Матовая сеть

Рон давно заметил, что в его жизни с поразительной стабильностью и фатальной неотвратимостью происходит хрень. Творческие рвения Рабастана в украшательстве его кожи ощущались вполовину скромнее по сравнению с обострившейся в сотни раз мигренью. Пришлось поздравить себя с достижением печального рекорда: открылись новые грани восприятия. Еще как-то удавалось соображать сквозь пелену белой, слепящей боли и двигаться между спазмами. Примерно так же он чувствовал себя, когда едва не умер, будучи школьником. Дракон и Снейп бросили его страдать наедине со своими призраками прошлого, видимо, чтобы он не беспокоил их стенаниями. Перед глазами все расплывалось, словно свет от фар автомобилей в дождливую ночь. Как в одну из тех, которую он провел с Гермионой в Лондоне, держа ее холодную маленькую ладошку в своей, большой и горячей, убирая вьющиеся мокрые волосы с ее фарфорового лица. Обещая быть рядом всегда, заботиться и любить, он клешнями вырывал из себя эти правильные, необходимые тогда слова. Она дрожала, кусала губы и смотрела в сторону, но руку не отнимала. В тот момент бойкая умница, слишком напуганная и растерянная, не смогла честно сказать то, что однажды надрывно прокричит ему спустя годы, о чем оба прекрасно знали с самого начала и не признавали. Они - не пара. Просто дети, страшащиеся столкнуться с жестокой реальностью один на один. Если бы с ними был Гарри, Гермиона никогда бы не согласилась на его предложение, а он не стал бы его делать. Ей не шла роль жены и матери, ему плохо удавалось справляться со своей. Будто в насмешку над этим печально-горьким воспоминанием, его место заняла неприлично беззаботная сцена на шумном перроне, залитым теплым светом. Он переругивается с братьями, шутит с друзьями и улыбается всем подряд, а потом ловит на себе долгий вдумчивый взгляд Дракона, тщательно взвешивающего каждую унцию собственных эмоций и прикидывающего вес и значимость чужих. Настоящая алхимия. Невероятно, но в серебряных глазах мелькает не только снисходительно отмеренная щепотка внимания и капля бесценного, но скоротечного расположения слизеринского принца, а много больше – тоска и безусловная, почти болезненная привязанность. Такая, которая не иссякает и не мутнеет, а остается существовать даже, когда никому не нужна. Это заставляет бравого гриффиндорца оробеть. Он вспыхивает, надеясь, что способен выразить хоть четверть таких же сильных чувств, и застенчиво улыбается в ответ, а бабочки порхают уже где-то в районе горла… Убегая от этого сна, Рон скатился с дивана, а потом еще несколько минут умирал под яркие вспышки других воспоминаний. Ревел, как обиженный ребенок, душил в себе безумный смех, а потом, тихо поскуливая, полз к столику. На нем единственно жизненно важным ориентиром сверкал ошейник с сапфиром. Как некстати, перед внутренним взором опять возникла панорама у реки и словно центральная деталь всего мирозданья – мелкий, до нельзя радостный Малфой. Пришлось посмотреть на умилительную сцену дележки сладостей между собой и папенькиным сыночком. Дележка закончилась не в пользу будущего лордика, и он этого даже не заметил. Растяпа… Не позволяя себе долго отлеживаться и проникаться увиденным, Рон двинулся вперед и стянул со столешницы свое недавнее «украшение». Губы разошлись в рванной умалишенной ухмылке, и он решительно свернул камень в сторону, будто ломал шею голубю. Этот скромный тайник ни в коей мере не мог сравниться с бездонной сумочкой Гермионы, но в нем прекрасно умещалась одна тонкая вещица. Дрожащими пальцами с пятой или сотой попытки, но удалось ухватиться за кончик и вытащить из ошейника наружу примитивную, некрасивую Бузинную палочку. Она легко легла в руку, задрожала. Подлизывалась, согревая дрожащую кисть. Придавала сил, так что удалось подняться и сделать несколько, казавшихся