Ничего, если в обед погода останется летной, то полетишь и поймаешь какую-нибудь ворону, — утешила его Альфис.
Отвернувшись от замка лицом к лесу, который, казалось, еще спал, девушка думала, что давненько у нее не было такого спокойного и, в то же время, бодрого выходного. Тихие светлые окрестности, беззаботная обстановка. В этот момент время для Скамандер шло медленно, и каждая минута наполняла душу покоем.
Снова выйдя на солнце, Альфис решила все-таки накинуть мантию, потому что она успела остыть, и уже пальцы слегка тронуло холодком. Все-таки, тепло было далеко не летнее. Уже с мантией на плечах Скамандер неспешно вышла обратно в загон, и вот тут утро перестало быть таким беззаботным.
Сперва она заметила, как кто-то бежит в ее сторону. Что уже было странно — разгар завтрака, суббота, скоро в Хогсмид. Кому тут вздумалось бегать, да еще и в одной школьной форме? Затем Альфис быстро поняла, что это Диана. И, чем ближе она становилась, тем быстрее у Скамандер рассеивалось ее беззаботное бодрое настроение. По лицу Шадис было заметно — случилось что-то серьезное. Неприятное ощущение завертелось в животе. В руках у подруги была газета. Альфис подошла к воротам, окидывая Диану растерянным взглядом. Остановившись, она уже не казалась такой бодрой. Вся бледная, она дрожала, ей пришлось опереться на каменную изгородь. За ней будто вампир гнался.
— Что такое? — спросила Скамандер. — Не торопись. Пойдем, присядешь.
Шадис послушно последовала за ней, все пытаясь выговорить что-то. Заведя ее в теплый сарай, Альфис посадила подругу на табуретку, сама села на поленницу.
— Ты чего выскочила без теплой мантии? — спросила она. — Что-то плохое пришло?
Внезапно Диана кивнула в ответ. Она протянула газету, и, приняв «Ежедневный пророк», Скамандер развернула скрученный в трубку экземпляр. Сердце у нее рухнуло в пятки.
«НЕОЖИДАННАЯ БОЙНЯ В САММЕРСЕТЕ: Магическая Британия взбудоражена»
На целую треть страницы располагалась колдография, изображающая горелые руины. Все сплошь черное — останки несущих стен и проемов, обломки камней, россыпь стекол и рам с мелкой дробью. Голый жухлый куст, раньше бывший частью живой изгороди — и тот черный. Все еще слегка дымилось и словно сжималось на ветру. Остов какого-то особняка наводил жуткое чувство.
«Минувшим вечером на западе графства Саммерсет в магическом поселении Сандер Хилс прогремел взрыв, повлекший за собой гибель трех волшебников, в одном из родовых особняков, принадлежащих жителю Лютного Переулка. Прибывшие на место мракоборцы зафиксировали применение боевых заклинаний от, как минимум, десятка волшебников. Свидетели описывают короткий бой, произошедший во дворе участка и в самом особняке, затем появилась мощная вспышка, после чего все преступники трансгрессировали незамедлительно. Все погибшие — жители Лютного Переулка; двое безработных и один торговец артефактами.
Новость об этом ужасном происшествии привлекла к себе внимание всех подразделений Отдела магического правопорядка Министерства магии по той причине, что третий погибший, известный так же, как Сэмюэль Роджерс, был похищен в марте прошлого года из собственной лавки. На месте происшествия, по разным утверждениям свидетелей, был замечен его сын Барнабас Роджерс, связанный со скандалом в Школе Чародейства и Волшебства Хогвартс, произошедшем в июне прошлого года. Напомним, что, сдав экзамены Стандарта Обучения Волшебству (сокращенно — С.О.В.), Барнабас Роджерс спустя несколько дней напал на своего однокурсника, применив на нем два Непростительных заклятия, и скрылся из школы.
После года усиленных поисков обоих членов семьи Роджерс мракоборцы оказались удивлены, когда в одном деле нашлись весомые зацепки к еще двум по-прежнему нераскрытым делам.
Участников ожесточенной схватки разыскивают с прошлого вечера, на месте преступления всю ночь работал отряд лучших специалистов по чарам. В Отделе магического правопорядка поделились предполагаемой версией: первым подозреваемым на данный момент считается Барнабас Роджерс. Он все еще в розыске и, по всей видимости, остается в Великобритании спустя год после совершенного им преступления и побега.
