***
Лодка тихо разрезала носом водную гладь. Алаизу хлопала по щекам незнакомая силена. — Давай лучше я, — предложил мужчина с веслом. Он перестал грести, потянулся через сбившихся в кучку девушек и наградил её отрезвляющей пощёчиной. Это было лишним — Алаиза и так пришла в себя. Стоило её чувствам вернуться, как ногу пронзила острая боль, которая становилась только сильнее от трения о ткань платья. Ей не верилось, что она потеряла сознание. В лодке не было ни одного знакомого лица, но стыд всё равно обсасывал её внутренности липким языком. Она заметила впереди стайку таких же шлюпок, плывущих к тёмной громадине вдали. Это был корабль, ставший на якорь за скалами. Дожидаясь Охотников, он спрятался в темноте много западнее прибрежных городов. Теперь увидеть его можно было только при свете дня, и то лишь из леса. Все фонари на палубе были потушены, и ни один проблеск не мелькал в окнах кают. С каждым ударом вёсел по воде судно приближалось, и вскоре оно уже нависало над маленькой лодкой чёрной горой с трепещущими на ветру стянутыми парусами. Алаиза почувствовала, как твердь уходит из-под днища шлюпки, когда их сопровождающий вставил железные крюки в пазы, и где-то вверху заскрипела лебёдка. Верёвки оборот за оборотом притягивали пассажиров к верхней палубе, пока они раскачивались в невесомости над морем. Неуместная мысль зажглась и потухла в уме Алаизы. Многие похищенные девушки жили далеко от Прибрежных дебрей и никогда не видели Средистранный пролив, даже когда над лесом не стоял огромный колдовской пузырь. Им, должно быть, ещё страшнее, чем ей. Охотники высадили девушек по очереди. Когда Алаиза ощутила под собой твёрдые доски, ей стало чуть-чуть спокойнее. Лебёдка начала крутиться в обратном направлении, и лодка о двух вёслах опустилась за борт. Ну конечно. Осознание такой простой истины принесло Алаизе облегчение, хотя ничего лёгкого в этом не было. Как бы ни был велик охотничий корабль, дюжина шлюпок ни за что не поместились бы на его верхней палубе. Это могло значить только одно — лодки ждали дахремаанцев перед каждым Маггетоном на берегу, и кто-то их стерёг. — Любуешься видом? — с издёвкой спросил Охотник, неторопливо беря её за локоть. Алаиза попалась в ловушку его провокации и даже не попыталась это скрыть. Она бросилась к фальшборту, в последний раз созерцая стекло воды, разбивающееся о знакомый берег. Издали бархат лесных крон совсем поредел, словно изъеденный молью. Луания показалась маленькой и съёженной, в точности как она сама. Он подошёл беззвучно. — Довольно любований. Добычу спустили по лестнице на нижнюю палубу. Внутри посудины был коридор с множеством дверей и решётками лестниц, протянутых обратно наверх и в глубины трюма. Здесь пахло специями и немытыми телами. На дверях справа висели замки, двери слева свободно открывались и впускали уставших Охотников в свои покои. Один из них не торопился отправиться на боковую. Он снял с пояса ключи, отпер несколько замков и беспорядочно затолкал внутрь несколько силен. На подмогу ему пришли братья по ремеслу, и вскоре Алаиза оказалась в темноте вместе с другими. Пока те колошматили дверь, она на ощупь обнаружила в углу свалку тряпья и зарылась в неё, как один из пустых холщовых мешков в этой куче. Ей хотелось срастись с сырым заплесневелым матрасом и чтобы кто-нибудь лёг на него сверху, раздавливая её в ничто. Она слышала, как девушки всё слабее и слабее ломятся в дверь и в конце концов разбредаются по каюте. Пол ритмично качался под её задом, и от вони тряпок хотелось опорожнить и без того пустой желудок. Спустя много минут, часов или дней, когда она почти задремала, в замке повернулся ключ. Тёплый медовый свет затопил щели между тряпками, но у неё не было сил шелохнуться. Быть может, это было к лучшему, поэтому она на всякий случай затаила дыхание и притворилась, что её не существует. Это далось ей легко. Дверь впустила кого-то и опять закрылась, но свет остался. — Я пришла обработать ваши раны. Алаиза едва не выдала себя, вздрогнув от изумления. Говорила женщина, без запинки воспроизводя гернийскую речь. После затянутой тишины, судя по шелесту одежд, кто-то из девушек позволил вошедшей оглядеть клеймо. — Эта мазь ускорит заживление и не даст ране загноиться. — Она заживёт? — переспросила силена слабым голосом. Женщина удивлённо