Nani mo shitakunai

Полуденное солнце то и дело пряталось за легкие пористые облака, теплый ветер смешивал поднимающуюся от нагретого асфальта пыль с накрапывающим дождем. Рука Ли дрожала, сжимая холодящую его ладонь ручку от огромного чемодана. Раз. Два. Три. Он никогда не думал, что снова придется убегать. Сынри стоял перед своим подъездом с вместительным рюкзаком за спиной и собранными вокруг него в дорожные сумки многочисленными пожитками, что успел накопить за два года в Японии. Младший ждал такси, стараясь не слишком ругать себя за то, что не смог высидеть оставшиеся полчаса до его прибытия в уничтожающей своей свинцовой тишиной квартире, и вышел на улицу. В нагрудной кармане его безрукавки надежно спрятанный паспорт с билетом в один конец пек сердце так сильно, что Ли казалось это невыносимым физически. Раз. Два. Три. В детстве отец учил его считать, чтобы успокоиться. Наверное, как и многих. Жаль только, что это бесполезно. Сынри нервно дернул рукой, поглядывая на часы на запястье - осталось всего пятнадцать минут. Его белые волосы топорщились в разные стороны, подаренные природой синяки казались теперь едва ли не черными, тонкие губы были напряженно сжаты в одну линию, помятая футболка неуклюже болталась на ссутуленных плечах. Но Ли считал, что это ничего. Какая разница, что происходит с тобой внешне, если внутри все уже давно перевернуто вверх дном. Макнэ уставился на одну из колонн перед собой, что держала подъездный козырек. Сойти с ума окончательно ему ещё предстоит, но всплывшие яркие картинки перед глазами считали иначе. Ли в упор смотрел на то, как легко и мягко улыбается ему лидер из воспоминаний четырехмесячной давности, облокотившись плечом об эту самую колонну с немного потрескавшейся, выцветшей на солнце штукатуркой. - Сынри-а, - позвал Джи Ён, медленно растягивая последнюю гласную. – Давай не поедем сегодня в кино? - Почему? – младшего ощутимо затрясло от тягучей, словно мед, чужой интонации. – Я ещё с прошлого месяца мечтал сходить на этот фильм, хен. Он ещё только два дня в прокате будет! То была суббота. Спустя неделю после того, как Квон признался. - Сходим завтра, - лидер оторвался от колонны, грозясь так и убить наповал своей улыбкой и теплотой в наполненных чистым обожанием темных глазах. – Сегодня мне хочется провести вечер наедине, - подойдя к слегка оторопевшему Ли, тихо вымолвил он, кладя прохладную ладонь на чужую щеку. У Ёна всегда были холодные руки. Что очень кстати охлаждало пыл персикового румянца на щеках макнэ. - Мы и так будем наедине - с нами никто больше не собирался идти. Даже Тэян отказался после того, как ты... - Малыш, ты не понял. Сынри непроизвольно округлил глаза, когда губы Квона оказались слишком близко. Слишком волнительно близко. - Я не хочу, чтобы нас сегодня кто-то видел. Вообще. Давай поедем ко мне? Ты останешься с ночевкой. А лучше на две - в понедельник вместе поедем на работу, м? - Ага, зная тебя, мы в понедельник даже и не выползем в офис, - смущенно пробурчал Сынри, отскакивая на полметра от рук лидера, что уже настойчиво заползали ему под ярко-оранжевую футболку. Джи Ён тогда только тихо расхохотался на все попытки младшего дать от него деру, притягивая к себе обратно, вглядываясь в чужие глаза с таким трепетом, что Ли показалось, что его сердце с почками местами поменялось. И что сам он точно под умелым чужим гипнозом. Собственный, наполненный искрящейся робкой радостью смех звенел осколками глупого счастья, оставшегося давно в прошлом. Которого больше не существует. Раз. Два. Три. Пятнадцать минут пролетели неожиданно быстро. Припаркованное возле его некогда родного дома такси четко давало возможность осознать масштабы надорванной за последние два месяца психики. Сынри чувствовал, как уже привычно дрожат его колени, пока он переговаривался с услужливым молодым таксистом, ненавидя себя за это всё. Ненавидя до колющих мурашек по всему телу за то, что сам себя поставил перед выбором. Макнэ не нашел в себе сил даже на то, чтобы оглянуться, как требует клише, и ещё раз посмотреть в окна седьмого этажа квартиры, куда её законная хозяйка должна будет наведаться с минуты на минуту, дабы навести порядок перед следующим съемщиком. Хотя, Ли был уверен, что этого не потребуется. Он вылизал её дочиста, не оставляя