Внимательно посмотрите на снимок. Если у вас имеется хоть какая-то информация о данном волшебнике, рекомендуется немедленно сообщить о нем в Министерство Магии».
Альфис немедленно впилась взглядом в тот самый кадр под статьей. Она узнала, из какой колдографии это вырезали, хотя тут осталось только лицо Роджерса, да и то не шевелилось. Она помнила ту колдо, потому что оно было сделано в ее четырнадцатый День Рождения. Тогда, когда друзья организовали сюрприз и заманили ее в «Три Метлы». Говард заснял момент, когда Барни и Минерва приносили к их столу сливочное пиво. Было хорошо видно лицо Роджерса — увлеченное, едва ли недовольное тем, что Говард со своим колдографом решил снять его именно сейчас. Затем, уже после вечера, после этой колдографии, после всего веселья он помогал Альфис донести подарки до гостиной и там поцеловал ее в первый раз — клюнул в щеку, возвращая старый должок.
Таких колдографий Говард проявил всего две — для каждого, кто изображен на снимке. Минерва этот снимок потом приняла со смущением — ей не очень-то было приятно, что ее школьный снимок включал в себя сливочное пиво в кадре, но колдо для нее были достаточно дорогим и интересным предметом, чтобы от них отказываться, когда их отдают задаром. Барни тоже принял этакий подарок неловко, и Альфис знала, почему. Друг всегда держал любую колдо из школы при себе, он часто рассматривал их и не оставлял ни на секунду, потому что не знал, как Сэмюэль Роджерс на них отреагирует. Колдографии с подругами еще можно было выставить в своей комнате напоказ, а вот колдографию со сливочным пивом показывать кому бы то ни было…
Откуда, сначала подумала растерянная и напуганная Альфис. Откуда у них эта колдо?
Тут же она вспомнила — в лавке Роджерсов были обыски, она оставалась опечатанной до этих самых пор. Когда Барни сбежал, мракоборцы наверняка порылись в его вещах в поисках хорошей фотографии, которую можно разместить на плакатах для розыска, нашли эту — где его хорошо видно и где он максимально приближен к нынешнему возрасту. Но Барни не мог оставить этот снимок дома, пока уезжал в школу, он не мог так рисковать. Тогда откуда у них эта колдо? Альфис сразу представила, как Барни отчаянно бежит от преследования, как он застан врасплох, и ему ничего не остается, кроме как бросить свои вещи в убежище. Мракоборцы вламываются и набрасываются на его пожитки, как фестралы на сырое мясо.
Процедуру Скамандер знала, и сейчас холодно представляла себе, как они лапают колдографию, замораживают ее, а затем обрезают. Лишнее — в камин, спалить дотла. Интересно, на скольких плакатах и в каких местах сейчас было лицо того юного Барни в момент его беззаботности рядом с близкими друзьями? Похож ли был нынешний загнанный Роджерс на того мальчика?
— О, Годрик… — прошептала Альфис, сжимая в руках газету и глядя на это лицо снова и снова, не отрываясь от него взглядом. — Он… Он… Нет!
— Ужасно! — Диана отозвалась дрожащим голосом. — Я не знаю, что и думать. Как он там оказался, почему? Он же не мог… так поступить с отцом?
— Нет, этого не может быть! — откликнулась Скамандер, вскинув на нее отчаянный взгляд. — Он искал его, он… О, Мерлин! Диана… Он мог пытаться вызволить его и не сумел.
Худшие из ее мыслей, самые жуткие опасения, которые вызывали холодок по спине, воплощались наяву. Вопросы, на которые не хотелось слышать ответа, совсем скоро перестали бы быть тайной. Барни год искал отца, а теперь Сэмюэль Роджерс был мертв. Последний смысл жизни для Барнабаса умер вместе с ним. И, даже если допустить, что Барни настолько сошел с ума, что пошел на отцеубийство, все равно все сходилось к одному — сейчас он был одинок и точно не в себе. Альфис не хотелось думать, что будет дальше, она не могла себе даже представить…
— Господи!.. — Диана уже всхлипывала, прикрыв руками лицо. — Да как же так получилось?
— Не знаю… — пробормотала Скамандер в ответ. — Никто не может знать. В газете наверняка напишут, или же я могу связаться с мамой. Пусть она и откажет мне, но я не отступлю, — поднявшись с поленницы, Альфис начала глубоко дышать, ей не хватало воздуха. — Пусть откажет, но я не сдамся! Я больше не могу сидеть тут и!..
