flamma et glaciem

      Когда Никс, казалось, будто целую вечность назад надел на себя кольцо, на секунду показалось, будто он пропал из этого измерения куда-то. Словно помеха произошла. После чего он снова появился в поле зрения, но уже другой. С силой короля Региса. У девушки не было времени спросить, откуда она взялась. Потому как всё происходило очень сумбурно: она возвращалась с работы, когда на Инсомнию напали, увидела пробегающего мимо с принцессой Тенебре (!) Никса, окликнула его, и тот попросту взял Каролину с собой — совесть, долг не позволили друга (друга ли?) оставить в беде. Откуда ж ей знать, вдруг где-то в дали его родословной течёт королевская кровь, потому кольцо и признало его достойным быть носителем.       Но помимо появления чудесных способностей изменилось ещё кое-что. Даже когда в Ульрика выстрелили разрывными пулями, с его губ не сходила нахальная ухмылка. Он всё равно чувствовал себя победителем. А теперь улыбка сошла на нет, заменилась крепко сжатыми губами, которые, казалось, стали прочной заслонкой для несказанных слов. Глаза бегали по всему подряд, но только не по Каролине.       Ему было стыдно за то, что её ему придётся бросить. Изменить принципу «никогда не оставлять близких одних во имя большего блага».       Да и Кэри не стремилась поднять на него глаза.       Каролине было страшно. Никс ей сейчас безумно напоминал Ардена, когда тот собирался навести на себя пистолет, чтобы пожертвовать собой ради неё. Тот же взгляд, то же нервное дёргание головой. Где-то внутри Кэри осознавала, что для Ульрика это так же закончится смертью. Потому возникло безумное желание обладать волшебной палочкой и, направив её на Никса, прокричать: «Петрификус Тоталус!», чтобы оставить здесь. Рядом с собой. Страшно потерять того, кто так неожиданно стал ей дорогим, кто очистил её начинавшую гнить от жизни в постоянной боли душу, вернув её в то чистое и светлое состояние, которое так ценил Арден. И которым внезапно стал дорожить Ульрик, узнав девушку ближе, чем как просто симпатичную балерину с большой сцены.       И оба корили себя за нерешительность. Между ними сформировалось притяжение, подобное электростатическому, которое тем больше, чем два тела взаимодействуют друг с другом. Каролина жалела, что не смогла полностью отпустить прошлое и потому не подпустила Ульрика ближе. Никс жалел, что не проявил настойчивость в разрушении барьера прошлого девушки, что только и отделало их друг от друга.       Когда Либертус усадил Лунафрейю в автомобиль, Кэри осталась стоять на том же месте, что и была. Уйти без мощного убеждения и приведения аргументов в его подтверждение она не собиралась.       Её плеча неловко коснулись, и через него прошёл электрический ток. Девушка не могла сказать, была ли это магия кольца, либо же магия прикосновения самого Никса Ульрика, магия чистая и нежная, магия его как хорошего человека и…, но разве только его? После Никс молча показал подбородком на машину, где уже сидели Либертус и Луна, ожидая, когда двое сообразят, что делать.       Разряд по телу вывел Кэри из оцепенения, словно ключ, которым завели игрушку. И та сорвалась с места, подскочила к Никсу и схватила его за руку, крепко переплетя свои пальцы с его. А затем с появляющейся на глазах пеленой слёз зло заглянула в глаза Ульрика, и взгляд в ответ — чертовски, до неприличия спокойный, хотя внутри всё кипело не хуже, чем у Каролины — глаз цвета моря охладил эмоциональный всплеск, ведь как известно, этот цвет успокаивает. Срочно требовался разговор, объёмный, с множеством вопросов к рассмотрению, но время… Время, как говорится, та ещё сука. Потому разговор мог быть осуществлён только одним способом. Молча, лишь взглядами, которые можно неправильно интерпретировать. Но выбора не было.       — Ангел. Ты бы знала, как это больно — знать то, что к рассвету солнца я поплачусь жизнью за силу кольца, так и не став ближе с тобой, ближе, чем-то позволяют рамки дружбы.       — Я бы никогда и не подумала, что смогу вновь испытать хотя бы легкую влюблённость. Не хотела никого знать из противоположного пола, пока один влюблённый идиот не принес мне цветы после концерта и сказав слова, полные такой трогательной красоты, подобные за всю мою жизнь говорил один только человек — Арден. Я никогда о нём не говорила, но теперь уж знай. И это не могло не вызвать желанный отклик где-то внутри.       Ладонь Ульрика вдруг дрогнула и потеплела — языки пламени рождались из её центра. Но они не обжигали, а приятно гладили. В моменты особого всплеска чувств магия из человека может родиться против его желания.       — Кажется, я ещё для кого-то стал персональным героем.       — Да. Лучшим героем моей собственной истории.       