никакого упоминания о том, что жил там почти два года. Буквально выпотрошил на глубоко болезненные и ненавистные ему самому вещи точно так же, как выпотрошил собственную душу, поглубже запихивая обратно то, что от неё осталось. Полюбившиеся, уже родные шумные улицы Токио квартал за кварталом быстро мелькали за окном, Сынри то и дело поправлял сползающие на нос солнцезащитные очки и до крови кусал губы. Никому не нужные мысли сами лезли в голову, и он отстраненно размышлял над тем, до чего может дойти человек, готовый бороться до конца за свои иллюзорные принципы. До какого дна может опуститься, чтобы доказать самому себе что-то такое, отчего теряется грань. Просто размазывается о людскую глупость и желание сделать так, как нужно. Только вот кому? Зачем? Возможно, это все было тем, что в народе называют простым словом «упрямство». А возможно и тем, о чем ходят легенды среди погрязшего во лжи и животной низости мира – жертвенностью. Но Сынри не предпочитал ни один из предоставленных ему вариантов, ведь, в любом случае, покоя это не приносило. Не приносило, по факту, ничего из того, на что он рассчитывал, грезя днями и ночами о том, что вот, достаточно потерпеть ещё месяц, полторы недели, два дня и всё встанет на место. И в этом момент, людям бы стоило начать слушать уставшее кричать и самоуничтожаться каждую секунду сердце, хотя бы совесть, ибо ни то, ни другое не может подвести к неверному выбору априори. Но ведь это слишком просто, верно? Раз. Два. Три. Сынри ощущал себя изменником, предателем. Тем, кому не хватило храбрости и выдержки, чтобы выстоять в очередном бою, что судьба преподносит каждому. И Ли казалось, что стоит ему замешкать, как в спину полетят заточенные копья оставшихся в битве товарищей, пронзая его тело насквозь, попадая сразу в цель, в центр людских пороков и зарождения чего-то стоящего – все то же сердце. Которое уже и без того едва живое. - Да, - хрипло вымолвил макнэ, зависнув в самом себе настолько основательно, что не глядя принял вызов с вибрирующего телефона. О чем тут же пожалел. - Мелкий, ты последние мозги потерял?! – протяжно взвизгнул на другом конце провода Тэян, и Сынри тут же захотелось пульнуть собственный мобильный в лобовое стекло перед собой. Ибо только этого ему ещё не хватало. - Хен, послушай... - Какого черта? Ты сказал, что такси приедет в полдень. Почему я только что видел, как ты уже уехал?! Крайне возмущенные слова рассерженного друга долбили по ушам и нервной системе, будто кувалдой. Сынри прикрыл глаза не несколько секунд, стараясь выровнять собственное дыхание, боясь, что вот, ещё слово, и он элементарно не выдержит. Раз. Два. Три. - Хен, прости, я...я предпочел не прощаться с вами. Точнее, просто не смог, - буквально выдавливая из себя улыбку, которую все равно никто не увидит, тихо произнес младший, вцепившись в ремень безопасности с такой силой, что костяшки на пальцах побелели. - Ри, так нельзя – мы ведь специально приехали тебя проводить, - видимо, выхватив телефон, встрял в разговор привычно взволнованный голос Дэ Сона. – Даже торт купили и ещё... - Которого уже нет именно из-за того, что ты свалил раньше, - перебив, пробухтел уже Сын Хен старший с набитыми щеками, и Сынри, вопреки всему, неожиданно рассмеялся вслух. По телу его сгустками прошлось тепло. То самое нежное, мягкое тепло, которое за несколько мгновений может накрыть исчерпанную душу покрывалом долгожданного спокойствия. Секундного. После чего красивое лицо с глубокими синяками перекосилось в гримасе нестерпимой более боли. - Парни, я вас всех люблю, - втягивая носом воздух, произнес Ли, тут же отводя руку с телефоном в сторону, не в силах слышать воцарившуюся на другом конце провода тишину. – Спасибо моим хенам за то, что были всегда рядом. Мы ещё увидимся, я обещаю. И тогда берегите свои торты, потому что я съем всё, что вы мне принесете, - сглатывая слезы, выдал он абсолютно глупую детскую угрозу. Как больно. - Увидимся-увидимся – мы едем в аэропорт за тобой, - уверенно затараторил Тэян, после долгого переваривания собственного легкого шока от услышанного. - Нет, даже не смейте, - Сынри мигом вскинул голову, будучи до этого скрюченным почти пополам на переднем сидении такси. – Я хочу улететь один. Я один сделаю это. - Но, Ри-а... - Чего вы его слушаете