Очевидно

      Хонбин свой. Дело не в общих вкусах, или в том, что он «бро по несчастью».       Он. Просто. Свой.             Внутри бьётся дурацкое чувство, что он Хонбина знал всегда, только забыл почему-то, а теперь вспомнил, и всё встало на свои места. Хонбин и в самом деле навёл в Чаншике порядок, но вот на свои места всё так и не встало. Теперь его чисто прибранный внутренний мирок рушится едва ли не чаще, чем раньше и нет никакой возможности отстроить его без Хонбина.       «И как же это всё, чёрт побери, очевидно. Чаншик очевиден».       По логике вещей то, что они из разных групп и нечасто имеют возможность встретиться, должно ситуацию сглаживать. Не сглаживает. Хонбина иррационально хочется забрать себе и ни с кем им не делиться. Чаншик грустно шутит про себя, что, кажется, придумал себе новую драму и, как в былые времена, сам идёт к Джинёну, утыкается лицом ему в спину, обвивает руками и гудит куда-то между лопаток о том, что хён ошибался на его счёт, что на самом деле он типичный подросток, который сам придумывает себе проблемы.       Старший эгоистично счастлив. Расстроенная мордашка макнэ, разумеется, его не радует, но, по крайней мере, теперь он может помочь, подержать или хотя бы просто потрепать по макушке и сказать «всё образуется» и «хён рядом».