— Альфис… — Шадис поднялась и поспешила ее обнять. Скамандер только теперь поняла, что ее трясет. Она обхватила Диану двумя руками, держась за нее, как за плот. — Успокойся, все скоро станет ясно. Может быть, они ошиблись. Может быть, его там на самом деле не было…
— Нет, это был он! — простонала Альфис. — Он дрался за отца! Он мог… случайно…
Диана продолжала обнимать ее и успокаивать, хотя она сама была на грани того, чтобы разрыдаться. Так бы они и стояли тут, лишившись чувств в объятиях друг друга, если бы Кетллберн не примчался через несколько минут. Он уже знал, что случилось, знал, что Альфис будет сама не своя, так что практически приказал ей не появляться в загонах, пока она не придет в себя. Его аргументом было то, что животные могут плохо отреагировать на ее слабость, и тогда Скамандер сдалась.
Замок больше не казался пустым и светлым, он шумел на каждом углу. Диана звала ее с собой в Больничное крыло, за Успокаивающей настойкой, но Альфис сказала, что она уже в порядке, что ей это не нужно. Добравшись до башни, она спешно зашла в спальню, задумчивая и такая хмурая, что Эмма Финнеган не могла отвести от нее сочувствующего взгляда. Скамандер посмотрела на Минерву, которая ради неё оторвалась от чтения очередного фолианта. На тумбочке у Макгонагалл лежала свежая газета. Оттуда на Альфис смотрел разрушенный особняк в Саммерсете и юное спокойное лицо волшебника, который ныне сошел с ума от горя.
Этих колдографий было всего две.
— Минни… — Скамандер шагнула ближе, она мяла в руках свою теплую мантию, дрожащие руки некуда было деть. — Ты же… Читала сегодняшний номер, да?
— Ты хочешь спросить о колдографии, правда? — сразу поднявшись, Минерва взяла с тумбочки другую книжку — тонкую и потрепанную, некогда зеленую, а теперь бурую.
Быстро перелистав страницы, Макгонагалл достала карточку — по-прежнему блестящую, нетронутую, аккуратно хранимую до сих пор.
— Это его колдография, моя — вот, — сказала она, протянув Альфис снимок. — Как только я увидела в газете, то сразу нашла свою. Я ее никому не давала и дома никогда не оставляю. У меня магловское поселение, отец — священник, так что дома не должно быть никаких вещей из волшебного мира.
Скамандер прослушала половину сказанного Минервой, опять впиваясь глазами в знакомую колдографию, которой было только три года. Его колдо. Значит, они нашли его колдо. Он бросил его? Забыл где-то? Кому-то отдал или у него отняли силой?
— Альфис, — осторожно позвала Макгонагалл. Скамандер едва сумела поднять глаза.
— Ах, да, — она отдала снимок обратно. — Прости, я просто… Ну, не в себе из-за этой… новости.
— Нет, я только хотела сказать, — Минерва взяла колдографию за уголок, но не забрала из руки Альфис, пока не договорила, — мне жаль.
— За что? — Скамандер едва вскинула брови, удивившись.
— Ни за что, просто жаль, что тебе так тяжело пришлось.
— Я-то в порядке… Это вот ему, — она кивнула на снимок, явно указывая на Барни, — тяжело приходится.
— А вдруг это он… убил отца? — пискнула Эмма со своей кровати.
— От этого ему все равно не легче, — Альфис упала на свою кровать и отстраненно уставилась наверх, в резной потолок над балдахином.
Убийство делала из человека монстра, а что делало с человеком лишение жизни собственного родителя, не хотелось даже думать. Скамандер закрыла глаза и тяжело вздохнула, стараясь вести себя тихо, хотя из груди рвался долгий тревожный стон.
***
Она оказалась в каком-то странном месте. Пустом и ветреном, занесенном снегом. Он хрустел под ногами и продолжал крупными хлопьями падать с неба, серого и сумрачного, какими бывали небеса в зимние вечера. Оглядевшись вокруг, Скамандер поймала в ладонь одну из снежинок — та тоже казалась серой. Она медленно растаяла в руке и, став каплей, скатилась вниз, растворившись на земле. Затем ветер странно завыл позади, и, повернувшись лицом на звук, Альфис обнаружила, что стоит перед горелыми руинами. Казалось, они всегда стояли тут, просто это она не разглядела их в сгущающихся сумерках.