вообще? Дэ, поедем на твоей машине. - Просто не надо, ладно? – голос дрогнул, сердце зашлось в спазмах подкатывающей паники. – Не мучайте меня. Молодой парень за рулем подозрительно скосился на своего пассажира, тактично отворачиваясь обратно ровно в тот момент, как чужие зубы с громким клацаньем сомкнулись, а по бледным щекам полились слёзы. - Сынни, не бойся, мы просто... - это последнее, что услышал Ли перед тем, как хладнокровно сбросил вызовов и тут же выключил телефон. Так будет лучше. Иначе, они не дадут ему даже и доехать до аэропорта без очередного нервного срыва. Макнэ знал, что лидера среди ребят не было. А ещё знал, что Квон ничего не сказал им о том, какой конверт принес ему два дня назад. Если бы сказал, то те бы не рвались так рьяно провожать его вплоть до выхода на посадку. И где-то в самых дальних уголках сознания издевкой над самим собой прошелестели мысли о том, что было бы, если бы его, все-таки, насильно попытались остановить. Раз. Два. Три. Сынри быстро смахнул ладонью непрошеную, соленую воду со своего лица, пытаясь перестать дрожать, словно при ломке, откидываясь головой на спинку черного кресла. Этот конверт, кусок бумаги, рвал его на части одним только своим существованием в потайном кармане лежащего рядом рюкзака. Ли не понимал, зачем взял его с собой, не понимал, для чего провел всю прошлую ночь без сна, прожигая его взглядом. Он даже не открыл его. Просто взял с собой. Наверное, младший не хотел оставлять в квартире ничего, что могло бы хоть что-то о нём рассказать. Наверное, он решил дать своему сердцу страдать так долго, пока оно не выгорит дотла. Находясь в болезненной прострации, Ли на автомате сунул таксисту нужную сумму, выходя из авто, снова размышляя о том, что ему во второй раз в жизни приходится бежать. Ирония. Два года назад он переехал в Японию отчасти потому, что не смог вынести давящей на него вины из-за чужого разбитого сердца. А теперь, трещащий по швам чемодан снова закатывается не слушающейся рукой в аэропорт, ведь нужно бежать уже обратно. По той же причине. Только вот сейчас Сынри, вглядываясь в огромное табло рейсов, совсем не был уверен в том, что и его сердце осталось целым на этот раз. Регистрация прошла для макнэ быстро, спокойно. Он тупо смотрел мертвым взглядом на то, как сотрудник авиакомпании вешает именную бирку на его чемодан и сумки, и те медленно сползают по проезжающей мимо ленте ко всем остальным. Смотрел, и думал о том, что, наверняка, это просто сон. Ибо уловить грань между жестокой реальностью и сущим кошмаром у него совсем не получалось. Ли лживо улыбался, принимая в свои руки посадочный талон. Нет, кошмар уже давно стал явью. Конечное, оглушительное, пробирающее до костей осознание того, что происходит, настигло его, когда он обернулся к выходу, проходя паспортный контроль. Глаза снова защипало, ядовитая тошнота подкатила к пустому желудку. А сам Сынри с душераздирающим отчаянием смотрел назад, безуспешно выискивая в толпе взглядом того, кого здесь стопроцентно не может быть. Это было так беспросветно глупо, так по-идиотски наивно, ведь Ли знал, что тот, от кого он бежит, наверняка уже на другом конце страны на острове. Ждет его. Но макнэ продолжал смотреть через плечо и лишь зажмурился до белых искр перед глазами, проходя к следующей куче людей на таможенный контроль. Почему иногда так сложно бороться с самим собой? Почему, казалось бы, рациональное, взвешенное, до одури логичное решение приносит только разочарование? Почему все оборачивается сплошным дерьмом тогда, когда ты, вроде как, пытаешься сделать хоть что-то для того, чтобы нужному человеку было элементарно лучше? Может, потому, что ты, на самом деле, и понятия не имеешь о том, что значит для другого это самое «лучше»? Или может, потому, что ты, по факту, ничего не делаешь? Просто бежишь. Когда по всему аэропорту неразборчивым эхо объявили полчаса до посадки, Сынри завис ничего не выражающим взглядом на какой-то тучной женщине возле стойки информации, не видя перед собой толпу суетливых людей. Уничтожающая боль прокатилась по телу ударами тысяч заточенных клинков все того же запоздалого осознания. Ли спрятал лицо в ладонях, глубоко дыша через рот, чувствуя, как вместе со сбитым дыханием из него выходит всё живое. «Что я натворил?» Раз. Два. Три.

