Люсиль уже и забыла

Люсиль не особо любила детей. Впервые она это поняла в одиннадцать лет, когда на крохотном пороге пригородной больницы ей торжественно вручили визгливо и монотонно орущий сверток, который, как ей сперва показалось, был сыном не ее матери и отца, а непонятно как оказавшейся здесь Банши. Однако, недовольный младенец в голубых пеленках все-таки оказался ее родственником, а в память об этом дне у нее осталась фотография, на которой они с сестрой постностью своих лиц могут соревноваться с героями средневековых фресок. Люсиль любила своего брата. Конечно, только когда он вырос и перестал колотить ее отвратительными пластиковыми игрушками, кричать среди беспробудной ночи и слюнявить все, что видит. Когда она приезжала домой, он варил ей кофе и хвастливо рассказывал, пренебрежительно покручивая на пальце ключи от отцовской Audi, как вечером пойдет на тусовку, которую устраивает его школьный друг. Люсиль только участливо кивала, прихлебывая свой самый крепкий в мире эспрессо, прекрасно зная, что ключи вечером останутся в верхнем ящике комода. А едва не рыдающий от бесчеловечной обиды брат придет к ней в комнату, чтобы оповестить о том, какие звери их родители и, не пуская его на тусовку, они лишают его лучших лет жизни. Люсиль уже и забыла, что когда-то была такой. Тонкий лист легко сминается под пальцами. Она клонится вниз, пытаясь провалиться в беспробудный мрак. Вышедший в коридор врач заботливо шепчет какие-то дурацкие и никому не нужные слова утешения, тонко звякает медицинский инструментарий в соседних кабинетах да веселым щебетом слышатся слова возбужденных пациенток. Люсиль не понимает, почему это произошло именно с ней. «Вальс цветов» раздавливает черепную коробку, когда она кружится под него в полной темноте своей квартиры, абсолютно пьяная и совершенно сломленная. Люсиль уже и забыла, как когда-то ей было здорово здесь. Кольцо на безымянном пальце в свете пробивающегося в широкое окно уличного фонаря мелькает немым укором. Ниган приедет домой и ее не будет. Люсиль хочет быть нигде. Люсиль не понимает, почему это произошло именно с ней. Ноги заплетаются и она неуклюже падает. Светлый паркет, который она когда-то с таким остервенением выбирала, приятно холодит разгоряченную щеку. Ниган приедет и ее не будет. Люсиль не хочет, чтобы он в очередной раз равнодушно пожимал плечами и говорил, что ему, собственно, наплевать, что написано в ее диагнозе. Он к детям как-то равнодушен. Нет так нет. Смятый выписной лист валяется в дальнем углу. В конце, как итог, «иммунологическое бесплодие». Она знала, что он хочет детей. Ее в свое время поразило до глубины души то, как он, извечно саркастичный, грубый и вообще «крутой» парень с недельной щетиной, тает ванильным мороженным при встрече с очаровательным ребенком их новых соседей. Как трепет по рыжим волосам ладонью, весело смеется над незамысловатыми рисунками и по-идиотски сюсюкается. Люсиль все это видела. Но сделать ровным счетом ничего не могла. Он ничего не просил. Даже не заговаривал. Просто слушал за ужином, что ей говорят врачи. Равнодушно пожимал плечами и вновь и вновь повторял, что ему, вообще-то, все равно. Сползая в душевой кабине к горячему кафелю, она знает, что отбирает у него главную мечту. Но сил оставить его она никогда не сможет найти в себе. Люсиль ненавидит его за то, что он все равно с ней. Люсиль не понимает, за что он может любить ее. Чайковский сменился Тартини, а виски, наконец-то, возымел эффект. В полусне Люсиль раскуривала возлюбленный когда-то Camel в доме своих родителей вместе с братом, который потом начал носиться по комнате с освежителем воздуха и орать, что он не отпустит ее вечером в дом престарелых, потому что хочет, чтобы лучшие годы своей жизни она провела здесь. Люсиль попыталась объяснить ему что, собственно, она уже взрослая и может туда пойти, когда жужжащий фон резко оборвался, а все вокруг полыхнуло ярким светом. В нос ударили горечь бренди и запах кожи. - Люсиль, твою мать, что ты вообще творишь! Она попыталась раскрыть глаза, но успехом это не увенчалось. Любезный Ниган раздвинул веки пальцами, и с бешенством уставился в темную радужку. Люсиль хотела рассказать ему, что здесь вообще происходит, но плескающийся на уровне зрачков виски заставил промычать что-то нечленораздельное - Какого хрена ты вообще здесь делаешь?! Я думал, что с тобой что случилось! Хотела напиться – дома бы напилась, какого черта я должен носиться по всему городу?! Он продолжал орать, возмущаться ее бестолковости и оповещать о том, что от нее спиртом несет за милю, одновременно ощупывая ноги и руки – не сломала ли, сдурма. Люсиль хочется кричать навзрыд от того, что она не заслуживает такой любви. Ниган отключает музыкальный центр и, продолжая материться, на чем свет стоит, берет ее на руки и несет к машине прочь от ее бессилия и гнева. Скомканный лист остается лежать в углу. Ему все равно нет никакой разницы. Вдыхая горечь бренди, она знает, что никогда не найдет в себе сил оставить его. Люсиль не понимает, за что заслужила такую любовь. Люсиль ненавидит его за то, что он все равно с ней.