присвистнула. — Именно. Но не так, как тебе бы хотелось. Когда ожог затянется, рубец сохранит форму клейма. — Если на моем теле будет шрам в форме креста, значит, я никогда больше не смогу колдовать? — Именно это оно и значит. Давай сюда свою ногу. Девушка захныкала. Вскоре скулёж заполнил всю каюту, если это место вообще можно было назвать жилым помещением. Алаиза осторожно выглянула в просвет между хламом и увидела пустую комнату с покачивающимися под потолком сетями. Целительница была одета в чёрный балахон, такой закрытый, что оставлял на виду только её глаза. Помимо неё в каюте были четыре силены, лица которых пропадали в тени угла. — Я должна проверить, невинны ли вы. — То есть ты собираешься?.. — Именно. А теперь помолчи. Поверьте, вы будете век мне благодарны, если это сделаю я и прямо сейчас, а не кто-нибудь другой, когда мы прибудем в Арсаиму. — В Арсаиму? В саму дахремаанскую столицу? Женщина тяжело вздохнула. — Именно. Ты первая. Спустя несколько минут возни она удовлетворённо пробубнила что-то себе под нос, а вслух произнесла: — Все вы годитесь для того, чтобы отправиться прямиком во дворец. — Что это значит? — впервые открыла рот силена, осмотренная раньше всех. — Это значит, что я могу сказать Охотникам, что все вы девственно чисты… если вас как следует вымыть, конечно. — Я уже была с мужчиной, — тихо призналась девушка, забившаяся в угол после осмотра. Женщина повернулась к ней. — Я передам это Охотникам. Хочешь? Во дворце ты была бы сыта, хорошо одета и взята под защиту султана Хагана, но если ты настаиваешь… если тебе по душе быть проданной на рынке… — она окинула силену взглядом, не сулившим ничего хорошего. — Герниянка-не-девственница. Купить тебя сможет даже попрошайка. Она опустила голову. — Не стоит говорить этого… мисс. — Я не мисс, — она подняла с пола подсвечник, но сразу передумала и вернула на место, не желая оставлять девушек в темноте. — Я старшая гардия в гареме султана Хагана. Пока можете не забивать свои юные головки иерархией и титулами, но готовьтесь и не смейте болтать, если вас кто-то когда-то трахнул. — Но разве мужчина не может понять, что… — Человеческие мужчины неразумны. И пока нет никаких знаков свыше, что султан или его сыновья вообще обратят на вас свой взор, вы будете под моим крылом и обязаны мне этим до конца своих дней. — Ты… вы сказали «человеческие мужчины»?.. — Именно так я и сказала. Не оставь я когда-то в Гернии дитя, тоже смогла бы претендовать на постель султана. Но я добилась всего сама, а вам светлое будущее уже обеспечили ваши узкие дырки. Старшая гардия взмахнула подолом облачения и задержалась на мгновенье у двери. — Поспите в гамаках. Не бойтесь, не свалитесь. Утром вам принесут еду, а пока спите. Путь будет долгим. Щёлкнул замок. Алаиза не выдала себя, даже когда девушки улеглись в сети, свисающие с потолка. Она надеялась исчезнуть, надеялась провалиться в забытье и не проснуться, надеялась, что Охотники не пересчитывают силен, когда выводят их из кают. Она в самом деле могла бы пролежать в куче барахла так долго, что корабль успел бы доставить силен в Дахремаан и вернуться за новыми. Это был худший план, потому что возращение в Гернию значило бы, что Румиллиан Первый не убедил Хагана прекратить Охоту, что богиня судьбы не посмеялась над ней, позволив вернуться домой в день последнего Маггетона. Если их с Айлин путешествие было напрасным, ей хотелось надеяться на худшее. Засыпая, она слышала, как в трюме под ней перекатываются бочки, а за бортом плещутся воды Средистранного пролива. Айлин была где-то в соседней каюте, быть может, прямо за этой стеной. Алаиза понятия не имела, как будет вызволять её, если в самом деле спрячется так хорошо, что вернётся на родину. Да и что тут говорить — она понятия не имела, как будет вызволять себя. Ей снилось время, когда Луания не была укутана куполом, и она могла бегать к морю с мальчишками из деревни под холмом. Один из них, сын моряка, рассказал ей, как крепятся канаты к бизань-мачте и как паруса ловят попутный ветер. Ей казалось, что она влюблена. Сложно было не влюбиться в восемь лет от роду, когда конопатый мальчишка говорит о румпелях, оснастке и якорях. Он спросил её, почему силены не уйдут из леса, если там на них ведётся Охота? Алаиза ответила, что дом нельзя просто покинуть, если там плохо. Тогда она ещё любила свой лес и считала, что за любовь стоит бороться. Она не шелохнулась, когда грохот ключа в замке разбудил её; не шелохнулась, когда дахремаанец принёс с собой кастрюлю, чашки и запах похлёбки. Она видела, как девушек раз за разом кормят такими большими порциями, словно готовят на убой. От запаха хлеба и рыбного варева её желудок выл, точно вервольф при полной луне, но она гнала мысли о еде прочь, надеясь, что мелодия живота не выдаст её укрытие. В какой-то момент Алаиза вконец прочувствовала все прелести своего положения. Ей пришлось мочиться под себя и благодарить проклятый корабль за то, какая неперебиваемая вонь стояла на палубах и в каютах. В горле защипало от обиды и злости, когда девушкам принесли чистую воду, мыло и тряпки. Она ощущала себя разбитой и грязной и так мучилась от жажды, что готова была пригубить той жижи, что осталась после их мытья. Когда силен покормили уже в девятый раз, её начало мутить. Пол под ней раскачивался, а конечности так затекли, что уже не чуяли холода. Тошнота накатывала волнами, как те, что бились о борт. Она уже придумывала, что скажет соседкам по каюте, если обнаружит себя таким неприятным способом, как вдруг дверь резко открылась. Это было странно и очень некстати. Странно в первую очередь потому, что обед был совсем недавно. Алаиза собрала в кулак последние силы, чтобы не выблевать свои кишки прямо сейчас. — Чи эммэ говорить, их чет… веро? Она похолодела, узнав в вошедшем Айташа. — Именно. Шесть силен в дальней каюте, четыре в этой… — Это не может быть. За ним в помещение вошла старшая гардия. — Сам посмотри. Молодой Охотник помедлил, пересчитал пленниц. — Ше фэр быть тут не меньше пять. Чи эммэ написать ше в список? Старшая гардия замялась. — Я ещё не занималась списками, господин. Но их здесь столько же, сколько было в первый день. Значит, их путь длится уже несколько дней, подумала Алаиза, с трудом сдерживая рвотные позывы и почти не дыша. — Я фэр велеть искать. Айташ сделал шаг к выходу, и его лицо попало в поле зрения Алаизы. Сквозь просвет между тряпками она увидела его растерянный хмурый взгляд и скорее почувствовала, чем поняла, что он уже побывал во всех каютах и знает, кого именно не досчитался. Внезапно он двинулся в угол к куче хлама, решительно и быстро. Ни девушки, ни старшая гардия не успели сообразить, что происходит, а Айташ уже отбросил в сторону заплесневелый матрас. Но прежде, чем тот упал на пол, Алаизу вывернуло наизнанку прямо на сапоги Охотника. Силены замерли в ужасе, она — у его ног. Чёрт, чёрт, чёрт. Айташ рыкнул то ли от отвращения, то ли от облегчения. Он поднял её одним рывком за шкирку и поставил перед собой, но голени Алаизы были так слабы, что удержали на себе вес её туловища всего на миг. Её тело обмякло в его руках, и она — вонючая, слабая, грязная, — упала ему на грудь. Айташ закричал что-то на дахремаанском, заставляя всех содрогнуться. Из дверного проёма высунулись Охотники и подняли ещё больший шум. Они переругивались друг с другом так долго, что Алаиза едва не лишилась слуха и чувств. В конце концов в каюту принесли целый чан похлёбки, три пинты пресной воды и лохань морской. Старшая гардия проводила за дверь всех мужчин, и в каюте наконец стало тихо. Она села на пол возле Алаизы, сверля её глазами в прорези балахона. — Бесстыжая. — Почему это я бесстыжая? От долгого молчания ком стоял в горле, как пробка. — Именно бесстыжая. Я позаботилась обо всех вас, а ты решила, что тебя не хватятся?! Да если бы тебя обнаружили поздно, а не рано, была бы тебе дорога на рынок или сразу в бордель! Алаиза угрюмо жевала похлёбку, не поднимая взгляд. Кислый бульон и разварившиеся куски вызвали новый приступ тошноты. — Хотя ты и так не годишься ко двору, — продолжала та. — Тощая, как палка. Дать бы тебе ребятне — они бы тобой крапиву хлестали. Кто-то из пленниц хихикнул, но все они благоразумно держались в стороне. Старшая гардия помогла Алаизе раздеться и не смогла удержаться от нового замечания: — Именно. Как палка. Нам плыть ещё два дня, и вряд ли ты наберёшь хоть фунт за это время. — С такими харчами уж точно, — поддакнула Алаиза. — Не дерзи мне. Когда это гернийские силены стали такими разборчивыми в пище?.. Пока Алаиза обтиралась чистой водой, ей обработали клеймо, уже начавшее гноиться. Её бросило в жар от едкой