***

Джи Ён очень боялся опоздать. Дорожная сумка с парой базовых вещей и туалетными принадлежностями была небрежно кинута на сухой, шершавый песок. Океанский бриз обдувал тело обрывочными кусками ветра, будто подстраиваясь под такой же оборванный, размолотый на лоскуты стук чужого сердца. Довольная прошедшим жарким днем на побережье молодежь и не собиралась расходиться по отелям и выстроенным вдоль берега бунгалам, твердо вознамеревшись продлить короткий отдых настолько, насколько это было возможным. Отовсюду слышались уносимые шумом океана обрывки случайных разговоров, криков, споров прогуливающихся по пляжу, умиротворенных подкрадывающимся вечером людей. Джи Ён очень боялся опоздать. Аккуратно примостив себя на песке рядом с сумкой, Квон бегло взглянул на наручные часы – без четверти пять вечера. С губ непроизвольно сорвался тихий смешок - до установленного времени ещё полтора часа. Он как раз вовремя. Сорокаминутный перелет дался ему тяжело, и дело тут вовсе не в пресловутых перегрузках. Лидер мучительно умирал все последние два дня, разлагаясь на безжизненные отрывки собственного прошлого. Умирал по дороге в аэропорт, умирал, пока равнодушно рассматривал через расплывчатое стекло иллюминатора хорошо различимые с небольшой высоты острова и города. И продолжал умирать сейчас, сидя на небольшом пригорке в двадцати метрах от темнеющей по мере заката солнца водной глади. У Ёна было чувство, будто он прилетел на казнь. Добровольно, по своей инициативе. И казнь эта ожидает его в любом случае, вне зависимости от того, дождется он сегодня того, по кому впору начинать уже выть, или нет. В последнем случае все ясно, прозрачно, кристально понятно. Это будет то, с чего начнется его гибель. В прямом или переносном – неважно, Квон не видел разницы. Он просто знал, что отказ встречи понесет за собой моментальную смерть для его души, словно она уже давно поделена на две части. А когда одна из этих частей отталкивает другую, то оставшейся остается только ждать, когда придет её закономерный конец. Если же он услышит это заветное, всегда нужное ему «да», то казнь будет другой. Здесь не нужно говорить о том, что ментально умирать не придется. Не нужно обозначать, что возрождение будет оглушительным, светлым, чистым, наполненным таким облегчением, что, возможно, станет даже жутко от осознания бесполезно упущенного времени ради принципов. Верно, конечно не нужно. Ён просто понимал, что все ни черта не так просто. Что только в мыльных операх и детских сказках бывает так, что всё можно сгладить одним лишь скомканным «прости» со слезами на глазах. Это раскаяние, работа, настоящий труд. И не только над самим собой, прошлым, собственными ошибками, но и над другим человеком тоже. Человечество уже давно потеряло это хрупкое понимание того, что значит доверие, потеряло даже его ценность. А восстанавливать его день за днем – это казнь за то, что когда-то сам неосторожно разбил. Квон думал, что сегодняшний вечер будет его расплатой в любом случае. И ещё он думал, что будет готов. Солнце медленно уходило на запад, пока ещё не касаясь горизонта. Черные волосы лидера то и дело спадали спутанными прядями на лицо, глаза щурились от ощутимых порывов ветра. Он сидел, склонившись в три погибели над своими согнутыми, обтянутыми в свободные темные штаны коленями, нервно потирая холодной ладонью шею. Взгляд его невольно остановился на миролюбивой паре пожилых японцев, что неторопливо прогуливались вдоль линии берега босиком. Крепкий для своего возраста мужчина так же крепко обнимал одной рукой за плечи идущую рядом с ним женщину, которая улыбалась, внимательно слушая наверняка занимательную историю своего мужа. Джи Ён тоже улыбался. Он не мог слышать их разговора, но созерцание сохраненной сквозь десятки лет любви, простого человеческого счастья, заставляло его бесконтрольно растягивать губы. Семья. Это было всегда важно для него. - Хен, уйди, - возмущенно протестовал Сынри, когда его, в очередной раз, зажали в угол. – Прекращай немедленно. Нас могут здесь увидеть, ты совсем сдурел?! - Я тебя люблю, - нисколько не смутившись ни разгневанного выражения лица макнэ, ни мелькавших за прозрачной дверью в комнату отдыха сотрудников огромной офиса, произнес Квон – Почему ты этого не понимаешь? – улыбаясь до ушей, добавил он, прислоняясь своей щекой к чужой. - Я понимаю. Я прямо очень хорошо это вижу, Джи, правда. Но в офисе, знаешь ли, можно и... - Сынри-а, я люблю тебя, - не унимался лидер, прислоняясь всем телом слишком близко, заставляя Ли кожей чувствовать, как шумно и быстро бьется его сердце. То была пятница. Две недели спустя после того, как Квон признался. Он ощущал себя тогда пятнадцатилетним, влюбленным по самое не балуй подростком. Окрыленным, до мурашек счастливым. К слову, Сынри ощущал себя примерно точно так же, вопреки тому, что сам этого ещё не понимал. Младший все дальше вдавливал себя в стену, подальше от чужих мягких, щекотавших его спину и ребра прикосновений, просто боясь элементарно потерять контроль. - Я тебе