Здесь, в этом странном месте и в этот странный момент, она не знала, что это за руины, хотя была уверена, что видела их раньше. Альфис обошла их стороной, и видела только мраморные закопченные колонны, разбросанные крупные и мелкие камни, останки стен. Пожарище казалось свежим, но его уже припорошило снегом. Участок был окружен неровными оборванными изгородями, которые при такой погоде стояли голые, как плетень, кое-где тоже горелые или оборванные упавшем камнем или стеклом.
Скамандер, обходя разрушенное здание, оглядывалась еще и в поисках других домов, но за изгородью был абсолютная пустота. Мрак сгущался не над землей, а словно вокруг нее. Пока что за жухлой погибшей изгородью виднелся сугроб. Здесь снегу было поменьше, но он неумолимо сыпал, и скоро опустевшее пепелище окончательно скрылось бы под своим собственным сугробом, как могила под небольшим курганом земли.
Альфис начала ощущать страх. Ей не нравилось здесь. Холод, исходящий от ледяных камней, начал пробирать сквозь свитер, в котором она здесь оказалась. Густой мрак почти добрался до изгороди. Но его Скамандер не боялась, он не нес опасности, он только скрывал за собой нечто иное. То, что ей не нужно и не важно было знать. Она только знала, что здесь она по какой-то причине, и, если не найдет эту причину, то исчезнет отсюда и никогда не получит возможности найти снова.
Девушка прибавила шагу, обходя угол руин и следуя вдоль изгороди, которая сворачивала направо. Тут же стали видны остатки порога и широкого дверного проема, а изгородь разделялась двумя осевшими от старости каменными столбами. Между этих столбов висела помятая, словно лист бумаги, кованая решетка — все, что осталось от узорчатых черных ворот. А перед ними, между порогом и воротами, в снегу виднелось что-то.
Красное. Яркое. Рассекающее собой и непроглядность мрака, и бледность снега. Альфис шагнула навстречу, чтобы разглядеть в сумерках это странное явление. Она поняла, что это цветок. Красная цинния, вспомнила девушка, ведь по ту сторону (так здесь звалась реальность) она даже во сне не забыла бы о том цветке, который прислал ей Барни Роджерс со своей первой запиской. Это был он, тот самый, Скамандер чувствовала это нутром. Все тот же неувядающий, свежий и стойкий, он рос прямо из земли, на тонком твердом стебле, а листья его уже были спрятаны под слоем снега.
Вдруг поднялся ветер, и Альфис поняла, что со стойкостью она в выводах поспешила. Бутон качнулся так, будто вот-вот упал бы на землю. Лепестки встрепенулись, как тончайшие лоскутки ситца, и два из них, оторвавшись, пустились по ветру прямо в пепелище, тонущее во тьме копоти. Мороз растрепал ей волосы, одной рукой Альфис поправила их, а другой начала растирать замерзающее предплечье. Холод и мрак уже запустили свои дымчатые пальцы в ветки старой изгороди, они были близко.
Ей пора было уходить, но она не могла. Теперь не могла уйти, потому что не могла оставить тот самый цветок посреди всего этого, оставить его на растерзание безжалостной стихии и забвению. Только не эту циннию. Не ту, что принесла ей столько отчаяния, сколько и облегчения. Этот цветок Барни держал в руках. Этот цветок был заколдован им, и он был символом того, что Роджерс, где бы он ни был и что бы с ним ни было, не хочет забывать о ней, своей брошенной подруге. В каком-то роде, это был символ надежды. Разве могла Альфис бросить надежду?
Она упала на колени, прямо в снег, и тут же ее брюки промокли насквозь, а коленей коснулся колючий лед, но Альфис отмахнулась от этого. Она протянула руки к бутону, защищая его от ветра, пытаясь передать ему тепло. Руки побледнели, пальцы дрожали. Она не могла. Она не могла помочь.
Вдруг другие руки легли на ее ладони сверху. Запястий коснулись подушечки пальцев. Это было старое ощущение, но не забытое вовсе. Эти длинные, но цепкие пальцы Альфис знала, эту прохладную кожу она чувствовала и помнила. Иногда, когда она замерзала, его ладони становились теплее, чем ее.
— Нет, не бросай! — торопливо сказал он, стараясь говорить достаточно громко, чтобы ветер не заглушил его голос.
Альфис хотела поднять глаза, она хотела посмотреть на него, но не могла поднять голову. Бледные крепкие ладони и манжеты серой рубашки — все, что ей удавалось видеть, помимо красного шаткого бутона с желтыми пестиками внутри. Скамандер хотела сказать хоть что-то, но горло тоже сковало холодом.