невозможными секунду назад, шагов. Не палочка, а элитная проститутка, ластящаяся к любому, кто ее хоть мало-мальски заинтересует. Она меняла хозяев чаще, чем те успевали понять, что являются владельцами Первого Дара. Ее место в «Горбин и Бэркес», на полке рядом с другими вещами, предназначенными для воров и преступников. Новое воспоминание мыльным пузырем взорвалось в голове, останавливая его. Палочка, будто злясь, чудовищно разогрелась в ладони. Рон буквально отмахнулся от очередного потока терзаний из детства, вскинув ненавистную ему ветку бузины. Магия, давно требующая выхода, смела в комнате все со своих мест. Даже не удивившись, он недолго полюбовался разрушениями, представил «восторг» на лице ящера и переступил через хлам на полу. Чудом не запнувшись на пути к камину, он остановился у потухшего очага и через считанные секунды все ограничители на камине рассыпались с треском, завизжала сигнализация. Летучий порох уже высыпался из дрожащего кулака, когда по спине прошла волна тревожного предчувствия. Ну, уж нет, он не позволит пасти дракона сомкнуться у себя на загривке. Один широкий шаг, выкрик места назначения и пропасть услужливо уносит его в закопченную черноту, подальше от мрачного особняка с зашторенными окнами. Тошнотворный полет по каминной сети закончился приземлением на стылый пол и падением чугунного сервитера на спину Рона. Кочерга ткнулась в ребра, вырывая из него настолько жалобный стон, отчего стало стыдно за себя. Совок и щипцы для поленьев прошлись по пояснице. Холодная подземная комната проглотила созданный им шум, вновь наполняясь гулкой тишиной. Несколько минут он наслаждался огненной пульсацией в мышцах и видениями прошлого, нагло проносящихся перед взором, как картинки диафильма на старой хрустящей пленке. Восхитился безупречной осанкой и вызывающим приступ собственной ущербности профилем одного гадкого мальчишки, который смотрел на всех вокруг исключительно сверху вниз. Запредельная степень горделивости превосходила все мыслимые шкалы оценок. Потому как неожиданный хлопок или звон разбитого стекла стало появление заговорщицкой ухмылки и подмигивание ему, Рону Уизли. Пленку зажевало. - Парангон! Сокровище… Не узнать встревоженный волос Рабастана было невозможно. Он бил по ушам, вызывал примитивные реакции – кожа покрылась мурашками, фантомная боль расползлась по рубцам сотней обжигающих змеек. Наверное, места себе не находил все эти дни. Мучился, больной ублюдок. Чье-то заклинание – и вспыхнул камин, обдавая янтарным светом. Тени пустились в пляс на испещренных ожесточенными линиями бледных лицах Рабастана и Рудольфуса, превращая их в двух демонов, решивших погостить у людей. Старшего интересовала только Бузинная палочка. Он подскочил к едва живому Уизли и вырвал ее из ослабевших рук, как если бы от этого зависела его жизнь. Младший подошел не сразу, что-то удерживало его, заставляло сомневаться. А когда он приблизился, то с величайшей осторожностью приподнял свое творение с пола, тревожно оглядывая, ощупывая в поисках, по меньшей мере, окровавленных ран и вереницы синяков. Он оттянул воротник толстовки и с нежностью любовника провел по замысловатому узору под ключицей. - Этот сосунок не испортил тебя? Не стоит так беспокоиться. Ни одной лишней царапины, только разорванный в клочья разум. Но это не повлияет на впечатление от художественного объекта. Рон разлепил сухие губы, буквально ощущая скопившиеся на кончике языка наиболее грязные ругательства магического и маггловского мира, но напомнил себе, что это не прирученный Дракон. Провокация Лестрейнджей не пройдет без по-настоящему печальных последствий. - Сволочь… Не упустил шанса напоследок… Тетушка Бэлла гордилась бы им, - врал он, почти не изображая невнятную речь. Кое-как встав, столкнулся с пылающими яростью глазами мага, обещавшими