последний раз говорю – отстань, - упрямо проворчал Ли, впечатывая ладонь в довольное лицо лидера, тем самым пытаясь хоть физически оторвать того от себя. Что было бесполезно априори. Квон перехватил выставленную вперед руку, отводя её в сторону, тут же впечатываясь чувственным поцелуем в пересохшие от волнения губы макнэ. - Люблю тебя. И не заткнусь, пока не дойдет, - спускаясь к подбородку, полушепотом выдал он, все ещё улыбаясь как последний идиот от того, что Сынри, несмотря на всё своё негодование, даже и не потрудился должным образом оттолкнуть, раз так неловко. - Да дошло уже, сколько можно гов... - Я тебя люблю. - Прекрати. - Люблю. - Хен! - И буду любить всегда. Ты не сможешь убежать от меня, Сынри-а. Никогда. Пожилая пара ушла далеко на север, оставляя дорожку влажных следов за собой, которые моментом слизывали шумные волны глубокого океана. Джи Ён снова глянул на часы, чувствуя, как разом стало нечем дышать – 18.40. Задрожавшие руки сами собой безвольно опустились, пальцы погрузились в нагретый за весь знойный день песок. Наверное, младший уже приземлился и сейчас ждет, когда дадут команду к выходу из самолета. У самого Ёна на дорогу от маленького аэропорта на острове до пляжа Араха ушло около часа, а значит, Сынри будет здесь уже совсем скоро. А если нет, то стоит, возможно, начать искать мыло с веревкой. Темные глаза в мягких лучах тепло-оранжевого света казались глубокого оливкового цвета на контрасте с покрасневшими капиллярами. Ён даже не пытался остановить слезы. Последние дни не пытался, ибо их уже просто не было. Он истощен, избит, надломлен, высосан до самого дна. Оставалось только хвататься за едва ощутимый привкус былого трепета в сердце, чтобы элементарно функционировать как все люди. Он не ждал, что тот, кто ему нужен, должен в обязательном порядке протянуть ему руку во спасение души. Не считал, что это вернет его к старту или же к тому, кем он был до всего этого. Это невозможно. Квон просто хотел снова найти смысл. Смысл просыпаться по утрам для кого-то. Смысл что-то делать для кого-то. Просто смотреть на мир вокруг и видеть его, замечать чужие проблемы и помогать в этом, пить кофе и чувствовать вкус. Смотреть фильмы и хвалить режиссера, читать книги и интересоваться их сюжетом, покупать картины и понимать их замысел. Слушать то, что говорят друзья и слышать их, браться за новые проекты и испытывать экстаз от проделанной работы, разговаривать с людьми и быть с ними искренним. Ощущать на своей коже тепло и холод. Осознавать каждый прожитый день. Чувствовать, как бьется в груди сердце. Просто смысл – остальное он сделает сам. Шум океана становился все отчетливее по мере того, как утихала ультразвуковая волна, будто намеренно запущенная по ушам. Шли секунды, минуты, часы. Солнце умирало, и Джи Ён видел, как последний его горящий кусочек медленно гаснул в потемневшей неспокойной глади океана. Люди покидали ставший прохладным пляж, стремясь укрыться в ближайших четырех стенах от продувающего сильного ветра. А лидер плавился изнутри, совсем не замечая постоянных смен температуры своего тела, и казалось, не смел даже сдвинуться с места. Он испытал мгновенно придавившее его бетонной плитой к песку чувство не то волнения, не то обреченности, когда мобильный заиграл акустикой, заставляя болезненно вздрогнуть. - Я не хочу говорить, - сухо и равнодушно вымолвил Квон, нехотя прикладывая телефон к уху. Он не желал слышать ничей голос, кроме того, что снился ему в кошмарах. - Я на секунду, - буркнул Ён Бэ. – Ян Хен только что звонил и попросил перевернуть всё к чертям, но обязательно найти именно сейчас тот отчетный документ с последней выставки, прикинь? Время десятый час, а ему вот надо. Короче, я не знаю, где его искать, но точно помню, что ты... - Ничем не могу помочь. Я не дома. - А где ты шляешься? Если бухаешь, то мог и меня позвать. - На острове Окинава. Жду Сынри, - так же холодно вымолвил Квон, не отводя взгляда с горизонта напротив. Холодно потому, что просто не было сил на что-то ещё. А гнетущее молчание на другом конце провода с каждой секундой подводило его к тому, чтобы не разговаривать больше ни с кем и никогда вовсе. - Чего? Что ты там забыл? Он же...я...послушай, я видел его сегодня. Почти видел. Мы собирались проводить Ри, но он как всегда уехал раньше, не предупредив. Я не стал тебе звонить, потому что ты просил не лезть и... - собравшись с духом, скомкано и быстро начал Тэян. – И Джи, он...он уле... Квон убрал от своего уха телефон, не слушая до конца, давая тому возможность самому выскользнуть из обмякшей ладони. Солнца больше нет. Есть только алый, словно пролившаяся кровь закат, переходящий в неизбежный мрак ночи. Лидер стремительно терял связь с реальностью прямо пропорционально тому, с какой возрастающей частотой кричал из валявшейся где-то внизу, всё еще не выключенной телефонной трубки обеспокоенный голос друга. Но Ён не слышал. Квон лишь давился пропитанным солью воздухом и понимал, что смысл так и останется навсегда потерянным для него. Никто не придет.