— Собери их! — он повысил тон.
Ветер взревел сильнее, тьма была совсем близко, она сгущалась за ее спиной. Лепестки снова затрепетали. Руки надавили, заставляя ее прикоснуться к цветку. Альфис держала бутон в своих замерзших ладонях, момент растерянности ушел, она услышала его и повиновалась. Только не отпускай меня, хотелось сказать ей.
—
Собери все, что осталось! — голос говорил прямо над лицом, четче разделяя слова. — Слышишь меня?
Альфис едва сумела кивнуть. Она не знала, понял ли ее Барни или нет, и у нее не было времени проверить это. Тьма окутала ее полностью, и Альфис сумела только вдохнуть, а затем ее дернуло, и она от испуга сжала бутон еще крепче в обледенелых ладонях.
***
Выдохнула Скамандер уже лежа, все в той же темноте, но уже в тепле, в своей кровати. Еще не до конца проснувшись, в первые секунды она испугалась, но затем махнула рукой и распахнула закрытый балдахин, впуская внутрь свежий воздух и капельку света от вновь разожженного котла посередине комнаты.
Оглядевшись, Альфис поняла, что в руках она держит не красную циннию, а учебник по Травологии. Как она лежала на кровати в свитере и удобных брюках, читая книгу, так и уснула, а кто-то заботливо запахнул ее балдахин. Наверное, Эмма. Девочки, когда хотели поговорить, а в комнате уже кто-то спал, закрывали спящего и закрывались сами, иногда и на заглушающие заклинания тратились, если уж тема для разговора была страшно секретная.
Скамандер опустила с кровати ноги, тяжело дыша, и эмоции от сна все еще разрывали ее на части, аж до сердечных болей. Несколько секунд она, опустив растрепанную голову, думала и думала, вспоминая все до мелочей, потому что это казалось слишком важным, чтобы забыть. Затем, встрепенувшись, Альфис бросилась к окну. Она видела всего часть лунного диска, но это была она, она самая! Растущая луна, первый и второй лунный день! Конечно!
Затем, немного порывшись на тумбочке (и вызвав своим шумом недовольное мычание со стороны Минервы), Скамандер схватила полезный волшебный дневник, который ей на День Рождения подарила Макгонагалл, и начала писать в нем карандашом, потому что боялась за время поисков более лучших вариантов забыть хоть малейшую деталь сна. Она писала и писала, без всякой последовательности, просто то, что приходило в голову, а затем остановилась и начала перечитывать, тяжело дыша. Дневник со своими дурацкими чарами уже начал выделять красным цветом допущенные ею в записях ошибки, но Альфис было как-то не до прописи.
«Не бросай. Собери все, что осталось».
— Собери все, что… От циннии… — Скамандер выдохнула совершенно растерянно.
Тот цветок завял. Он иссох на ее глазах до каникул. Она оставила только несколько лепестков. А от желтой циннии и вовсе ничего не взяла, потому что…
Лепестки. Все, что осталось — лепестки.
Альфис обернулась обратно к учебнику Травологии, который лежал на ее постели уже закрытым. Она создала Люмос побольше и, раскрыв книгу, слегка потрясла ее над кроватью. Они были здесь. Она перебирала их этим вечером, они остались в начале учебника.
Несколько красных сухих язычков мягко опустились на подушку, и Альфис осторожно взяла их в свою ладонь. Неужели это было оно? Тот самый последний ингредиент? Их было так мало, всего четыре штучки! Даже если допустить, что это и есть то, что ей нужно (а это оно и было — новость, близкая сердцу, растущая луна, странный сон), то хватило бы их? Альфис прикинула, сколько зелья она варила, и подумала, что четырех лепестков вполне могло хватить. Допустимый минимум, как писали в пособиях для зельеваров.
Скамандер и не заметила, как погрязла в мыслях о зелье, уже отодвинув сон и эмоции от него на второй план. Теперь она судорожно вспоминала про итоговый цвет и сроки добавления последнего ингредиента, потом высчитывала, сколько займет выпаривание и настаивание, затем наскоро прикинула, сколько дней осталось до полнолуния, а затем и до новолуния.
По ее расчетам, она смогла бы выпить зелье уже шестого мая.
Если все пойдет хорошо, она увидит будущее меньше чем через месяц.