смерть молодому блондинистому лорду. – Рабастан, со мной все хорошо. Я скоро буду в норме. Можно мне увидеть их? Живое лицо отразило всю глубину эмоциональной боли. - Конечно, твои маленькие грызуны… Оскорбление в адрес детей было привычно пропущено. К лучшему, что больной эстет не считает их кожу безупречной, наоборот, для него она испорченна маггловской кровью их матери. Рон отвернулся, замечая Рудольфуса чахнущим над Старшей палочкой, гладившим ее, как потерянного ребенка. Еще один помешанный. Который, похоже, слишком поражен и восхищен доставшимся ему Даром, чтобы хотя бы попробовать им воспользоваться. Чувствуешь себя ничтожеством перед ней, да, Руди? - Позови их. Прошу тебя, Рабастан, позови их. Я заслужил, - хруст ломаемого чувства собственного достоинства давно перестал раздаваться в ушах. Младший Лестрейндж снисходительно улыбнулся ему, потрепав по волосам, начав перебирать их с обожанием восьмилетки, убедившегося, что его любимые игрушки целы и не были попорчены злым старшим братом. - Заслужил, - елейно произнес он, и тут же его черты искривились, превращая в дикаря. Рука сжалась на рыжих вихрях с неудержимой силой. Рон подумал, что не так уж и не по-мужски позволить слезам брызнуть из глаз вслед за искрами. Совсем забыв, на что следует обращать внимание в образе Рабастана, он поздно заметил подчеркнуто строгий внешний вид, аккуратную прическу, чистую одежду, не одну из тех роб, запачканных краской и не только ей, носимых им практически постоянно. О, Мерлин… Да он в бешенстве. В подтверждении этой догадки, маг припечатал Уизли к паркету, так что раздался отвратительный стук удара головы об идеально отполированное покрытие. К искрам присоединились звезды. Как можно было забыть, что Рудольфус решил изначально не посвящать брата, обладателя тонкого восприятия мира, в их маленький план ограбления Малфой-мэнора. - Как ты посмел провернуть это у меня за спиной, сговорившись с моим братом?! - В его словах явственно слышалась ревность. – Но ты не торопился к своим грызунам, мой бесценный. Руди сказал, что он дал тебе ровно семь дней. Но ты задержался, сильно задержался. Нагостился, парангон?! – прорычал Рабастан и мгновенно сник, словно силы разом оставили его. Он лег рядом, начав водить пальцами по веснушчатому лицу, с которого схлынули все краски, утирая влажные дорожки с висков. - Прости, тебе нечего боятся. Я не злюсь на тебя. Правда. Увидишься со своими зверятами, и мы сразу отправимся ко мне. Рон сглотнул и молча кивнул. - Их сейчас приведут, - пообещал Рабастан, вызывая домовика. – А ты не вставай. Как же я переживал за тебя… Не было ни капли желания ослушаться. В очередной раз он вспомнил, как изо всех сил изображал непокорность перед белобрысым змеем, здесь лучше забыть о дурной привычке перечить в чем бы то ни было. Еще в полной мере предстоит расплатиться за обман Рабастана и сговор с Рудольфусом. Тем не менее, Уизли не жалел о принятом решении. Он купил свободу Розе и Хьюго. Внутри все сжималось от почти физической потребности посмотреть на них поскорее, обнять, хотя сердце бешено колотилось от страха увидеть их заплаканными и ранеными. Состояние его было настолько ужасным, что вскоре он начал терять связь с реальностью. Рабастан бережно освободил его аморфное тело от толстовки, которая была отправлена в камин, а он сам принялся исследовать совершенство линий на коже. Демиург должен был убедиться, что ни одна деталь не искажена и его сокровище все еще способно стать живым совершенным экспонатом. Мир кружился и распадался на отдельные куски. Присутствие братьев почти не ощущалось, уходя на второй и третий план. Он был слеп к ласкающему взору младшего Лестрейнджа и безразличен к его поглаживаниям. Не заметил и то, как безумец отпустил его, куда-то отходя. В маленькой комнате вдруг проросла