***

Спустя три месяца - Давай ещё по одной, и расходимся, - басил Сын Хен старший, поднимая бокал с текилой высоко над головой, решая тем самым придать сказанному большую значимость. - Как ты можешь ещё пихать это всё в себя, - без особой вопросительной интонации промямлил Дэ Сон откуда-то сбоку, бесконтрольно покачивая взад-вперед на своём стуле. - Я просто пить умею, в отличие от некоторых, и знаю меру. - Ага, вижу. Твоя мера такова, чтобы ужраться в хлам и уснуть, где придется. - На себя посмотри – ещё немного и белый друг за той дверью ждет. И я тебя откачивать не буду. Сам виноват! - Помолчи. У меня от тебя голова кружится. Джи Ён, подперев ладонью подбородок, улыбался, слегка мутным от поглощенного спиртного взглядом наблюдая за минутными перебранками друзей по другую сторону стола. Сегодня была среда – почти полный выходной день из-за подкрадывающихся декабрьских праздников. - И как вы только додумались пожениться, - хохотнув на очередную искрометную шутку Кана по отношению к тут же надувшемуся хену, протянул Квон, поднося к губам свой стакан. – Поубиваете друга друга в первый же уик-энд. - Мы ещё не поженились. Слава богу, - тут же отчеканил Дэ Сон, упираясь ладонями в стол. – Я вообще, если честно, не понимаю, почему согласился на это всё. Подступающая икота брала своё, и суровая речь парня обернулась и в половину не такой серьёзной, как хотелось изначально. - Ты согласился потому, что я обязался бесплатно кормить тебя остаток жизни, - невнятно пробурчал Топ, нисколько, казалось, не смущаясь ситуации. - Эй, там ещё массажи по четвергам и воскресеньям в списке были! - Да хоть каждый день, только не ворчи, ладно? Квон изумленно вылупился на то, как Дэ Сон молча кивнул, позволил старшему легонько чмокнуть себя в подставленную щеку, а затем, пожелав всем присутствующим спокойной ночи, на пошатывающих, заносящих его в разные стороны ногах отправился в спальню. Только икоту и было слышно. - Он за массажи все, что угодно сделает. Я-то знаю, - услужливо пояснил Сын Хен, вальяжно рассевшись на своем месте словно кот, нализавшийся сметаны. - Не надо меня в это посвящать. Между Топом и Дэ Соном всегда царила своя непонятная, едва ли не сюрреалистическая атмосфера. Иногда они могли поскандалить из-за недоеденного кем-то бутерброда утром, а иногда и помириться при весьма сомнительных условиях. И, главное, ребята никогда не афишировали свои отношения, не заявляли официально о том, что они пара, несмотря на то, что последние несколько лет делили одну крышу над головой и кружку для кофе в офисе. Поэтому да, Квон был очень удивлен, когда те вот так просто заявили три дня назад о том, что намерены пожениться. Это не говоря уже о Ён Бэ, которого пришлось почти откачивать от шока. Топ громогласно рассмеялся, подливая и себе и лидеру ещё немного текилы, заставляя Ёна тихо ответить тем же. - Так когда праздновать будем? - Ещё рано об этом думать, - поморщившись от крепкого спиртного напитка, отрицательно покачал головой Сын Хен. – Ни его, ни мои родители ещё не в курсе – это раз. Мы не знаем, как они вообще на это отреагируют – это два. Нужно дохрена инфы ещё перерыть, чтобы понимать, что нас ждет при оформлении брака заграницей – это три. Ну и всё остальное дальше по порядку, - загибая в воздухе пальцы, перечислял старший, под конец выдвинутых аргументов дотягивая до никотиновой пачки, что лежала рядом на столе. - Вегас, нет? Вполне сносный вариант, - предложил Джи Ён, благодарно кивая другу, когда тот поднес зажигалку к его сигарете. - Слишком вычурно, Дэ не понравится. Мы думаем на счет Канады или Франции пока что, - обильно выпуская кольца серого плотного дыма в потолок, возразил Топ. – В любом случае, это все не просто. Год-два - не меньше прежде, чем всё уладится. Лидер нахмурился, попеременно кивая на каждое слово. Он чувствовал себя несмышленым дитём, лезущим со своими советами к взрослым, которые уже давно живут своей жизнью. А не чужой. Под ребрами неприятно заскреблось, в солнечном сплетении на несколько мгновений образовался выжигающий внутренние органы вакуум. Ёну потребовалось пара секунд на то, чтобы вновь вернуться к разговору, ладонью свободной от сигареты руки дерганым движением небрежно зачесывая свои черные волосы куда-то набок. Он никогда не думал, что будет так паршиво от созерцания чужого счастья. - Смотрите не перессорьтесь за эти один-два года, - усмехнувшись одним уголком губ, произнес Квон, всем сердцем действительно переживая