После этих невербально сказанных слов, не отрывая взгляд от помутнившихся от молчаливого плача глаз девушки, он свободной рукой оторвал эмблему «Королевского Меча» с груди и вложил ей в карман брюк, причём верхняя её часть выглядывала из-под кармашка. Карман-то узкий, маленький, а пальцы Никса для такой тонкой работы не предназначены — крупные, шершавые от грубой работы, способные в симбиозе с оружием делать из врагов нарезку, но не гораздые справиться с женской одеждой.       — Ты всё говорила, что хочешь кулон такой.       Всё. Прощальный подарок.       После этого, в лучших традициях драм, будет разрывающее душу на части расставание. По идее, надо наплевать на всё и поцеловаться, в конце же концов. Но, как показывает практика, что последний (в этом случае ещё и первый) поцелуй запоминается на всю жизнь. А с воспоминаниями столь желанного, но такого болезненного поцелуя проводить остаток жизни как-то не комильфо, плюсом сюда всё, что связано с Арденом. Да и разделиться, оторваться друг от друга потом будет тяжелее. А посему девушка предпринимает альтернативный вариант: привстаёт на носочках и удивительно крепко прижимается своим лбом к его, закрыв глаза, наслаждаясь моментом. Момент был полон интимности для этих двоих.       На каждое действие есть противодействие. Такое нашлось на огонь. Им стал холод, мороз, стужа. Размером как раз с ладонь снежная вьюга взметнулась с руки девушки. Это напугало Кэри, единственным объяснением, которое её взбудораженный последними событиями мозг сумел предположить, стали вечно ледяные руки. Причина тому — плохая циркуляция крови, но холодные, что у мертвяка, руки ведь были не только у Каролины, сколько людей существуют с этим и никаких сверхъестественных способностей не выказывают. На деле же это обострившееся чувство любви пробудило магию.       Со стороны девушки раздался полувсхлип-полустон, и та до скрипа в зубах сжала челюсти. Конечно, что может быть лучше, чем разрыдаться на груди любимого человека и быть потом успокоенным им. Хотя бы элементарно своим присутствием.       Сильная королевская магия в крови обжигала по всей площади её протекания в сосудах, и такую боль Ульрик никогда не испытывал. Так вот как он сгорит. Боль постепенно достигнет апогея, начнет выжигать изнутри. Дабы её облегчить, нужно было выпустить из себя избыток накопившейся силы.       Никс прямо чувствовал, как дрожит во всём теле — нервы не выдерживали напряжения. Ещё немного — и поток смертоносного волшебства обрушится на впередистоящее тело. Нервы кричали от выжигающей их магии, посылая болевые сигналы в мозг. И Никс машинально как-то обнял свободной от сцепления рукой девушку за плечи, как он каждый раз лез обниматься к матери, когда падал и ранился, как он обнимал младшую сестру, если у неё что-то случилось, и та шла в поиске поддержки к старшему брату, потому объятия носили для Ульрика двойное значение.       Он подтянул рукой Каролину максимально ближе, так, что между прижатыми друг к другу лбами образовалось неприятное давление, но компенсацией были расположенные на расстоянии мизинца губы, и, ей-богу, если бы не творящееся вокруг, то они давно бы уже коснулись, нет, даже верней было бы «прижались и исполнили превосходный дуэт». Никс проявил желание включить в объятия и вторую руку, чтобы уже соответствовать определению слова «объятия» — это физическая попытка засунуть человека в своё сердце, но рука отказалась отрываться от Кэриной. Ульрик слегка оттолкнул её от себя и рывком поднял к глазам сцепление.       — Мы связаны, — выдохнул Никс, глядя на то, что творилось между ладонями. Огонь лизал льдинки, но тем было фиолетово — они и не думали плавиться.       — Это же нарушение законов физики, химии… Да всех естественных наук! — с детским восторгом пролепетала Кэри.       — Огонь с точки зрения философии — деструктор, разрушитель, — блеснул полученными во время обучения на Королевского Меча знаниями Ульрик. — А тут он как будто дополняет стихию, которой владеешь ты.       Происходящий разговор вызвал у девушки смешок, несмотря на недавние слёзы, которые даже высохнуть до конца не успели.       — Два ботана нашли друг друга. Вот бы в школу сейчас перенестись, м, — после её реплики Ульрик крякнул от зародившегося, но не увидевшего белый свет смеха. — Если бы огонь и лёд были живой материей, то можно было бы сказать, что они вступили в симбиоз. Вот как надо биологию детям преподавать.       — А владельцы этих стихий это сделать могут. Если мы всего лишь живые существа в биосфере, которые ладят, — с каждым словом мужчины улыбка на лице Кэри расходилась всё шире, — помогают друг другу, им выгодно находиться рядом, да и смотрятся они вместе замечательно, то почему бы им не соединиться в симбиозе? — Ульрик закусил губу, обнажив зубы.       — Это лучшее метафизическое признание в любви, которое я когда-либо слышала.       — Не зря я эту белиберду на курсах по подготовке учил!       — Послушай меня, ковбой. Я более чем уверена, что ты найдёшь лазейку в условиях той сделки и выкрутишься из них. А потому я официально заявляю, что жду тебя на первый этап становления симбиоза, — девушка повела бровями. У мужчины медленно отвисла челюсть.       