мази, но вскоре обнаружилось, что ожог стал меньше болеть. Проверка на невинность тоже не обошла её стороной, но старшая гардия была нежнее всех, кто касался её там. — Посмотрим, что можно с тобой сделать, — сказала она, оставляя Алаизе чистые вещи. — И не смей больше падать на грудь ни одному мужчине! Ты теперь собственность султана. — Мужчине? — рассмеялась Алаиза, вконец окрепнув от помоев, которые какой-то дурак назвал похлёбкой. — Да у него все зубы молочные! Женщина недобро зыркнула и заперла каюту, оставляя её наедине с другими силенами. — И правда бесстыжая, — донеслось возле дальней стены. Она узнала её сразу. Из темноты вышла высокая девушка с копной рыжих кудрей, кое-как прилизанных за оттопыренные уши. Силена прыснула, увидев недоверчивое лицо Алаизы, и смех её был похож на лягушачье кваканье. — Как тебе не совестно. Два дня сидела со мной в одной каюте и даже не поздоровалась. — Зная твои таланты, ты сразу меня почуяла. — Конечно. Хоть ты и помылась, от тебя до сих пор несёт ссаными тряпками. От моего носа такое не утаишь даже при помощи мыла. Три другие девушки никак не отреагировали на эти слова, но Алаиза всё равно залилась краской. Не будь она такой уставшей, то удивилась бы, что за два дня путешествия не узнала этот голос. Пленницы говорили шёпотом, будто за громкую речь Охотники могли их покарать, но смешки одной из них, так неуместно разрезающие тишину каюты, звучали часто. Эта девушка снова спасла её, не предупредив никого о спрятавшемся пассажире, и тогда, в лесу… боже, как это было давно. — Как же несладко тебе приходится здесь с таким острым нюхом! — притворно сокрушилась Алаиза, запрыгивая в гамак. Пусть силена, имени которой она не знала, раз за разом её выручала, но эта привычка насмехаться была невыносимой. Её тело содрогнулось от удовольствия, как только гамак закачался в такт движению корабля. Ещё вчера она не смела и мечтать об удобстве. И пусть её план с треском провалился, но теперь она воссоединится с Айлин, и вместе они придумают новый. «Именно так», — прозвучал в её голове голос старшей гардии, знаменуя начало сна. Так близко, словно она стояла посреди комнаты. — Ты что, уже ложишься? — послышалось из реальности, но гораздо, гораздо дальше.***
— Хотела бы я так же отоспаться. Алаиза проснулась от того, что жгучая мазь опять касалась её бедра. В каюте без окон, как всегда, стояли ночь и свеча в подставке. Рыжая бестия, старшая гардия и три других силены окружили её гамак. — Надо же. Доброе утро! — пропела первая. — Мы уже собирались заталкивать еду тебе в глотку шваброй! — Ты замолчишь или нет? — старшая гардия вышла из себя. — Дай мне спокойно поработать. Пока Алаиза разлепляла веки, женщина ловко обработала клеймо. Воспаление уходило так быстро, что, казалось, этим снадобьем можно было отращивать новые конечности. — Хотя доля правды в этом есть. Я надеялась кормить тебя как следует весь оставшийся путь, но ты спала так долго, что мы уже скоро причалим. Рыжая бестия отставила швабру к стене. — Как… уже? — Именно. Доедайте обед и идите наверх. Алаиза не могла разобрать, приснилось ей это или старшая гардия действительно позвала их подняться на верхнюю палубу? Она протёрла глаза, закинула в рот кусок хлеба и подавилась от изумления. Дверь в коридор была распахнута настежь, и девушки в нерешительности топтались возле нее. — Была не была! — спасительница Алаизы первой юркнула прочь из каюты, остальные помялись и последовали за ней. От пятна света в потолке по трапу очередью спускались силены, все до одной ни капли не чарвилльянки. Охотник провёл девушек мимо соседок Алаизы и запер через стенку от их каюты. Что бы ни происходило на верхней палубе, всё равно придётся вернуться обратно. Солнечный день ослепил и выбил дух. Стоило Алаизе подняться на последнюю ступеньку и проморгаться, как блики на волнах опять заставили её зажмуриться. Пока она была беспомощна, как новорождённый волчонок, длинные пальцы смяли её локоть и потянули куда-то. — Сейчас они спросят твоё имя, — просвистел у её виска шёпот рыжей бестии. — Не называйся своим, чтобы не было лишних вопросов, Анна-Луиза. Она произносила это имя так приторно, точно читала его со страницы жития святых. Откуда дахремаанцам знать, как гернийские христиане рода людского называют своих детей? — Думаю, они догадываются, что