за подобный исход. Уж кому, а ему есть, что сказать на этот счет. - Херня, - отмахнулся друг, вдавливая безжизненный окурок в причудливой формы пепельницу. – Вы с Ри тоже постоянно орались, и это как-то не мешало вам... Сын Хен заткнулся сразу же, как только понял, что сказал. По шее его волной пробежалась непроизвольная дрожь, когда чужое лицо напротив будто разом побледнело, приоткрытый рот захлопнулся, взгляд опустился куда-то в пол, выдавая с головой желание просто исчезнуть сию же секунду. - Джи, прости, я правда не... - Забей, - хрипловато вырвалось у Ёна из моментом пересохшего горла. – Я в порядке, - кое-как состроив из своего лица выражение мнимого спокойствия, уверенно добавил он. До ужаса лживо уверенно. Повисла оглушительная своим многозначным молчанием пауза, и Квон ненавидел, когда так происходило. В такие моменты он четко ощущал, будто тишина, не спрашивая, орет и кричит всё за него в то время, как самому не хватает лишнего глотка воздуха, чтобы заставить онемевшие конечности двигаться. - Ты на новый год с кем? – покусывая губы от напряжения, спросил Топ, чтобы хоть как-то перевести разговор в другое русло. Что было уже абсолютно бесполезно, ибо чужое сознание, словно магнит, целиком и полностью оказалось раскрытым для одной единственной темы. Вопреки тому, что не хотелось даже вспоминать. - Все равно, - равнодушно вымолвил Квон, хватаясь за свой бокал. Тусклый свет от полумесяца лишь изредка давал ощущение света, не в силах конкурировать с многочисленными яркими неоновыми вывесками вечернего Токио. Ён отстраненно подметил это, когда через полчаса после выматывающего разговора, который, по факту, и пяти минут не длился, топал обратно домой через весь город. Мокрый снег хлопьями кружился в минусовой температуре воздуха, ложась бархатный покрывалом на голые, холодные ветви деревьев. Автомобиль так и остался припаркованным перед подъездом дома Дэ Сона, ноги лидера сами несли его нужной дорогой. И, наверное, дело тут было вовсе не в том, что нетрезвое состояние предостерегало от желания сесть за руль. Крупные снежинки таяли, едва коснувшись чуть покрасневших щек, а Квон помнил, как Сынри рассказывал ему, что всегда любил ходить пешком с наушниками в ушах вне зависимости от того, сколько времени нужно будет потратить на весь путь. Он не полетел за Ли следом, как и обещал. Не позвонил после того, как провел всю ночь, утро и весь следующий день на пляже, который навсегда будет ассоциироваться теперь у лидера со смертоносным ураганом в его жизни, который имело своё имя. Не позвонил и тогда, когда прошли недели. Казнь состоялась, и Квону оставалось только подставить шею под удар да периодически глотать успокоительные, чтобы не было так страшно жить без собственной, слетевшей с катушек головы. Впрочем, он просто старался не думать. Насильно подавлять то и дело поднимающиеся в его башке мысли было практически не по силам, но Ён знал, что у него нет выхода. Выбор сделан, и обсуждать тут больше нечего. Толпа разгульных подростков громко орала на всю проезжую часть попсовые песни, готовясь провести ночь в очередном шумном клубе. Частные магазины давно закрылись, вывески уютных кафе сменялись на неоновый свет баров, дорогих ресторанов, круглосуточных супермаркетов. Квон вырулил в один из них, на автомате заворачивая за высокие стеллажи с представленным алкоголем. К слову, он ни разу за все эти месяцы не напился, ни разу не лепетал несусветный бред, будучи размазанным по собственному дивану в гостиной от опьянения, грозившегося перейти в полноценную истерику. Ни разу не говорил о том, что произошло. Ён прекрасно понимал, что спиртное развяжет ему язык в любом случае, хочет он того или нет, и заставить вылить океаном боли наружу все то, что не может найти покоя в его сердце уже давно. Он просто избегал этого состояния, не желая быть вывернутым наизнанку собственными руками. Но сегодня ему думалось, что, наверное, стоит пройти и через это. Миловидная японка на кассе удивленно хлопала глазами, на несколько секунд опешив от атмосферы полной холодности и равнодушия очередного покупателя прежде, чем приступить к своим прямым обязанностям. Она с интересом рассматривала чужие сжатые, слегка полные губы, залежи не проходящих синяков под глазами, красивые кисти рук с татуировками на длинных пальцах, пока молодой человек расплачивался картой. А когда он посмотрел на неё абсолютно безучастным взглядом, девушка быстро отвернулась, спеша выдать чек. Ночные