Лёд перестал образовываться в её ладони, отчего связь исчезла, и Каролина, игриво пробежавшись пальцами по руке Ульрика, отправилась в машину, где её уже один бог знает сколько ждали. А у Никса огонь и не собирался меркнуть, он наоборот, кажется, даже сильнее разгорелся.       — Меня чокобо клюнул в темечко, или мне послышалось, что Кэри пошлит? Это что сейчас такое было? Лучшая метафизическая просьба на соитие?       — Создать симбиоз, не путай! — хохот.       — Этого определённо стоит дождаться. Чёрт. Эй! Постой!       — У-да-чи, — развернувшись в пол-оборота перед тем, как сесть в машину, прокричала девушка.       — Чего это мы так лыбимся? — Либертус при помощи зеркала заднего вида отметил, что Кэри как-то странно улыбается, яростно кусая губу, и смотрит в окно на Никса, уходящего на бой. Опять.       — Секрет фирмы, — не отводя взгляд от своей пассии, ответила та. — Давай уже покончим с одной проблемой. Проблемой принцессы.       — Коль уж начальство велит… — Либертус нажал на педаль газа.       Во время сложного и непростого пути Каролина по возможности помогала Либертусу, пока тот выделывал виражи по разрушенной Инсомнии, вывозя принцессу из города. И вроде бы все вокруг успокоилось, даже ветер перестал быть таким чужеродным и колким. Правда, вдалеке где-то грохотали звуки хорошей и масштабной драки. Казалось, что бурлящее в пене море в душе девушки отволновалось.       Пока та не обратила внимания на то, что творилось с небом на горизонте. Даже в копоти всё было видно просто как в чистый и ясный день.       Во все времена все народы мира славили рассвет и молились на него; здесь же слово «заря» приняло двоякое значение. С одной стороны, в этой фазе дня решится исход великой битвы, которая будет — а будет ли? будет ли вообще вспомнена? — воспеваться предками.       И, кроме того, суждено было решиться вопросу персональной для неё, Кэри, важности.       Сумеет ли Никс Ульрик, этот хитрый прохвост, выкрутиться?       Ответ на вопрос ведь было необходимо узнать не ради того дурацкого симбиоза. При том научном разговоре стало ясно нечто особое.       Два звука из разных Вселенных слились в одну симфонию, две непохожих материи — лёд и пламя — обозначающих гармонию и разрушение в противоположность, два атома столкнулись, и связавшись, образовали элемент, доступный не всем.       Любовь.       То чувство, которое Каролине было вообще стыдно ощущать после дня, когда Арден ушел. После этого были какие-то попытки связей с противоположным полом, но они обычно ограничивались одной ночью и продолжительным последующим самобичеванием, так как девушка взяла себе за установку «одна жизнь — одна любовь». Как же по-идиотски она почувствовала себя, когда буквально минут двадцать назад поняла, что её жизненная философия трещит по швам.       Что помогло этим швам разойтись так скоро? Никс. Своим примером он показал, что жить после потери ещё более близких по родству людей — матери, сестры — является возможным. И потому этот огонёк растопил корку льда, дойдя до его сердца, и что-то аккуратно, незаметно для самой Кэри, поменял, выжег там всё плохое, дав старт началу новой, девственно чистой страницы в жизни девушки.       А за такие подарки судьбы нужно было платить.       — Останови машину.       — Что?! — развернувшись полубоком к Кэри, ошалело спросил Либертус.       — Мне нужно как можно скорее добраться до места встречи с моим наречённым Ноктисом, — величественно добавила Лунафрейя.       — Если хочется по-какому-тебе-там-надо, то подождать, вестимо, вполне можно. Нужно даже, — нервно отшутившись, попытался разрядить обстановку друг Ульрика. Он на самом деле полагал, что причина просьбы остановиться не имела серьёзной подоплёки, что даже шуточной была.       — Если ты сейчас же не остановишься, я выбью окно, а по возможности — дверь, и вместе с дверью унесёт и нашу драгоценную принцессу, — язвительно пояснила девушка, у которой уже весьма правдоподобно сложилась такая идея, что весь происходящий в данный момент ужас — из-за принцессы.       — Перебор, дамочка, — Либертус дал по тормозам. — Даже если ты протеже нашего золотого мальчика из Королевских Мечей, это не означает, что можно чесать языком всё, что в голову придет.       — «Золотой мальчик»? Вот как ты Никса теперь называешь?       — Стоп. Стоп-стоп-стоп. Погоди. С чего все эти возмущения? — мужчина поймал нетерпеливый Кэрин взгляд, устремлённый назад, в сторону битвы, под неприятным для глаз углом. — Едрить. Так это из-за него весь сыр-бор? — при этих словах девушка молча открыла дверь и выскользнула из салона, перейдя на бег. — Эй. Ты же не Меч. Тебе не выжить!       — Мне говорили. Много раз, — вбивающийся в рот и нос воздух перебивал дыхание.       — Да пребудет с тобой Бог, — голосом, слышным только ему, пожелал удачи Либертус.