я силена, а не человек. Перед Алаизой наконец возникла вся палуба как на ладони. Толстые мачты кренились из стороны в сторону, матросы носились от носа до кормы. Охотники ждали девушек у фальшборта. Наверху как нигде было заметно, что судно качает туда-сюда, и её снова замутило. — Шутки шутишь, — её спасительница встряхнула волосами. Озорная маска слетела с её лица, и впервые со времён смерти капитана Эскерифа Алаиза увидела её серьёзность. — Без разницы, кто тебе покровительствует, праведная Анна или святая Луиза. Я посоветовала тебе не хвалиться человеческим именем, чтобы не привлекать ещё больше внимания. Ты и так уже отличилась. Алаиза поморщилась, вспомнив, как тяжело было прятаться в каюте и как легко — выдать себя всего за мгновение. Прямо Айташу на сапоги. — А ты назовёшь им своё настоящее имя или представишься Рыжей Бестией? Лично я до сих пор не знаю, как тебя зовут. — И не узнаешь, — задорно подмигнула она, быстро отбросив былую серьёзность. — Точно не здесь. В прошлый раз я по глупости назвалась своим именем, и теперь не стану подсказывать им, что мы уже знакомы. Алаиза опешила от собственной глупости. За тревогами и волнениями она совсем позабыла, что её спасительница уже бывала в Дахремаане и знала, как сбежать. — Имя. Мужской бас, как раскат грома, громыхнул над ними. — Анл-л… Луиза. Усы Охотника смешно подрагивали, когда он диктовал себе под нос, записывая. Рыжая бестия разочарованно поджала губы: — Да ты прямо-таки напрашиваешься. — Он застал меня врасплох, — тихо начала оправдываться Алаиза, но вдруг одёрнула себя. Какого чёрта она вообще должна была скрывать своё имя? Ей дала его мать, и Герисса, принимавшая роды, тому свидетель. Спросить об этом у родни Алаиза уже не могла, но верить кудеснице хотя бы в чём-то ей хотелось, какой-то полуотмершей клеточкой сердца. Даже если Герисса просто подшутила над ней, уже ничего не исправить. Она уже второй десяток лет была Анной-Луизой, и так будет и впредь. — Теперь молись и надейся, что дахремаанцы быстро привыкнут к твоему новому имени и не будут припоминать старое. Алаиза нахмурилась. — Что это значит? Рыжая бестия всматривалась в светлую даль, туда, где край небес покоился на волнах. Совсем скоро там должны были появиться шпили чужеземной столицы. — Мы получим имена, которыми называют прелестниц южане. — Но зачем они тогда спрашивают наши настоящие?.. — Дахремаанцы верят, что имя, данное при рождении, определяет твою суть и даёт знающему его власть над твоей судьбой. Алаиза запнулась, переваривая услышанное. Охотник с пергаментом, пером и роскошными усами, похожими на щётку, толкнул рыжую бестию. — Имя! — Böt tu mina, — небрежно ответила она на чистом гернийском. Ни один мускул не дрогнул на её лице, когда их соседки прыснули со смеху, и даже Алаиза не сдержала быстрой улыбки. — Баттюмина? — переспросил Охотник. — Баттюмина, — кивнула та. — Это переводится как «непревзойдённая шутница». Он записал. «Böt tu mina» переводилось как «иди в задницу». Алаиза опять перевела взгляд на его шевелящиеся усы и позволила себе беззвучно захохотать вместе с остальными. Тугой узел страха в её груди ослаб. Она расправила плечи и решила, что ничего невозможного нет. Нужно было только улучить момент и расспросить Иди-в-зад о том, как ей удалось вернуться домой в прошлый раз. — Эрдон! — вдруг донеслось сверху. Ветер в парусах гудел, приглушая звук, но тут раздалось снова. — Эрдон! Алаиза вопросительно уставилась на рыжую бестию. — Земля, — выдохнула Иди-в-зад будто в ожидании казни. — Он сказал «земля». Все взоры, Охотников и девушек, устремились к горизонту, но суша всё не показывалась. Суета на палубе набрала новые обороты. Алаиза мельком приметила, что ни один дахремаанец не следил за силенами на палубе. Она могла бы прыгнуть за борт прямо сейчас. Груз ответственности, нагибающий её спину к земле, пошатнулся. Тревоги об Айлин, Луании и стране могли быть похоронены прямо у берегов Дахремаана, и в какую-то секунду она была готова сделать это. Тяжесть сожалений увлекла бы её на дно моря так быстро, что никто и не хватился бы. Но она струсила. И впервые призналась себе в этом. А потом стало слишком поздно, потому что возникшая из ниоткуда старшая гардия утянула их обратно в каюту. — Часа через четыре я за вами вернусь. Подкрепитесь как следует и оденьтесь