***
Не успела Аша Воронья Песнь опомниться, как в раскрытой ладони Малфуриона зародился сияющий шар ослепительно белого цвета. Он рос, подпитываемый магией, пока не превратился в сгусток лунного огня. Белоснежное тягучее пламя плясало в руке, норовя пролиться сквозь раскрытые пальцы друида. Это было даже красиво, подумала эльфийка, прежде чем Малфурион едва заметным пасом не отправил заклинание в свою пленницу. Дрожащий огонь, легко вмещаемый в ладонь, в тот же миг превратился в бурлящий поток, который с шипением закружился вокруг Аши. Лунное пламя с ног до головы обволакивало свою жертву, его языки обжигающими прикосновениями лизали кожу. Это действительно было больно, друид не обманул. Несмотря на свой холодный оттенок, огонь обжигал самым настоящим адовым пеклом. Он не оставлял никаких следов, но Аше казалось, что её кипящая кожа растрескалась, обнажая ничем не защищённый слой мышц. Охотница со всей силы стиснула зубы, ей не хотелось доставлять Малфуриону удовольствие своими криками. — Что Иллидану понадобилось в Сурамаре? — голос верховного друида лучился бесстрастным спокойствием. Даже если раньше Малфуриону Ярость Бури не приходилось пытками добиваться информации от своих собеседников, он это никак не показывал. Аша кусала губы, продолжая упорно молчать. — Что задумал твой повелитель? Новая волна огненного шторма заставила эльфийку глухо застонать. Её острые клыки легко пронзили собственные губы, но эта боль была лишь жалким отголоском той агонии, которая терзала её тело. Рот тут же наполнился кровью, и Аша, приложив как можно больше усилий, плюнула в своего мучителя. Но красные брызги словно натолкнулись на невидимую преграду и растворились в воздухе, немного не долетев до мантии друида. Боль практически ослепляла, а пламя продолжало бушевать. — Не скажу... друид... — выдохнула охотница, когда почувствовала, что жизнь покидает её. Мелькнула мысль о бездарности такой смерти — пленённая, связанная, не имеющая возможности ударить в ответ. Печально и бессмысленно. Аша Воронья Песнь видела свою кончину иначе — в какой-нибудь славной битве, унося за собой как можно больше врагов, с именем Владыки Иллидана на устах. Она уже приготовилась испустить свой последний вздох, когда боль оборвалась также внезапно, как и настигла её. Изнурённая, Аша почувствовала, как её измождённое тело вновь наполняется силой. Жизнь по крупицам возвращалась к ней в мерцающей зелёной дымке, которую создавало новое заклинание Малфуриона. Верховный друид решил исцелить свою пленницу? — Кажется, ты крепче, чем я думал, — он выглядел немного раздосадованным, но уже через мгновение лицо Малфуриона приобрело обычное выражение безмятежности и отрешенности. — Я не боюсь боли, — Аша постаралась вложить в свой голос как можно больше презрения. — Этим тебе не сломить меня. — Время сломит любого. С этими словами он ушёл, оставив иллидари одну.***
Время тянулось невыносимо долго. В камеру совсем не проникал солнечный свет, и Аша не могла понять, когда день сменялся ночью. Временами силы покидали эльфийку, и она забывалась в тревожном сне, неуклюже повиснув на своих путах. Шипы лиан практически вросли в кожу и почти не причиняли неудобств. Иногда к ней заходили калдорай, сторожившие выход. Они упорно хранили молчание, хотя Аша, бывало, пыталась разговорить своих неприступных тюремщиков. Полная изоляция и одиночество тоже являлись своеобразной пыткой, задуманной дальновидным Малфурионом. Эта оглушающая тишина темницы грозила пошатнуть рассудок, и когда становилось совсем тяжело, иллидари негромко напевала песни, которые помнила из своей далёкой юности, но и это не спасало. Малфурион Ярость Бури приходил ещё несколько раз, задавая один и тот же вопрос. Он больше не пытался применить насилие, считая, что время поработает лучше, и Аша ненавидела его за это. Хотелось голыми руками разорвать друида, выпустив из оков сознания внутреннего демона. Охотница представляла, как острыми когтями вспарывает живот своего тюремщика, заставляя выражение безразличия и невозмутимости на его лице смениться страхом и обречённостью. Хотелось почувствовать непередаваемое удовольствие ближнего боя, когда руки ощущают жар пролитой крови и предсмертную дрожь поверженного врага, бьющегося в агонии. Чистое блаженство. Темная сущность внутри радостно улюлюкала, придавая её видениям ещё более кровожадное содержание. В мечтах иллидари доставалось и Тиранде Шелест Ветра, хотя верховная жрица ни разу не почтила пленницу своим присутствием. — Я пришёл забрать своё. Кажется, Аша снова задремала, раз ей послышался этот до боли знакомый глубокий низкий голос. Вздохнув, она закрыла глаза, пытаясь вновь забыться. — Моё войско дожидается меня на границе ваших земель. Первый раз я лишь предупреждаю — не лезь в мои дела, брат. Я не хочу воевать с тобой. Охотница подскочила, как от удара током, забыв о том, что её руки и ноги крепко связаны. Это не сон, Иллидан был здесь, он пришёл за ней. Отчаянная надежда пойманной птицей забилась у неё в груди. Малфурион что-то ответил, но его слова утонули в шуме налетевшего ветра. — Аша принадлежит мне, и она понесёт заслуженное наказание за своё предательство. Она напрягла слух, пытаясь уловить суть разговора. Голоса доносились лишь обрывками фраз, виной тому были толстые стены её темницы, не пропускающие посторонние звуки. — Ты ослеплён своим безумием, брат. Я обязан остановить тебя, пока невинные души не пострадали вновь от твоих злодеяний. — А ты не видишь ничего дальше собственного носа, — в голосе Иллидана слышалась горечь. — Я хочу спасти этот брошенный всеми богами мир. Не стой у меня на пути. — С него хватило твоих прошлых попыток. Я не позволю тебе уйти. — Что ж, ты сделал свой выбор. Значит, пострадают невинные? — Нет. Только ты или я. Приготовься умереть, Иллидан.