пшеница, подул легкий летний ветер, по глазам ударил ослепляющий свет, одна из стен исчезла, вместо нее расстелилось золотое поле, слившееся с голубым полотном неба. Совсем рядом появился юноша, это Дракон. Мерлин, как он беспечен... Нужно крикнуть ему, чтобы уходил, убегал от этого места как можно дальше, но рот свело судорогой, а весь воздух, словно выкачали из легких, в голове поселилась чудовищно инородная мысль, вытесняющая все остальные – это лучший момент в его жизни, который хочется навсегда запомнить. Он то и дело касается большим пальцем левой руки основания безымянного, а после старается не выглядеть подобно деревенскому дурачку. Малфой с несвойственной для себя порывистостью оборачивается, хулигански взлохмачивает волосы и смеется, запрокинув голову, будто не верит в то, что этот день может быть настолько прекрасным. Рон чувствует себя расколотым надвое. Пока одна половина восторженна и безмятежна, вторая прогибается под тяжестью проблем и страхов. С благодарностью Рон заметил: чудесные, напитанные солнцем злаковые ростки начали постепенно таять, небо затянуло каменной кладкой, горизонт загородила массивная дверь, которая со скрипом открылась, впуская две крохотные фигурки в поношенной маггловской одежде. Они зашли в комнату, прижимаясь друг к другу. Роза, как старшая, прикрывала собой брата, маленькая, но храбрая, хоть в этом похожая на мать. Они не сразу заметили его, опасливо оглядываясь, не узнали его. Но стоило улыбнуться им, как они гроздьями повисли на нем. Роза обхватила за шею, потираясь мокрыми щеками, Хьюго прижался сбоку и тихо заплакал. Сердце измятой тряпочкой затрепыхалось в груди. Есть немного причин, по которым дети сдерживают плач и любая из них взрослого человека заставит содрогнуться. Рон многое отдал бы ради того, чтобы услышать, как его малыши просто капризничают, топают ножками и требуют сладости. Давно привыкшие закрывать себе рты ладошками, они не ревели и не шумели, даже когда он им не запрещал. - Вы голодные? – спросил он дрогнувшим голосом, сидя с ними на полу, не задумываясь, на кого похож сейчас с оголенным торсом. Роза и Хьюга уже перестали бояться касаться его «украшенной» кожи. Можно было спросить о тысячи вещей, убедиться, что они не ранены и не заболели. О них совершенно некому было позаботиться, но он точно знал, чего именно им не хватало все это время. Из-за этого ему самому кусок в горло не лез. - Сегодня ел Хьюго, завтра буду я, - равнодушно прошептала Роза, прижимаясь ближе. Казалось у нее не косточки, а хрупкие тростинки. – Как обычно… Как обычно… Двое маленьких детей уже привыкли к этому?! Рон поднял взгляд. Зло осмотревшись и, не найдя Рабастана, он вынужден был заговорить с Рудольфусом, который с благоговением выводил в воздухе простые пасы Старшей палочкой. - Пожалуйста, отдай приказ накормить их обоих. Старший Лестрейндж, полностью поглощенный изучением артефакта, словно не слышал его. - Я сделал все, о чем мы договаривались! – Уизли распирало от ненависти и бессилия. От дребезжания собственного голоса голова разболелась вдвое сильнее. – Ты получил, что хотел. Хватить мучить детей! Обратить внимание одержимого мага на себя оказалось невыполнимой задачей. Рон не собирался мириться с этим, но его остановило ощущение тисков, сомкнувшихся на плечах; захотелось отчаянно и надрывно взвыть. Роза и Хьюго отпрянули от него. - Не кричи, Парангон. Мне не нравится, когда ты кричишь. Это искажает твои идеальные черты. Узловатые пальцы скользнули вверх, обхватывая его лицо и поднимая вверх. Младший Лестрейндж появился из секретной комнаты, его студии, незаметно подойдя к нему из-за спины. В свободной руке он держал часы, потрясающая красота и искусность работы которых была схожа с часами Дракона… Растяпы Драко, который всегда сверялся с ними перед игрой. Это был его способ контроля над своей одержимостью, Рабастан презирал контроль над своим «талантом». - У тебя час, - елейно проговорил он, вкладывая часы в ладонь Уизли и сжимая ее до побелевших костяшек. - Я уже все подготовил в студии. Рон взмолился, чтобы Малфой исчез из его мыслей хоть на этот час. *** Рон старался не кричать, ведь это искажает его черты. Золотое перо, острое, как бритва, мягко прорезало кожу, оставляя после себя изящные линии и изгибы. Рабастан аккуратно формировал канавки и снимал тонкие полоски кожи, складывая их на золотой поднос рядом. Уизли вцепился перебинтованной до кончиков пальцев рукой в край кушетки, отвернувшись к стене. К счастью, он не слышал собственных, сдерживаемых стонов, пока больной ублюдок заканчивал узор на второй руке потому, что комнату заполняла музыка. Сотня музыкальных шкатулок запущенных одновременно, выскрипывали легкую незамысловатую мелодию. - Ты сам виноват, - без выражения проговорил Лестрейндж, меняя лезвие на более тонкое и изогнутое, опуская использованное в особый раствор. – Если бы не твоя выходка, то мне бы не пришлось так спешить. Подавляя желание ругнуться, Рон прикусил воротник своей туники. Обе руки в один день, это жестоко даже для Рабастана, который всегда предпочитал работать неторопливо и вдумчиво… Он мстил, даже пренебрегая вероятностью ошибки. - На этих выходных у нас будут гости. Я давно обещал показать моим друзьям новую работу. Ты серьезно подвел меня, некоторые из них начали думать, что я выдумал тебя… твою удивительную кожу. Рону было плевать на реноме извращенного творца в среде таких же уродов. Главное, он спас детей, цена его не беспокоит. Ему дали всего час, на то чтобы насмотреться на их лица и успеть сказать самые важные слова. Хью помалкивал, прижав к себе плюшевого кота, и не поднимал глаз, даже Роза, неизменно болтливая, поникла, обреченно повесив голову. Лестрейнджи позволили ему самому убедиться, что его дети отправлены в маггловский приют, как обещано. Он стоял на противоположной стороне улицы, заполненной автомобилями, удерживаемый Рабастаном, и наблюдал за тем, как две худенькие фигурки неуверенно поднимаются на крыльцо детского дома. Что-то окончательно сломалось в нем, когда тяжелые двери закрылись за их спинами, но на смену пустоте пришло сильное, гремящие, как состав поезда, убеждение – он обязательно заберет их отсюда. Когда-нибудь. Заводные механизмы разом замерли во всех шкатулках. И Рон только что понял: какое-то время его мучитель не создает на нем свой извращенный барельеф. - А ты привлекательный, - равнодушно произнес Рабастан, поднеся окровавленное перо к лицу своего пленника, словно примериваясь к расстоянию между веснушек, меж которых однажды протянется узор. – Красивый... Рон поспорил бы с ним в этом вопросе. Любимцем публики он никогда не был. Долговязый, неуклюжий и рыжий. Гермиона, казалось, просто привыкла к нему. Он противоречил ее идеалу – сдержанного и умного мужчины, способного справиться с любыми неприятностями. Полшколы с радостью включились в его травлю, когда ему только досталось место вратаря. С красивыми так не поступают. Малфой множество раз язвительно проходился по его недостаткам… Тот старый Малфой. Которым он был… Не тот влюбленный простофиля… Да к дьяволу! Лучше обо всем этом не думать. Уже невозможно понять, что было правдой, а что только похоже на нее. – Даже когда я завершу тебя, кто-то будет смотреть и видеть всего лишь симпатичную мордашку. У Рона пересохло во рту. Неправильный тон Лестрейнджа, слишком недовольный творением, пугал. Каждый художник хоть раз наполнялся ненавистью к своему несовершенному созданию и уничтожал неудачное воплощение прекрасной, возвышенной идеи. Все это время Уизли считал себя слишком ценным и важным, на этом убеждении он планировал каждый новый шаг. Благодаря этой вере, он