подобающе. Четыре часа! Неудивительно, что с высоты верхней палубы им так и не удалось увидеть Арсаиму. Им оставили последний ужин на пятерых и стопку чёрной материи в одном из гамаков. Иди-в-зад развернула ткань и продемонстрировала силенам такой же балахон с прорезью для глаз, как у старшей гардии. — Как в старые добрые, — ухмыльнулась она и натянула его на непослушные кудри. У Алаизы было много часов для того, чтобы обдумать свою трусость. Но теперь её терзало не то, что она не смогла решиться на смертельный прыжок, а то, как легко стало где-то в области рёбер, когда она допустила мысль об освобождении от бремени долга. Это и было настоящим малодушием. Девушки сидели полукругом и негромко переговаривались. Алаиза свернулась калачиком в гамаке и рассеянно наблюдала, как Иди-в-зад примеряет все части костюма дахремаанской невольницы. Она насвистывала весёлую мелодию, словно процесс доставлял ей удовольствие. Алаиза не выдержала, когда девушка сунула ступни в бархатные тапочки и принялась натягивать чёрные перчатки по локоть. — Неужели тебе нравятся эти мешки? — Если хочешь попрать все правила, надо сперва научиться им следовать, — произнесла она из-под толщи слоёв. — Я посоветовала тебе не выделяться. Понимаю, ты забыла это через минуту, но богиня судьбы Сифера даёт тебе ещё один шанс. Алаиза не хотела обсуждать это в месте, кишащем Охотниками, но Иди-в-зад сама подогрела её любопытство. — Как тебе удалось сбежать? — прошептала она. Бестия в чёрном прервала примерку. Она задрала голову, и её брови взметнулись вверх, пропадая в складке ткани над ресницами. — Тебе не хватит духу сделать то же самое. И вернулась к прежнему занятию. Алаиза сжала кулаки. Старшая гардия вернулась слишком скоро и долго сетовала, что не все девушки оделись. Алаиза залезла в балахон и вышла из каюты, теперь уже в последний раз. Наверху творилось настоящее столпотворение. Команда корабля, Охотники и два десятка девушек в чёрных мешках собрались на верхней палубе. Она опешила от того, какими одинаковыми стали силены, одевшись по последней южной моде. — Айлин? — позвала она, чувствуя, как тонет без воды. Карие глаза. Серые, карие, голубые, серые. — Айлин, — Алаиза почти плакала. — Я здесь. Она должна была быть на палубе, потому что больше негде. Всех пленниц вывели из кают и пересчитали несколько раз. Ошибки быть не могло. Алаиза как в бреду озиралась по сторонам. Весь горизонт с запада на восток заслонил собой город, похожий на румяный слоёный пирог. Он был таким песочно-золотистым издали, точно смазанный яичным желтком. Обручами, охватывающими пирамиду кварталов, к морю плотной застройкой спускались квадратные дома и каменные переходы. Чем выше петляли улицы, тем больше слой за слоем Арсаиму накрывала растительность, и самый пик городской пирамиды венчал дворец с круглыми куполами и тонкими игольчатыми башнями, сплошь увитый зеленью. Сухой ветер из столицы донёс до Алаизы запах раскалённой пустыни. Её кожа под тёмным одеянием покрылась крупицами пота. — Арсаима воняет помоями, песком и тошнотворными благовониями, — Иди-в-зад тоже встала у борта. — Как всегда во всей своей красе. Не было сомнений, Алаизу она тоже нашла по запаху. Чем она пахла сейчас? Отчаянием? Испугом? Желанием разрыдаться? — На корабле есть девушка, — прохрипела Алаиза. — Она пахнет лавандой и… малиновым вареньем. Пахла в тот раз, когда испачкала им платье. Она любит малиновое варенье и чарвилльскую горную лаванду. Ещё она отлично стреляет из лука, и после охоты она пахнет кровью и освежёванным мясом, а когда приходит с полевых работ… — Спустя четыре дня пути весь экипаж провонял специями, похлёбкой и телесными выделениями, — ответила Иди-в-зад. — Никакой лаванды. Судно встало на рейд, и несколько шлюпок выплыли из гавани навстречу. Началась пересадка пассажиров. Когда Алаиза уже болталась в лодке, пытаясь не выплюнуть кишки от волнения и нового приступа морской болезни, на борту начался переполох. Она садилась в шлюпку одной из последних, оставив на корабле двух силен на очереди в следующую, как вдруг замотанных в чёрное фигур стало больше. Алаиза запрокинула голову и насчитала пять, и одна из них расталкивала остальных, прорываясь к фальшборту. — АЙЛИН! — она вскочила, чуть не опрокинув лодку. Пассажиры взвизгнули и утянули её обратно, пока она не