покупатели всегда казались ей какими-то обреченными, пустыми. Ведь кому могут понадобиться две бутылки дорогого вина и пачка сигарет в полночь, если у тебя есть тот, кто ждет дома. Джи Ён не помнил лиц тех, с кем провел две ночи в прошлом месяце. Не помнил даже имен. Это были две юные особы, с которыми он намеренно познакомился в клубе в разные выходные, когда крыло так, что хотелось разораться на весь мир. Тогда он думал, что, возможно, стоит обратиться к людям. Будто они могли хоть чем-то помочь. Эти девушки ничего не значили, не вызывали никаких чувств, и были бесполезны сами по себе, ибо оказались обертками без того самого содержимого, что так сильно хотел найти в них Ён. И после какой-то очередной бессонной ночи в клубе Квон неожиданно понял, что все его попытки забыть - чушь собачья. Так бывает, когда жаждешь до боли в конечностях найти кого-то или что-то для того, чтобы заполнить необъятную глубокую яму внутри, где-то под конец всей горькой иллюзии осознавая, что яма эта будет закопана обратно только тем, кто её выкопал. Джи Ён также не сразу заметил, что стал ненавидеть собственную квартиру. Та казалась ему обителью тихого ужаса, неясно размытого на полное, тотальное, невообразимое одиночество. Она просто была пуста, как и он сам. И иногда лидер представлял, как заливистый смех макнэ перезвоном колокольчиков снова разносится эхом по его гостиной, спальне. По каждому уголку его уничтоженного сердца. После чего приходилось всю ночь проводить без сна, остервенело впечатывая кулак в прикроватную тумбочку. Первая бутылка вина ушла за полчаса. Ён сидел на диване перед выключенной плазмой, в приглушенном свете одной единственной настенной лампы над головой. Осознание масштабов собственного мазохизма не раз посетило его за последние минуты, но лидер делал только новый глоток из горла, обещая самому себе, что этот вечер он должен пережить так, чтобы на утро встать другим человеком. А что ему ещё остается? Пару дней назад у Сынри был день рождения. Квон не поздравил его, даже не считал возможным задуматься о том, чтобы написать или, того хуже, позвонить. Это лишние слова, лицемерные, спокойные интонации в голосе двух людей, которым когда-то было не все равно. Ён просто надеялся, что младший находится с теми, кто делает его жизнь лучше. И этого хватало. Возможно. Холодный металл холодил кожу на груди сквозь пуловер, придавливая к месту, будто вгоняя по венам тяжелый свинец. Слёз снова не было, когда рука сжала кулон в форме дракона, впечатывая того ладонью ближе к сердцу. Джи Ён больше не ждал. Он лишь тихо содрогался от сухой истерики и пьяного головокружения, ведь ждать, очевидно, давно уже некого. Едва слышный стук в дверь поймал его за откупориванием второй бутылки вина. Ноги совсем не слушались, предательски заплетаясь каждый раз, когда ступни неуверенно ступали по лакированным паркетным доскам из темного дуба. Смотреть в глазок не было никакого смысла и Квон, повернув несколько раз замок направо, открыл дверь, собираясь красноречиво пожелать наведавшемуся Тэяну сгинуть с глаз. Но вместо этого лидер смог ощутить лишь то, как пронзило его в самое дно выкопанной чужими руками ямы дикое, прошибающее до безумия, болезненное узнавание. - Сынри-а... Ли смотрел на него прямо, в упор. Большой чемодан стоял за его ссутуленной, напряженной спиной. Чужие тонкие губы подрагивали, маленькие трещинки и раны на них заполнялись соленой водой, что стекала по впавшим щекам вниз на подбородок. Они так и стояли несколько долгих, бесконечных секунд, просто глядя друг другу в глаза. И в этих красивых глазах макнэ лидер прочел то, что вызвало ещё более сильное головокружение, заставляя упереться рукой о стену слева от себя, чтобы не пасть на колени. - Джи, я...я даже не знаю, с чего начать, - тихий голос макнэ охрип до неузнаваемости, но Квону было достаточно просто того, что он его слышит. Достаточно настолько, что собственные слезы, которых уже давно не было, разом вырвались наружу. А под ними горело всё: кожа, тело, душа, чувства, боль. Сердце. Джи Ён улыбался, пока его рука медленно поднималась, аккуратно дотягиваясь до чужого лица сквозь порог собственной квартиры. Он боялся. Он так чертовски сильно боялся, что это просто очередной сон, который вот-вот обернется привычным кошмаром. - Попробуй начать со слова «привет». И Сынри робко улыбнулся в ответ, делая шаг ближе, подставляя свою мокрую щеку под всегда прохладную ладонь. - Привет, хен. Я люблю тебя.