рассчитывал, что сможет прожить достаточно, чтобы увидеть Розу и Хьюго вновь. А если это особое положение будет утрачено, что у него останется? В считанных метрах, за этой стеной есть работающий камин, к которому из секретной комнаты ведет небольшой коридорчик, но, несмотря на его близость, невозможно было невредимым преодолеть это расстояние. - Пожалуйста, Рабастан… - Рон просил и сам не знал о чем. Демиург развеселился и перехватил инструмент так, чтобы лезвие плашмя легло на кожу. - Хочешь попытаться разжалобить меня? Интересно послушать тебя, - признался Рабастан, обтирая золотое перо о его лицо. – Что ты молчишь? Мне подсказать тебе? Может быть, я не должен убивать тебя? Я должен проявить терпение и продолжить работу? – на последних словах он резко подался вперед и накрыл его губы своими. Рон вжался в кушетку, уговаривая себя не двигаться, не дышать, любой намек на отвращение испортит его положение в сотни раз. Вскоре темный маг отстранился с выражением непонимания и удивления собственным поступком. - Малфой делал так? В груди стало тесно. Веки налились неподъемной тяжестью; невыносимо продолжать смотреть на пугающего своей непосредственностью немного ревнующего Рабастана, задавшего не такой уж и простой вопрос. В школе Дракон не упускал шанса отравить его своим ядом. Это было похоже на борьбу, сладкую, пришпоривающую внутренних неудержимых коней. Нечто теплое, почти обжигающее последовало за услужливо возникшими воспоминаниями об этом, что ни в коей мере не походило на действия Лестрейнджа. В мэноре взрослый Малфой, чужой и жестокий, вымещал злость, почти унижал прикасаясь к нему. И это тоже отличалось от поползновений Рабастана, который словно пытался распробовать иностранное блюдо с непривычным набором ингредиентов, не вызывающих у него и намека на аппетит. И делал это только потому, что другие восторгаются экзотическим вкусом. - Нет, - ответил Рон, открывая глаза. – Так он не делал. - Хорошо… - проронил художник, не отводя испытывающего взгляда от напряженного и скованного творения. Неожиданно кончик лезвия, все еще придавленного к щеке, дрогнул и проткнул кожу. Рон, почти не заметивший слабой боли, не поверил сам себе, но вид выступившей крови ошеломил маньяка. Он стремительно поднялся, бросил золотое перо на поднос и схватил волшебную палочку. - Это совершенно неуместно. Отвратительно широкий штрих, - возмущался из-за собственной неосторожности маг. – Это криво, убого… Смешно. Он заживил непреднамеренный порез, прошептав какое-то заклинание. Уизли оторопело коснулся своего невредимого лица. - Я думал, раны от этих перьев невозможно заживить… Рабастан жалостливо оглядел его. - Бедный парангон. Даже с моим талантом не избежать… недочетов. Неужели ты думаешь, я стал бы рисковать твоей совершенной кожей? На сегодня хватит, мое сокровище. Завтра я приступлю к ногам, - озаботился Лестрейндж и вновь запустил сотню музыкальных шкатулок. Под скрипучий аккомпанемент он промыл раны и перевязал их, не закончив вязь. Рона начало клонить в сон. Он невероятно устал и был бы рад заснуть хоть на неделю или даже на месяц, но среди грез ему не найти отдыха, там его ждет высокомерный мальчишка, не улыбающийся никому, кроме него. Темный маг, собирающий и чистящий инструменты, заметил его состояние и оглядел с искренним сочувствием. - Я тебя утомил. Прости меня. Мне следовало давно отпустить тебя. Неосторожно построенная фраза дернула за чувствительные струны, вызывая мучительный отклик. Рабастан тихо рассмеялся, уловив его эмоции. - Отпустить к себе. Можешь идти. Только… - Лестрейндж запнулся, перестав начищать перья. Впервые на памяти Рона выглядя почти испуганно. – Я провожу тебя. Уизли не настолько плохо себя чувствовал, чтобы его нужно было сопровождать, посторонних в особняке не было. Любой обладающий способностью мыслить, а