бросилась вплавь обратно на корабль. — Алаиза! Алаиза! Этот голос сладко потёк по её венам. Если рыжая бестия умела ощутить аромат имени, Алаиза, пожалуй, открыла в себе сверхспособность пускать в кровь звук своего. Вёсла ударили по воде. Она смотрела на отдаляющийся парусник, и новые шлюпки прибились к его борту, чтобы доставить Айлин в порт Арсаимы. К ней. *** Старшая гардия не наврала — их отправили во дворец Калиф-Халзар, минуя рынок. Силен тесно натолкали в крытые повозки и запечатали все щели, сквозь которые девушкам были бы видны улицы Арсаимы, а улицам Арсаимы — девушки. Алаиза задыхалась и обливалась пóтом, чувствуя себя разваренной редькой в кипящем бульоне. Колёса скакали по мостовым, и с каждым толчком пассажирки утрясались всё плотнее, как горячие угли, когда их ворошат. Когда дверь повозки открылась, они уже были во внутреннем дворе дворца, но даже тогда Алаизе не представилось возможности оглядеться. Казалось, промедление стоило Охотникам жизни. Все они высыпали во двор и погнали силен в боковую дверь, а потом дальше и запутаннее, по лестницам и коридорам. Останавливаться, задавать вопросы и пялиться было нельзя, разрешалось лишь горбиться и перебирать ногами. Их завели в крыло дворца, где воздух наконец-то был влажнее, чем в пустынях за городом. Алаиза шагнула в открытую для неё дверь. Она оказалась в маленькой купальне, обитой мрамором. Куполообразный потолок нависал над чашей, полной кипятка. Рядом стояли ковши, мыла, пучки трав и масла во флаконах, и сладкий пар курился от воды и благовонных свеч. — Мир вам, эммэ. Служанка с закрытым тканью лицом зашла в купальню. Она помогла Алаизе снять ненавистный балахон и настояла на том, чтобы кулон Гериссы тоже отправился в кучу потной одежды. Та в ответ просто затолкала его под лежак, пока служанка отвернулась. Она не позволила Алаизе забраться в чашу. Вместо этого девушка взяла ковш и показала, как правильно черпать воду и омывать всё тело. Ей не пришлось повторять дважды — Алаиза не была такой грязной ни в один Маггетон. Когда она вытирала волосы полотенцем, те уже были почти сухими. После всего пережитого она не заметила, как потеряла столько прежней густоты. Журчание воды убаюкивало. Мышцы, привыкшие к зябкому холоду, оттаяли и теперь приятно ныли. Тем не менее Алаиза собралась, пока её окончательно не разморило: — Где остальные силены? Служанка раскладывала стопки разноцветной ткани на полке у входа и не отвлеклась, отвечая: — Каждая силена омывает своё тело отдельно, чтобы не сообщаться с другими. Путь в женский хаммам Охотникам запрещён, посему за вами приглядываю я. — Охотники видели нас обнажёнными, — вставила Алаиза. — Наши бёдра, грудь и лицо, которое тут принято закрывать. Они не просто смотрели. Они трогали нас. Насиловали. Девушка вздохнула с плохо сдерживаемым раздражением. — Вы не особенная, эммэ. Не единственная, с кем дурно обходились воины султана. Не смейте говорить в таком тоне, будто вам пришлось хуже всех. Алаиза пристыжено заломила пальцы, но не удержалась от того, чтобы заглянуть в глаза служанке. Прекрасные, томные, колдовские, цвета солнца и янтаря. — Во дворце Калиф-Халзар каждая рабыня — силена. Каждая наложница Хагана, каждая шлюха в борделях Арсаимы. Не вздумайте сказать им, что Охотники причинили боль вам или вашим близким большую, чем им. Сегодня вы попали в услужение к самому султану, и вам не на что жаловаться. Теперь Охотники не тронут вас, если вы облачитесь в наряд непорочной рабыни. Служанка определилась с цветом одеяния. Она протянула Алаизе кипенно-белое закрытое платье, башмачки из мягкой кожи и полупрозрачную ткань на голову с прорезью для глаз. Одежда была почти невесомой, бесформенной и простой. Алаиза легко спрятала на груди свой кулон, когда девушка вышла из купальни первой. В коридоре было прохладно, и дурманящий голову аромат благовоний исчез за поворотом. Вместо этого ноздри Алаизы защекотал запах пряных духов. От купален дорога шла через арочные проходы, заострённые кверху, как луковичные головки. Стены дворца были так искусно выровнены известью, что ни один камень не выступал на поверхность. Светлый мрамор холодил ступни Алаизы даже сквозь тонкую подошву тапочек. Резные плинтуса проводили границу между полом и керамической плиткой на стенах. Выше поднимались золотистые росписи, и то были