Рон, несмотря на заявления любимой жены, был способен на это, догадался, что причина беспокойства – Рудольфус, наконец завладевший Старшей палочкой. *** Работа не складывалась. Рабастан был задумчив и молчалив уже не первый день. Нанесение узора продвигалось мучительно медленно, превращаясь в новую форму пытки. Оставалось только мечтать о том дне, когда больной художник вернет себе вдохновение и закончит свой шедевр. Боль не пугала, ее нескончаемость – да. Тихо восстанавливая сбившееся дыхание в перерывах между движениями пера, в минуты раздумий Лестрейнджа, Рон прикрывал глаза, уходя в свое прошлое, находя в нем неожиданное для себя умиротворение. Он бродил по нему как исследователь, изучая и сравнивая. Ранее оно вызывало в нем лишь желчное раздражение и, как ни странно, обиду. Словно подарок, полученный не ко времени. Но в утраченных воспоминаниях, как хороших, так и плохих, было комфортнее, чем в студии Рабастана. Будто смотрел кино. Сопереживая герою, путешествуя вместе с ним и попадая в неприятности. Было интересно и захватывающе, но это всего лишь фильм. Рону нравилась влюбленность своей копии. С высоты лет все казалось таким забавным и очаровательным. Но так же он четко отделял себя от того мальчишки, страстно желающего заставить Дракона примерить гриффиндорский шарф и опередить холодного зазнайку хоть в чем-то. А вот Драко Малфой, похоже, не видел между ними «раньше» и «теперь» разницу. Да, приятно теряться среди видений и пропускать через себя те незамутненные чувства, но Уизли был зрителем в кинотеатре своего разума, в котором уютно спрятаться и все. Его реальность совершенно иная. Раздался звон откладываемого золотого пера. - Парангон. Рон открыл глаза. Рабастан выглядел устало. Волосы, собранные в хвост в начале сеанса, рассыпались и упали на его вытянутое посеревшее лицо. Он стянул с себя грязную робу, отбрасывая ее на пол. Под глазами творца залегли тени, будто это ему приходилось терпеть боль полдня. Уизли с замиранием сердца покосился в сторону, замечая меньшее количество тонких лоскутков собственной кожи на подносе, чем обычно спустя не один час работы. И с ужасом осознал: этой пытке не будет конца. Он унимал в себе желание завыть от безысходности, пока Лестрейндж, заботливо стирал с его лба капельки холодного пота чистой ветошью и оглядывал нанесенный узор немного растеряно, словно забыв о конечной идее. В какой-то момент Рабастан придвинулся ближе с выражением лица человека, который мучительно не может подобрать слов, но и промолчать тоже. Рон уловил нарастающее разочарование и сомнение в художнике. Замаячила угроза быть замененным другим, более удачным полотном. В тихую студию проникли звуки тяжелой и быстрой ходьбы, доносившиеся из коридора. Маг тут же отстранился, наколдовал покрывало и накрыл тело Уизли. Старший Лестрейндж, едва ли не ворвался в обитель своего брата, удивительно спокойно снесшего подобное отношение. А вот когда он жестко припечатал к груди «сокровища» претенциозно украшенный пергамент, приказав подписать это, младший проявил заметное возмущение. Сдержанное, укрощенное, но живое и пылкое. - Осторожнее, Руди. Рудольфус усмехнулся этой реакции и, посчитав ее зачатками бунта, который нужно пресечь немедленно, схватил Рона за локоть, стаскивая с кушетки. Путаясь в покрывале и собственных ногах, Уизли все же устоял и внимательнее присмотрелся к листку, приставленному к самому носу. Ему показалось, будто его только что столкнули в обрыв. Как он мог подумать, что старший Лестрейндж удовлетворится банальным владением Старшей палочкой. Он стремился стать ее абсолютным хозяином, а для этого следовало избавиться от нынешнего. - Твой стиль ухудшился, - вынес вердикт Рудольфус, оценив работу брата, повисшую в его крепкой хватке. – Ты жалеешь его. Рон обернулся к Рабастану. Тот уже стоял, выпрямившись и освободив руки, спокойный и пугающе непредсказуемый. - Парангон, подпиши это, - ровно попросил он. – И мой брат тут же нас покинет. Перед глазами заплясали огоньки, удушье сжало горло невидимыми тисками. Приглашение. Это было приглашение принять участие в азартных играх. Берлога вновь открывала свои двери, и Владельцы спешили оповестить об этой радостной вести членов клуба. Но Рон должен был оставить свой размашистый росчерк только на одном послании, адресованном Драко Малфою. - Слишком рано, - проблеял Уизли. – Это не по плану. Должно пройти больше времени между моим уходом от него и появлением письма. Он может что-то заподозрить… - Это уже не твое дело. Подписывай, уважаемый владелец Заведения. У тебя не так много здоровых рук, чтобы препираться со мной. - Не угрожай ему, Руди. Он мой. Впервые в этих стенах Рон услышал в предостерегающем голосе младшего Лестрейнджа опасные нотки в адрес родственника. - Раби, - в тон ему начал старший. И стало очевидно, что пока полновесным главой дома и семьи является старший брат. Его слово - закон. – Разве он стоит того, чтобы мы ссорились? Рабастан медлил с ответом. - Нет, не стоит. Рудольфус, довольно оскалился, обращая свое внимание на Уизли. - Не зли меня, Трофей. Будешь тянуть время, и, я уверяю тебя, ни один Обет не спасет твоих щенят от меня. Приглашение медленно спланировало на каменный пол, поблескивая крупными завитками золотисто-красных букв. Рон опустился следом, поднимая брошенное ему особое гусиное перо. Он сам его создал и заколдовал для того, чтобы визировать своей магией приглашения и контракты Неразглашения Тайны с будущими игроками. Игорный клуб «Берлога» вновь открывает двери. Самое честное заведение, в котором победитель всегда получает выигрыш. Чудесное место, лучшее казино на Альбионе, надежный приют для бывших и нынешних преступников, для одержимых и для скучающих аристократов. Или просто дом. Сердце так сильно затосковало, что на несколько мгновений Рон просто потерялся в мыслях, неосознанно потирая большим пальцем безымянный. Он помнил, о чем его попросил Малфой перед шестым курсом. Он помнил, что неравнодушен к нему. - Шевелись, Трофей. – Лестрейндж придавил руку Уизли ботинком. Рудольфус был образцовым представителем своего класса. Спесь чистокровной исключительности, безосновательная по своей сути, давно извратила его понимание мира. Почва для этого подготавливалась сотнями лет. Примирение с подобными ему невозможно. Оставалось только пожалеть, что так и не удалось закончить войну с так называемыми представителями высшего класса, безнаказанно распоряжающимися жизнями других людей. Недавно открывшиеся воспоминания о себе прежнем, самоотверженно верующим в общее благо, в дружбу с представителями благородных родов и даже любовь к ним - вызвали приступ отвращения. Без этой наивной части себя, Рон быстро вырос и, когда подвернулась возможность, без раздумий забрал у белой кости их деньги и открыл Казино, чтобы они уже сами несли ему золото. И делалось все это не из-за алчности или зависти, только из-за желания отнять у всех тех, кто последовал за идеями Темного Лорда, хоть часть их напускной исключительности – лишить их награбленного достатка. Одернув себя, владелец Берлоги размашисто рассек золотистое покрытые на бумаге, собравшееся мелкой стружкой под острием, оставляя красный росчерк подписи. Малфой был одним из привилегированных, врагом. Тем, кто не посчитал его достойным имени и обращался по прозвищу, подобно Лестрейнджам. Он играючи обзавелся рабом, так же, забавляясь, пользовался властью над ним, человеком. И совершенно точно не пожалел бы свой Трофей, если бы не сентиментальные чувства из детства, каким-то образом продолжавшие жить в испорченной и безнадежной душе Дракона. Исключительно Дракона, ящера, змея - и никак иначе.