буквы дахремаанского языка; чудно переплетающиеся узлы и завитки наверняка являли собой слова пророков-иноверцев и удивительно складно ложились в орнамент. Богатое убранство коридора, ведущего в купальни рабынь, укололо Алаизу чуть ниже сердца. Если султанский род мог позволить себе так дивно украсить даже служебные помещения, то купить весь мир не составило бы убытка великому Хагану. А уж оплатить военные расходы для захвата Гернии стоило бы ему дешевле, чем краюха хлеба — заморскому бедняку. Серый аскетичный Вербирион показался Алаизе горкой булыжников по сравнению с расписным, почти игрушечным Калиф-Халзаром. Тесно вжатые в стены колонны гернийского замка подпирали потолки, только и всего, но в дахремаанском дворце всё было иначе. Стройные белые столбики рядами поддерживали своды, но им, таким ажурным, будто была и не нужна никакая опора. В россыпь мозаичных камушков на стенах не втесался ни один подфакельник — огонь плескался в чашах, подвешенных цепями к потолку, и томно трещал от сквозняков. Высотой до груди Алаизы и толщиной с неё саму свечи тихо роняли растаявший жир в огромные подсвечники. В одной из них она чуть не подпалила платье, тянущееся за ней слоями белого шёлка. Но вот коридор вильнул к широкому проходу. Группа мужчин стояла у решётчатой перегородки. Они быстро переговаривались на языке дахремаанской абракадабры, но служанка вставила пару слов, и они засмеялись. Алаиза неуютно поёжилась и узнала в мужчинах похитителей. Они успели основательно вымыться и сменили доспехи на расшитые золотой нитью кафтаны. Один из них отделился от товарищей и встретил Алаизу приглашающим жестом. — Она эммэ моя, — сказал он остальным, переходя на неуверенный международный. — Я вести её. Он повлёк Алаизу в новое ответвление коридоров, держа ладонь у её спины, направляя, но не касаясь. Длинные рукава кафтана хлестали его по ногам. — Куда мы идём теперь? Она бессовестно взглянула на него. Ей легко было набраться смелости, когда рядом был только Айташ. Алаиза знала, чего от него ждать, и ощущала рядом с ним долю спокойствия и решимости. — Я фэр представить чи эммэ лично о Рамдан Хаган воин тю бамора тю великий султан Хаган. Мо шехзаде наградить тю я. Алаиза ничего не поняла, но это было лишь поводом начать разговор. Айташ был для неё как открытая книга, но читать она не умела, и потому было мудро зайти издалека. — Охотники хорошо знают международный язык. Вообще все хорошо его знают, как и должно. Но не ты. Айташ улыбнулся, растянув и без того тонкие губы. Пока Алаиза натиралась чайным и миндальным маслами, он успел сбрить пушок под носом и на щеках, успевший вырасти в путешествии за добычей. Его юношеское лицо стало строже. Жёсткий ворот кафтана заставлял его держаться не сутулясь. Тёмно-синий кафтан оттенял слишком бледную для юга кожу. — Дахремаанец не надо знать меж… рон-ный язык. Это язык тю шэ, кто не знать язык тю Дахремаан. Возмущению Алаизы не было предела. — Международный язык на то и международный, что его должны понимать все! Все-все, от Неизведанных земель до Забытых островов! Как бы тебе понравилось, если бы я говорила с тобой на гернийском? Алаиза завершила свой монолог крепкими ругательствами, выученными в Луанском лесу. Айташ, конечно, не понял ни слова, но звук родной речи из собственных уст лишил её ложного чувства спокойствия рядом с ним. Они шли к Расан-Хасан-великий-Наган-Хаган или что-то вроде, и Айташ с улыбкой, как глупому ребёнку, втолковывал ей, что есть дахремаанский язык и все остальные. — Старый Охотник понимать чи эммэ лучше, чем я, — продолжал он как ни в чём не бывало. — Старый Охотник знать язык за море, потому что Охота много лет. — Так вот оно что! Я решила, ты гордец, который верит, что на его языке заговорит вся Великая Империя! Я совсем забыла, что ты всего лишь новичок! Он совладал с гневом лучше, чем в прошлый раз. — Я учить Охота каждый день и хорошо готов. — Однако на первой же Охоте ты облажался, — наседала Алаиза. — Силена стукнула тебя и убежала, только пятки мелькали! — Бы привезти строптивый яя в Арсаима тю Дахремаан. Он начал выходить из себя. — Привезли? И где же она? Давненько я её не видела! Айташ убрал руку от её лопаток, и они продолжили путь на расстоянии друг от друга. — Строптивый силена не приехать тю Калиф-Халзар. Яя продать тю раб… бс-ский рынок.